Как и обещала, до выхода книги «Феномен Валентина Елизарьева» публикую небольшие отрывки из нее. Сегодня – из главы «Эпоха Елизарьева начинается».
………..
Оказалось, что еще на том Всесоюзном конкурсе балетмейстеров, после которого имя студента Валентина Елизарьева выбили золотыми буквами в зале Антона Рубинштейна московской консерватории, его заприметил министр культуры БССР Юрий Михневич. «Очень толковый был человек, – вспоминает Елизарьев. – Он был на заключительном туре того конкурса, подыскивал хореографа в Минск. Он сказал, что увидел мою работу, и начал отслеживать. И как только я получил диплом, меня сразу пригласили посмотреть труппу, познакомиться».
Но мы же помним, что еще до этого Валентина Елизарьева пригласили в Софию. «Мы уже отправили все, – рассказывает Маргарита Николовна. – Купили холодильник, телевизор, у нас много книг очень хороших, пластинки мы все годы собирали, и отправили багажом в Болгарию все. У нас там хозяйство, семья, понимаете?».
Понимаю. Но министерство культуры СССР держало оборону крепко.
– Я присутствовала при всех этих звонках министерства культуры Болгарии в министерство культуры Советского Союза, – говорит Маргарита Николовна, ожидавшая у родителей приезда мужа и прихода контейнера, чтобы начать обустраивать новую жизнь. – Они говорят: мы не получали никаких этих… Как это? Мы отправили… И это не один раз, бесконечные телефонные разговоры и это все. Москва не хотела его отпускать. Более того, его родители не дали согласия на отъезд.
– Тогда нужно было получить согласие родителей?
– Конечно. И когда я звоню ему, он говорит: «Бумаги нет, и сейчас мне предлагают – либо армия, либо поехать посмотреть белорусский балет». Ну, и все.
А то, что угроза армией была не пустым звуком, Валентин и Маргарита знали точно: у них перед глазами был пример Бориса Эйфмана, который окончил балетмейстерское отделение Ленинградской консерватории на год раньше. После премьеры балета «Гаянэ» в Ленинградском Малом театре его забрали в армию: «В Ленинградском военном округе был нужен постановщик танцев», – невесело объясняет он.
– Вы про Минск что-нибудь знали? – спрашиваю Маргариту Николовну.
– Нет, мы не знали. У Валентина была такая желтая маленькая матерчатая сумочка, в которой смена белья и рубашечка. (Смеется). Это все, что у него осталось, потому что он должен был приехать ко мне. Нам и в голову не приходило, что мы можем остаться. Ну, и что мне делать? Бесконечные звонки, бесконечные телефонные разговоры. И вот моя мама говорит: «Посмотри – у тебя уже есть ребенок, ты должна решить: либо сохраняешь брак, потому что если три года он будет в армии, неизвестно, сохранится ли семья. Хочешь сохранить семью, значит, должна ехать. Не хочешь – оставайся, у тебя есть работа, обещали квартиру». И я говорю Валентину: «Если тебе понравилась труппа, соглашайся». Он говорит: «Знаешь что, труппа неплохая, я пойду, посмотрю еще театр». А когда увидел (переходит на восхищенный шепот): «Потрясающий! Это такая коробка театра!». Я ему: «Ну, и хорошо, давай соглашайся. Лучше так три года отработаешь, а через три года мы все равно вернемся». …
– Когда я приехал, мне ничего, кроме театра, не понравилось, – признается Елизарьев. – И театр не очень понравился, как архитектура. Он сейчас значительно лучше выглядит после реставрации. Мне здесь безумно понравилась сцена, безумно.
– Именно сцена сама?
– Сама сцена. Вот это самое главное, лобовое, лобное место, где происходит искусство. Она была голая, без декораций, был отпуск, ничего не висело – грандиозное впечатление. Никогда не видели нашу голую сцену? Невероятное впечатление. И я себе сказал, что обязательно буду ставить здесь спектакли. Нет: что я здесь поставлю спектакль! …
Когда Валентин Елизарьев стал главным балетмейстером Большого театра Беларуси, ему было всего 26 лет. Новое место, молодость – какие у главного балетмейстера были ощущения?
– Ощущения? Я вначале чувствовал себя очень некомфортно.
– Некомфортно или неуверенно?
– И неуверенно, и некомфортно, потому что нас не учили работать с людьми. У нас были потрясающие педагоги, лучшие умы музыкального и хореографического искусства Петербурга. Но никто не учил работать с людьми. Этих навыков не было, поэтому только методом проб, ошибок. К тому же театр это территория повышенной опасности, где очень много (подчеркивает) зависти и недружественных поступков. К сожалению, это правда. …
Даже если Валентин Николаевич и ощущал внутреннюю неуверенность и дискомфорт в первые месяцы своей работы в театре, никто об этом не догадывался. Людмила Бржозовская, первая исполнительница во многих его балетах, которую он и сегодня называет своей «балериной номер один», народная артистка Беларуси, вспоминает:
– Он был такой очень милый и симпатичный. И к нему невозможно было плохо относиться, потому что от него какое-то обаяние шло. Это потом он стал жестким и мощным (посмеивается). А поначалу просто симпатия была.
– Вы говорите, потом он стал жесткий. В театре по-другому нельзя?
– Нет, нужно руководить. Понимаете, не все умеют руководить массой. Нужна сила какая-то особая для этого.
– То есть эта жесткость, которая в нем появилась, в театре совершенно естественна?
– Да. В его характере есть все – и тепло, и любовь, и нежность. Все зависит от того, в какой он ситуации находится. И агрессивный может быть, и взвинчивается быстро. Волнительный. Очень волнуется, когда премьера. Очень.
Валентин Николаевич усмехается при воспоминании про «милого и симпатичного».
– Не то, что сейчас… Знаете, как это всегда – очень милый, обаятельный и улыбчивый, а потом неожиданно я чувствую, что у меня кто-то на плечах сидит. Так долго не проедешь. Надо жестко требовать все в профессии. Это разные вещи абсолютно – хорошие человеческие отношения и жесткость в работе.
– А как вам удается сохранять хорошие человеческие отношения при жестких требованиях к работе?
– С большим трудом.
– Не всегда удается?
– Не всегда. …
…Еще в этой главе о служебных романах, почему первые годы работы мужа в театре были очень сложными для Маргариты Николовны, о том, чего не хватало в Минске, и о том, когда они оба поняли, что остаются здесь.