Октябрельник, октябрядцатое октября.
.
...ну, вот уж даже не знаю, про что я должна писать на премьере в Опере – а ведь это первое в моей жизни задание, и только попробуй выполнить не на шестерку с плюсом, - и не видать мне столичной газеты, как своих ушей, да что столичной газеты, меня даже в какой-нибудь «Сельский вестник» не возьмут, и прозябать мне на кассе какого-нибудь Всегда до конца моих дней. Знать бы, что заинтересует достопочтенную публику – высоченные арки, которые неспешно прогуливаются по коридорам, изящные лестницы, которые обмахиваются не менее изящными веерами, или про витражи, которые уютно устроились в окнах, кокетливо подмигивая солнечными бликами. Или писать о платьях, которые пришли на премьеру, и так торопились, что забыли взять с собой хозяев? Например, вот это, темно-вишневое с кружевами...
...а?
Ой, простите, марсала, марсала, цвета марсала – с кружевами, или вот это миленькое платьице с коротким подолом, который кажется рваным, отличная задумка...
...а?
Ой, простите, я не знала, что у вас оторвался подол, это ж надо ж было так опростоволоситься, какой конфуз... это я про себя, конечно... сию минуту стираю написанное, н-да-а-а, меня только в Оперу пускать...
И все-таки надо сосредоточиться на премьере, хотя бы представить себе, что испытывает актриса, которой сегодня предстоит первый в жизни настоящий выход на сцену – думаю, она волнуется ничуть не меньше меня. Если бы я могла прочитать её мысли... Да что значит, если бы, я же тихонечко, никто и не узнает... я надеюсь. Потому что если узнают, то придет конец не только моей так и не успевшей начаться карьере, но и моей свободе, если не жизни – в зависимости от того, какие царят законы в этих краях.
(а законы следовало бы подучить, прежде чем сюда ехать, да...)
Итак, я тихонечко слушаю мысли юной актрисы, и... вот это да, что же я слышу? Быть того не может... а ведь так и есть, бедная девочка мечтала о тихой и незаметной жизни где-нибудь нигде, но родственница (отсюда из мыслей не вижу) гонит её на сцену, будешь петь, я сказал, и не вздумай даже, талант у тебя, талант... И вот бедняжка спешит в Оперу, опоздала, замешкалась где-то нигде, бежит по двору, теряя туфли в осенней листве... Надо бы поговорить с актрисой после выступления, намекнуть как-нибудь осторожненько, а вы сами выбрали для себя сцену, или кто-то навел на вас на эту мысль, ой, да, тетушка настояла? А сами вы как относитесь... только осторожно намекать, чтобы она ни сном, ни духом не догадалась, что я в её мысли подсматривала...
Итак, писать, писать... неторопливые витражи рассаживаются в ложах, платья спохватываются, что не взяли своих хозяев, веера порхают над залом, на сцену выходит юная актриса, прекрасная, как первый весенний день... нет, я не имею в виду, что такая же холодная и промозглая, серая со свинцовыми тучами, а...
БА-БАХ!
Ослепительная вспышка.
Опера разлетается на осколки, с треском и грохотом рушатся стены.
- ...что вы видели?
Вот уж не думала, что мне придется отчитываться перед полицией, а вот пришлось.
- Честное слово, это было так неожиданно... Как только подняли занавес, начался настоящий ад, оперу буквально разнесло на куски!
- Вы видели, кто это сделал?
- Думаю, никто...
- В смысле, никто?
- В смысле... в опере уже была бомба... или что-то в этом роде...
- Вы можете сказать, откуда взялась вспышка?
- Мне кажется... со сцены.
- Что же, большое вам спасибо за помощь следствию. Имею честь откланяться.
- Всего хоро... подождите!
Нет, не ждет, не слышит меня, уже уходит куда-то в никуда, разбираться, что там случилось. Ну, дура я, дура, надо же было спешить за ним, жадно смотреть, жадно слушать, ловить каждое слово, что они там еще нашли...
И не сдерживаюсь, и где, спрашивается, моя профессиональная этика, ау-у-уу, - как бы не так, жадно вслушиваюсь в мысли констебля, даже ловлю его фамилию - Тектив...
- ...интересно... кому это могло понадобиться...
- Что понадобиться?
- Взорвать оперу... вы сами подумайте, обычно зачем что-нибудь взрывают?
- Ну... чтобы кого-то убить...
- Вот именно! Убить! Ну и кого, спрашивается, там собирались убивать, если никого живого там не было?
- Действительно... любопытно... хотя... как знать, что там не было никого живого?
- Ну откуда ему там взяться, как он через охрану проскочит, вы же не думаете, что у нас охрана вообще смотрит и не видит...
- Ну, знаете... сейчас кто живой, кто живой, и не отличить даже... Так что ищите, ищите, давайте, на развалинах, кого-то же они хотели уничтожить...
.
Ноябрельник, ноябрядцатое ноября.
Срочно в номер!
Вчера в Опере произошло вопиющее событие, неслыханное по своей дерзоти –достаточно сказать, что там, где еще совсем недавно поражала своим величием Опера, темнеют руины, в которых роются стражи порядка в поисках хоть кого-то живого, которого хотели убить этим чудовищным взрывом...
.
- Пройдемте с нами.
- А в чем, собственно говоря...
- ...вы арестованы.
.
...вот уж никогда не думала, что меня арестуют в первый же день моей работы – как будто и без того случилось мало стремительных неожиданностей, про которые я не успеваю писать статью за статьей. И как вы думаете, дорогие читатели, в чем меня обвиняют?
.
- ...в чем меня обвиняют?
- Откуда вам известно, что полиция ищет на обломках оперы тела погибших?
- Ну а что же еще? Мне достаточно было сложить два и два, чтобы догадаться...
- Догадаться... ну что же, если вы такая догадливая, может, сообщите нам, кто заложил в Оперу бомбу?
- Думаю, что в ноябрельник мы этого не узнаем.
- А когда же? В средабрь?
- Тем более, нет. Для этого нужно вернуться в октябрельник, октябрядцатое октября.
- Что же... пойдемте в октябрельник.
(продолжение следует)