Мой отец умер в одиночестве ранним августовским утром. Мне сказали, что его нашли на заднем дворе в процессе рубки небольшого вязового дерева. Сердечный приступ. Женщина, позвонившая мне из больницы, была деликатной, даже сострадательной. Наверное, она предполагала, что новость расстроит меня. Она, казалось, удивилась, когда я вздохнул и спросил, нужно ли мне что-нибудь сделать.
Я не знал, что мой отец указал меня в качестве своего контактного лица в чрезвычайных ситуациях. Это казалось несправедливым, что у меня нет права голоса в этом вопросе.
Через несколько дней я получил еще один неожиданный звонок. На этот раз он был от папиного адвоката. Оказалось, что отец оставил мне свой дом, шесть акров земли в деревне и почти четверть миллиона долларов. Человек, который бил меня, если я получал тройку в табеле, оставил мне все свое мирское имущество. Думаю, я был всем, что у него было.
"Могу ли я отказаться?" спросил я у адвоката.
"Конечно. Но сначала ты должен увидеть дом. И коллекцию произведений искусства. В крайнем случае, ты можешь всё продать и покончить с этим, если ты этого хочешь".
Так я посетил дом, который оставил мне отец. Внутри дома был чердак, а внутри чердака - коллекция картин. Там были акварели, масла и акриловые краски. Портреты королей, плотников и старых женщин со сложенными руками. Пейзажи, яркие леса в ярком масле, настолько реальные, что ты почти слышал птиц.
Моей любимой картиной была девушка на берегу океана. Ее волосы были похожи на солнечный свет, а белое платье трепал ветер. Она стояла лицом от художника к воде. Была только одна картина, которую я избегал. Она стояла в углу комнаты на белом мольберте, покрытом черной тканью. Я заглянул под покрытие только один раз. Это был портрет моего отца, но более ужасный, чем он был в жизни.
Человек на картине напоминал моего отца так же, как утонувший труп напоминает жизнь, которая когда-то оживляла тело. Его кожа была бледной, зубы потрескались, бледные черные вены извивались на голом скальпе. Должно быть, художник боялся моего отца; я не видел другой причины, по которой художник оставил бы портрет с таким хищным выражением ненависти.
Одного взгляда за занавеску мне было достаточно. Я оставил портрет в углу. Однако, если не считать этого куска гнили, коллекция в целом была просто чудом. Я провел так много дождливых послеобеденных дней и холодных утренних часов на чердаке среди картин, что сразу заметил, когда объекты начали двигаться. Поначалу это было едва уловимо: глаза на портрете могли смещаться, дерево шелестело от акрилового бриза. Девушка на пляже поворачивалась на градус или два каждый день.
Я был в ужасе в первую ночь, когда услышал движение с чердака. Быстрый звук тап-тап-тап и мягкие шаги по потолку разбудили меня. Это продолжалось всю ночь, а я сидел и слушал, слишком застыв от страха, чтобы бежать из дома. Утром, когда солнце было уже высоко, я прокрался по лестнице на чердак, вооруженный фонариком и самым большим ножом, который смог найти на кухне. И фонарь, и нож выпали из онемевших пальцев, когда я увидел, что каждая картина изменилась. Это было не просто смещение сцены на несколько углов. Это было похоже на то, как если бы я увидел новые картины, но каждая со знакомыми сюжетами.
С тех пор ночные звуки продолжались регулярно. Но после первого раза я уже не так боялся и каждое новое утро встречал походом на чердак, чтобы посмотреть, как там поживают мои... гости? Соседи по дому?
Была долгая октябрьская ночь, когда я наконец увидел лицо девушки на картине. Я поднялся на чердак со свечой после ужина, чтобы проверить, как идет продвижение картин. В моих снах они полностью ожили и присоединились ко мне или, возможно, даже лучше, позволили мне присоединиться к ним в их калейдоскопных мирах. В ту ночь девушка на пляже стояла лицом ко мне. Ее рука была слегка приподнята, как бы в знак приветствия.
Прошлой ночью все изменилось. Шум начался сразу после заката, и он не был похож ни на один из тех, что я слышал раньше. Грохот, треск, разрывы; был ужасный тянущий звук, который повторялся снова и снова. Где-то около полуночи я, кажется, услышал крик. Хотя я снова почувствовал себя прижатым к кровати страхом, я решил, что не могу ждать до утра, чтобы посмотреть, как изменились картины. Набравшись смелости, я поднялся по лестнице в три часа ночи. Как только я открыл дверь на чердак, мои глаза обнаружили кровавую бойню.
Все прекрасные картины были разорваны, как будто животными. Холсты висели в мокрых лохмотьях, рамы были разбиты, и везде - насилие. Только картина с изображением девушки на пляже была неповрежденной. Но, к моему ужасу, она была изменена. Девушка лежала мертвая на красно-пятнистом песке, ее глаза были пусты, а горло разорвано.
Я услышал хрупкий скрип из угла комнаты. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что это был смех, и доносился он из-за черной шторы, закрывавшей портрет моего отца.