Президент Соединенных Штатов должен быть “главнокомандующим армией и флотом Соединенных Штатов и ополчением нескольких Штатов, КОГДА ЕГО ПРИЗОВУТ НА ДЕЙСТВИТЕЛЬНУЮ СЛУЖБУ в Соединенных Штатах”. Уместность этого положения настолько очевидна сама по себе, и в то же время оно настолько согласуется с прецедентами конституций штатов в целом, что мало что нужно сказать, чтобы объяснить или обеспечить его соблюдение. Даже те из них, которые в других отношениях объединили главного магистрата с советом, по большей части сосредоточили военную власть в нем одном. Из всех забот или забот правительства руководство войной наиболее своеобразно требует тех качеств, которые отличают осуществление власти одной рукой. Направление войны подразумевает направление общей силы; и способность направлять и использовать общую силу составляет обычную и существенную часть в определении исполнительной власти.
“Президент может потребовать в письменной форме заключения главного должностного лица каждого из исполнительных департаментов по любому вопросу, касающемуся обязанностей их соответствующих должностных лиц”. Это я рассматриваю как простое дублирование плана, поскольку право, которое он предоставляет, само по себе вытекает из офиса.
Он также должен быть уполномочен предоставлять “отсрочки и помилования за преступления против Соединенных Штатов, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ СЛУЧАЕВ ИМПИЧМЕНТА”. Гуманность и разумная политика сговорились диктовать, что добрая прерогатива помилования должна быть как можно меньше скована или смущена. Уголовный кодекс каждой страны обладает такой необходимой строгостью, что без легкого доступа к исключениям в пользу прискорбной вины правосудие выглядело бы слишком кровожадным и жестоким. Поскольку чувство ответственности всегда сильнее всего, в той мере, в какой оно неразделимо, можно сделать вывод, что один человек был бы наиболее готов прислушаться к силе тех мотивов, которые могли бы потребовать смягчения строгости закона, и наименее склонен поддаваться соображениям, которые были рассчитаны на то, чтобы укрыть подходящий объект его мести. Мысль о том, что судьба ближнего зависит от его единственного распоряжения, естественно, внушила бы скрупулезность и осторожность; страх быть обвиненным в слабости или попустительстве породил бы такую же осмотрительность, хотя и другого рода. С другой стороны, поскольку мужчины обычно черпают уверенность в своей численности, они часто могут поощрять друг друга в акте упрямства и могут быть менее чувствительны к подозрению или осуждению за неразумное или притворное милосердие. Исходя из этого, один человек, по-видимому, является более подходящим распределителем милости правительства, чем группа людей.
Целесообразность наделения президента полномочиями по помилованию, если я не ошибаюсь, оспаривалась только в связи с преступлением государственной измены. Это, как было подчеркнуто, должно было зависеть от согласия одной или обеих ветвей законодательного органа. Я не буду отрицать, что существуют веские причины для того, чтобы требовать в данном конкретном случае согласия этого органа или его части. Поскольку государственная измена является преступлением, направленным против непосредственного существа общества, когда законы однажды установили вину преступника, представляется целесообразным передать целесообразность акта милосердия по отношению к нему на рассмотрение законодательного органа. И это, скорее, должно быть так, поскольку предположение о попустительстве Главного судьи не должно быть полностью исключено. Но есть и серьезные возражения против такого плана. Не подлежит сомнению, что один человек, обладающий благоразумием и здравым смыслом, в деликатных обстоятельствах лучше подходит для того, чтобы уравновесить мотивы, которые могут призывать к отмене наказания и против него, чем любое многочисленное тело. Особого внимания заслуживает тот факт, что измена часто бывает связана с мятежами, охватывающими значительную часть общины, как это недавно произошло в Массачусетсе. В каждом таком случае мы могли бы ожидать увидеть представление людей, зараженных тем же духом, который породил преступление. И когда стороны были примерно равны, тайное сочувствие друзей и покровителей осужденного, пользуясь добродушием и слабостью других, часто могло дать безнаказанность там, где был необходим страх перед примером. С другой стороны, когда подстрекательство к мятежу было вызвано причинами, которые разжигали негодование основной партии, их часто можно было найти упрямыми и неумолимыми, когда политика требовала снисхождения и милосердия. Но главный аргумент в пользу передачи полномочий по помилованию в данном случае Главному судье заключается в следующем: в периоды восстаний или мятежей часто бывают критические моменты, когда своевременное предложение о помиловании повстанцам или мятежникам может восстановить спокойствие содружества; и если оно останется без изменений, впоследствии может оказаться невозможным вспомнить. Затянувшийся процесс созыва законодательного органа или одной из его ветвей власти с целью получения его санкции на эту меру часто был бы поводом упустить прекрасную возможность. Потеря недели, дня, часа иногда может быть фатальной. Если следует отметить, что дискреционные полномочия, с учетом таких непредвиденных обстоятельств, могут иногда предоставляться Президенту, на это можно ответить, во-первых, что сомнительно, может ли в ограниченной Конституции эта власть быть делегирована законом; и во-вторых, что, как правило, было бы невежливо предпринимать какие-либо шаги, которые могли бы создать перспективу безнаказанности. Действия такого рода, выходящие за рамки обычного хода, скорее всего, будут истолкованы как аргумент робости или слабости и будут иметь тенденцию усиливать чувство вины.