Ну, ладно. Я сижу, а годы идут. В тридцать девятом, в ноябре это было, произошел очередной перелом в моей судьбе. Призвал меня к себе главный кум – сам начальник лагеря – и спрашивает прямо в лоб: не хочешь ли ты, гражданин Гринев Георгий Иванович, так он ко мне обращался, тряхнуть стариной и повоевать? И рассказывает мне, что белофинны на Мурманск и Архангельск позарились, да на Ленинград покусились, да так обнаглели, сволочи, что пришлось Красной Армии отстаивать эти порты и Колыбель Революции на далеких финских территориях в тяжелейших зимних климатических и географических условиях в замерзших лесах и болотах. А разведчиков с боевым опытом зимних кампаний у нас не хватает. Оттого и потери большие. По зонам ищем. Кум горестно покачал головой и повторил: потери большие, а там мой сын, сам я, дурак, и просил, чтобы его туда направили, а теперь по зонам разведчиков ищем. Хотели в ноябре начать, а к шестидесятилетнему юбилею Вождя, к 21-му декабря, то есть, все закончить и преподнести ему Финляндию под новый год на тарелочке с золотой каемочкой. Да не так все пошло. Сказал это кум и поперхнулся. Понял, что лишнее сболтнул. Откашлялся и продолжил: дело я твое, Гринев Георгий Иванович, прочитал. Кресты и погоны ни Брусилов, ни Каппель просто так не раздавали, значит, опыт у тебя есть. Ну, так как, спрашивает, насчет того, чтобы повоевать? Готов, сразу ответил я, а сам думаю: это что же за дела такие, если товарищ Сталин разведчиков по зонам ищет. Достал кум из папки письмо, бросил его мне через стол и говорит: права переписки ты был лишен. Теперь с тебя это ограничение снято. Читай. От родителей было письмо. После моего ареста выслали их под Барнаул. Но, слава Богу, узнал я, что живы они и здоровы. Ничего мне начальник лагеря больше не сказал, да и что тут говорить – заложники мои родители, понятное дело.
Ну, ладно. Через неделю я был уже в Ленинграде, а еще через день попал в расположение энской стрелковой дивизии, застрявшей на Карельском Перешейке в районе местечка Увала. Комдив, начальник штаба и особист, когда я предстал перед их очами, смотрели на меня так, словно я прибыл с Луны. Особист взял в руки мое предписание и медленно зачитал вслух: - Приказом Разведуправления Ленинградского военного округа (номер и дата) Гринев Георгий Иванович прикомандирован к штабу энской стрелковой дивизии для выполнения специальных разведывательных задач. - Зачитал он эту абракадабру, и, смотрю, лица всей троицы просветлели. Чуть позже я понял в чем тут дело. Если бы в предписании было сказано как обычно «…направлен в распоряжение ….», то все эти отцы-командиры несли бы за меня – зека и бывшего белого офицера – всю полноту ответственности, махни я, положим, к финнам. А так кто откомандировал, тот и отвечает. И еще я сообразил, что мое положение дает мне определенные преимущества, потому что, не имея звания и должности, я могу действовать вне жестких рамок армейской субординации. Это хорошо. Но надо сначала осмотреться. Осмотрелся и загрустил. Что такое дивизия, закопавшаяся в снег среди лесов и замерзших озер и болот? Это медведь на привязи. Размахивать могучей когтистой лапой он может. Но толку от этого никакого нет. Один вред. И невозможно этого медведя днем уложить так, чтобы он не двигался и был незаметен. Финны это поняли и избрали простую, но эффективную тактику. Днем скрытно изучают расположение постов боевого охранения, ночью бесшумно небольшими группами по три – пять человек просачиваются между постами боевого охранения и или ночью нас минами закидают из легких минометов, или зароются в снег, а утром та-та-та, на лыжи и след простыл. А у нас убитые и раненые. Ну, ладно. Осмотрелся я и пошел к командиру разведбата. Вообще я как попал сюда, так с первого же дня подключился к их занятиям лыжной подготовкой. Утром, когда еще темно, и вечером, когда уже темно. Этот разговор с комбатом все откладывал. Не готов был. Хотел я к его ребятам присмотреться, да и самому надо было сходить в ночные дозоры. Ну, ладно. Созрел я, пришел к нему и говорю, мол, одна голова хорошо, а две лучше, а посему, давай, выкладывай соображения. Соображения-то есть, отвечает он, предложений нет. Вот в чем беда. И достает из полевой сумки планшет с картой. Вот, говорит, смотри: дислокация наших подразделений, а синие стрелки показывают места нанесения финнами ударов, над стрелками даты и примерная численность диверсантов. Посмотрел я: вся карта разрисована синим. Беда. А комбат продолжает, мол, пробовали мы и становится на след, как в охоте на волков, пробовали. Но потом отказались. Каждый раз, идя по лыжне, мы либо нарывались на засаду, либо попадали в ловушки с растяжками, либо след выводил нас на открытые места под огонь снайперов. Треть людей я так потерял. Комбат нервно закурил и отвел взгляд в сторону. А это что такое? - Спросил я и провел пальцем по желтой полосе, огибающей расположение одного из наших полков. Это территория, отвечает мне комбат, где, как я полагаю, находятся базы диверсантов. Они ведь тоже люди и летать не умеют. Сколько может пройти на лыжах ночью, осторожно и без шума даже хорошо подготовленный диверсант? Пройти, совершить нападение и быстро вернуться на базу. И где должна быть эта база? Я думаю в полосе пять - десять километров. Деревень здесь нет, есть мызы – хутора по-нашему. Вот они на карте отмечены крестиками. Как только дивизия двинулась сюда, население этих хуторов финны отселили в тыл. Прошелся я по этим хуторам. Что поделаешь? Война. Одни головешки от них остались. Но не все, далеко не все хутора обозначены на наших картах. Да и долго ли поставить временное строение. Авиаразведка тоже ничего не дает. Уж очень хорошо базы замаскированы и протапливаются только ночью. Вот такие дела. Комбат загрустил. Оставил я его и пошел к особисту. Тоже посидели над картой. Расписал он мне систему боевого охранения. Что только мы ни делали, рассказал он: меняли число рубежей охраны, ставили посты в шахматном порядке, смыкали с подвижными дозорными группами, ставили ловушки. Иногда финны попадались, но быстро приспосабливались к новой обстановке и перехватывали инициативу. И еще рассказал, что на днях к нему приезжал особист мехкорпуса. Корпус разворачивается на нашем левом фланге. Так вот, рассказал сосед: там финны вообще озверели. Продыху не дают ни днем, ни ночью. Танк ни одного выстрела не сделал, а смотришь, уже горит.
Ага, понял я, то-то они нас в последние дни не так долбят. Соседи основные силы финнов, видно, отвлекли на себя. И тут у меня появилась смутная мысль. Дай, говорю особисту, карту и покажи-ка расположение этого мехкорпуса. Замялся, смотрю, мужик, а я у него и спрашиваю: товарищ старший майор госбезопасности, будем воевать или целок изображать? Ладно, говорит, смотри. Взял карандаш и стал чертить. Так, говорю, а теперь ты смотри. Видишь эту поляну, она своим южным сектором выходит и к нам, и к частям мехкорпуса. Место открытое, но и это не мешает финнам доставать соседей-танкистов. А что, если вот здесь, говорю ему, в лесу, в полукилометре от поляны будет склад боеприпасов мехкорпуса. А? Особист мужик головастый, мысль ухватил сразу. Так, так, говорит, ложный объект предлагаешь сварганить, приманку для финнов? Склад боеприпасов приманка серьезная. Так, так. Смотрю, глаза его загорелись, начал он промерять на карте расстояния. Тут я его слегка охолонил. Говорю ему, брось ты курвиметр. Мерить, считать и планировать потом будешь. А сейчас, я полагаю, перо надо взять в руки, изложить замысел операции и согласовать его с командованием. А то как бы самим себе медвежью услугу не оказать. Представляешь, говорю ему, какая вылезет разножопица, если командование планирует нанесение главного удара именно на этом участке, а мы затеем возню, привлекая внимание финнов. А те возьмут, да и усилят это направление противотанковыми средствами. Комздец нам придет, товарищ старший майор государственной безопасности. Что, что придет, не понял он, секунду подумал, сообразил и задушевно так говорит мне: забудь это словечко, а то придется тебя к стеночке прислонить. Я бы этого не хотел. Уж лучше забудь. - Ладно, говорю, уже забыл. - То-то, - отреагировал особист, - пошли к разведчикам, с комбатом переговорим.
Быстро они сработали - особист и комбат. Хороший получился план: простой и одновременно хитрый. Через пару дней в нужном месте уже слышался рёв техники, стук топоров и визг пил. Пошла работа. Собрал я тогда комбата и особиста и говорю им: пришло время обсудить дополнение к плану, и подаю комбату список. Тот глянул мельком и говорит, мол, ну, вижу, это мои лучшие ребята. И что? А то, отвечаю ему, что эти ребята с экспериментальными ППД (пистолет-пулемет Дегтярева), они тогда испытывались в войсках, плюс переводчик и захваченные ранее финская радиостанция и комплект трофейного оружия поступают в мое распоряжение. Ну, нет, – затрясли оба головами – так не пойдет. Давай выкладывай всё. Ладно, говорю, слушайте. Если финны клюнут на приманку и нам удастся уничтожить или захватить всю диверсионную группу, обращаю ваше внимание - именно всю, то мы отправим сразу же по следам диверсантов в обратном направлении две группы. Первая - переодетая в финскую форму - будет изображать отходящих после совершения диверсии финнов. Под «обстрелом» будет отходить. Понятно? Радист - наш радист-переводчик - передаст в эфир, что командир группы и штатный радист убиты, а группа отходит. Это сообщение должно быть предельно коротким и поспешным. Вторая группа будет изображать преследователей, севших на хвост диверсионной группе. Дистанция между ними должна быть мала. Настолько мала, говорю, чтобы группа прикрытия финнов, а опыт показывает, что она будет, и может быть не одна, не имела времени поставить растяжки на лыжне и прочие хитрые штучки после прохода преследуемой группы, и не успевала рассадить по удобным местам «кукушек» для встречи преследователей. И, в то же время, интервал между ними должен быть больше дистанции прицельного огня автоматов «Суоми» преследуемых и ППД преследователей. Значит, четыреста-пятьсот метров на открытой местности и сто - двести в лесистой. Что такое «кукушки»? Помнишь, Зеба Стумпа с его длинным ружьем и метким глазом в романе «Всадник без головы»? Вот. «Кукушки» – это «зебы стумпы» на финский манер. Снайперы – одиночки. Они могли занимать позиции где угодно: и на елях, и под елями, и на голых бесснежных скальных выходах, и на открытых полянах, и просеках и часами поджидать свои жертвы. Потом два-три выстрела, на лыжи, и ищи свищи.
Ну, ладно, отвлекся я. Спрашиваю комбата и особиста: ясен замысел? Уловили? Не морочь голову, говорит комбат, не время отгадывать загадки и строить догадки. Особист выразился и вовсе жестко. Поднаторел он где-то в безднах русского матерного языка. Его слова повторять не буду. Изложил я им все как на допросе. Мои «финны», говорю, должны уничтожить группы прикрытия противника и, желательно, «кукушек». Преследователи проводят зачистку. Моя группа без задержек движется дальше. След должен привести к базе. Предполагается, что на каждой базе располагаются две-три диверсионные группы. Наша задача, используя фактор внезапности, захватить базу и взять пленных. И не просто пленных. Нужен офицер. Еще лучше - два. Они должны знать места дислокации других баз и, самое главное, местоположение центров или школ, как хотите называйте, подготовки офицерского и рядового состава диверсионных групп. Мы же передаем пленных и далее действуем по обстановке.
Гринёв замолчал, хитровато поглядывая на гостя из-под кустистых седых бровей.
- Так клюнули финны?
- Клюнули! Клюнули! – Рассказчик с размаху ударил ладонью по колену. – И не просто клюнули, а заглотили наживку! Не зря строили этот пакгауз, не зря по ночам рычали моторами, сжигая топливо и гоняя машины туда-сюда, изображая перевозку боеприпасов. Да-а! Двадцать человек было в их группе. И опять же они прошли и протащили салазки с взрывчаткой и зажигательным составом так, что на постах боевого охранения мы их не услышали.
- Как же их обнаружили?
- Сигнализация сработала. Если расскажу какая была сигнализация, ты скажешь: - Фи, примитив. - А по тем временам это была новинка.
- Вы придумали?
Деда распёрло, это было видно, но глаза он скромно отвел в сторону.
-Ну, ладно. Сработала сигнализация, сразу в двух местах сработала, почти одновременно и в непосредственной близости от наших караульных постов. Поняли мы, что финны сосредоточились в перелеске и направили группы для ликвидации наших караулов. Тут-то мы на них и навалились. Фактор внезапности теперь был на нашей стороне. Шесть человек взяли живыми и в их числе одного офицера. Это была удача.
«Склад боеприпасов» мы взорвали и подожгли сами. Но не сразу. Надо было тянуть время для имитации отхода группы с наступлением рассвета, чтобы уверенно встать на след в условиях сносной видимости. Молодцы наши саперы. Не пожалели взрывчатки: бухали так, что, наверное, в Питере было слышно. Оттащили мы убитых финнов подальше от горящего склада, туда же отвели живых и перенесли собранное трофейное оружие и лыжи. А перелесок вблизи пожарища, я тебе скажу, преобразился как в сказке «Двенадцать месяцев», помнишь, когда за дело взялся братец Апрель. Снег тает, поет капель. Хорошо. А мы, знаешь ли, раздеваем здоровенных мужиков до трусов. С живыми все просто, хуже с мертвыми. Смотрю, просел как-то комбат и замолчал, особист стоит и играет желваками, бойцы замерли как статуи, поглядывая то на одного, то на другого. Рявкнул я тогда на всех, подошел и стал раздевать подходящий мне по росту труп. Влез в пуховые штаны и куртку, пробитую в двух местах и окровавленную. Сел и стал натягивать сапоги с мехом. Смотрю, зашевелились бойцы. А я им говорю, мол, не кривитесь, лучше измазаться чужой кровью, чем захлебнуться собственной.
Ну, ладно. Чуть забрезжил рассвет, встали мы на след. Проскочили поляну и буквально напоролись на первую группу прикрытия, а километра через три увидели и вторую. Расстреляли мы их сходу и, не останавливаясь, полетели дальше. Вот и база. Удивился я. Насколько осторожно и продуманно действовали финны во время своих вылазок, настолько же беспечны были на базе. Не было ни одного часового! Ввалились мы на базу как к себе домой. Без единого выстрела повязали четверых и в том числе одного офицера. Тут и наши «преследователи» присоединились к нам. Послал я лейтенанта с группой осмотреть следы вокруг мызы, а сам стал допрашивать офицера и разбираться с его картой. Минут через двадцать вернулся лейтенант с группой. Смотрю, рожи у всех зверские, а лейтенант зовет меня куда-то. Вышел я и повел он меня к бане. Завел за баню. Там дровник. Поленья аккуратно сложены в штабель. Рядом еще один. Только вместо поленьев в штабель сложены трупы. Заледеневшие трупы русских солдат. Штук тридцать их было. Увидел я это, ахнул и бегом бросился назад к дому. Слава Богу, успел. Оттолкнул кого-то, сбил связанного офицера на пол и укрыл собой. Спас, в общем. Другим помочь ничем не мог. Ну, ладно. Допросил я офицера и тут же отправил две группы к соседним базам. Сам с пятью бойцами остался в засаде. Пленный офицер сообщил, что их разведгруппа должна вернуться к вечеру. Мызу мы заминировали, а засаду устроили по финской методике. Залегли и замаскировались практически на лыжне. Часа четыре пришлось в снегу пролежать. А мороз, я тебе скажу, был градусов пятнадцать.
Группу мы уничтожили и подались восвояси. Вот тогда оценил я все достоинства финского снаряжения для разведчиков и диверсантов. В нашем обмундировании, если долго лежать в засаде на снегу, он начинает под тобой подтаивать. Вода пропитывает и маскхалат, и ватные штаны, и бушлат. А потом, когда становишься на лыжи, и бежать тяжело, а позже, когда впитавшаяся вода замерзает, одежда начинает сковывать движения, да еще или хрустеть, или греметь как погремушка. Финское обмундирование отталкивает воду и остается теплым, легким и свободным.
Ну, ладно. Что-то в дебри я полез. В общем, в тот же день уничтожили мы еще две базы, а на следующий день, как нам потом сообщили, наша авиация на основе показаний пленных офицеров разнесла вдребезги школу диверсантов в окрестностях Выборга. Очень мы этому обстоятельству, скажу тебе, радовались. Достали они нас сверх всякой меры терпения. Вздохнули мы свободней. Облегчение выпало нам.
Что было дальше? Дальше было страшное. Озлобленная до крайности армия пошла на штурм. Напролом пошла. Где был я? Я со своей группой был в финском тылу. За укрепрайоном Суммаярви. Это та часть линии Маннергейма, по которой Красная Армия нанесла главный удар. Оседлали мы в финском тылу рокадную дорогу. По ней финны ночами подвозили боеприпасы, снаряжение и продовольствие. Мы появлялись тоже ночью и в разных местах. Словом, вытаращили и приставили финнам к горлу их же вилы, а под ноги подбросили их же грабли. Они на наш след, а мы им засаду или растяжки, или выведем на открытое место, а там наши снайперы. В общем, повоевали. – Дед помолчал немного и предложил: - Давай–ка, помянем погибших. Много там навсегда осталось наших солдатушек, много! Упокой, Господи, души убиенных воинов! – Перекрестились. Помолчали. Выпили. Закусили.
- Не уболтал я тебя? - спросил дед.
- Что вы, что вы, Георгий Иванович, прошу вас, продолжайте! Интересно!
- Ну, слушай раз интересно. Забегая вперед, скажу, что уже после войны, по прошествии многих лет я не перестаю удивляться высказываниям о той зимней финской кампании. Одни как-то нагло, злорадно и противно утверждают, что эта война показала всему миру слабость Красной Армии, другие, наоборот, но скромно и с оттенком девичьего стыда, утверждают, что армия продемонстрировала неслыханную мощь. Полная разножопица.
- Ну, а вы, Георгий Иванович, вы-то как считаете?
- Я считаю, что правы и те, и другие. Красная Армия продемонстрировала и свою слабость, и неслыханное упорство, и свою несокрушимую мощь. И никакой стыд здесь неуместен. Конечно, когда медведь задирает ежа, это не делает чести медведю. Но к данному случаю, мне кажется, применимо не помню чьё знаменитое выражение: «Господь создал людей очень разными: умными и глупыми, сильными и слабыми, но полковник Кольт уравнял шансы». Так вот. Линия Маннергейма, а это сто сорок километров мощных укреплений, возведенных между Финским заливом и Ладожским озером, уравнивала военные шансы Финляндии и СССР. Уравнивала потому, что по мощи, глубине обороны и использованию в оборонительных целях особенностей ландшафта и климатических условий линия Маннергейма превосходила всё, что было создано до нее. Но Красная Армия всё же проломила линию Маннергейма. Не думаю, что кто-то еще мог бы сделать это. Но и недостатков хватало. Начиная от говняных карт, где вместо болот были обозначены озера и наоборот. И кончая тупой, ничем не обоснованной самоуверенностью командования, которое в ущерб четкой организации управления войсками полагало, что как только кратно превосходящая Красная Армия двинется на финнов, то они сразу поднимут лапки кверху. Ан хренушки! Сполна пришлось оплатить эту глупость солдатской кровушкой. Что? Ты спрашиваешь: какая разница, что обозначено на карте: болото или озеро? Большая, скажу тебе, разница. Озеро зимой при устойчивых низких температурах замерзает так, что лед выдерживает не только тяжело груженую машину, но и легкий, а иногда и средний танк. Болота же замерзают не так как озера. Они иногда как бы подогреваются снизу. Какие-то процессы идут в глубине. Уловил? Вот и получалось иногда так, что выперлись мы вроде бы на озеро, а попали в болото. Смотришь, глюк-глюк и нет машины, а то и танка, а то и просто пешей колонны. Армейский анекдот про глюкало оттуда пошел. Не знаешь? Ну, слушай. Прибыли в часть новобранцы. Старшина построил их и говорит: - Кто владеет специальностями – шаг вперед. Несколько человек выступили вперед. Старшина идет и спрашивает: - Ты кто? – Я слесарь, - отвечает один. –Сапожник я, - говорит другой. – Я глюкальщик, - докладывает третий. - Кто, кто? – переспрашивает старшина. – Глюкальщик я, глюкала делаю, - отвечает тот. Старшина приказывает ему: - В мастерские бегом марш! Изготовить и доставить сюда глюкало. - Новобранец убежал, но через пять минут вернулся с ведром воды и пустой консервной банкой с дном, сплошь усеянным дырками от гвоздя. – Что это? – спросил старшина. – Глюкало, - ответил боец и бросил банку в ведро с водой. Банка глюк-глюк и утонула. Старшина побагровел, достал из ведра банку, минут пять топтал ее, изрыгая самые гнусные ругательства. Затем поднял ее и сапожищем запулил куда подальше. Ведро же надел на голову новобранца.
Ну, ладно. На следующий день в эту часть прибыл генерал. Идет он со свитой по территории, осматривает. Вдруг увидел что-то в снегу, аж задрожал, бросился бегом, нежно так поднял злополучную банку и говорит: - Варвары! Какое прекрасное глюкало изувечили! – Дед затрясся, разбираемый смехом. Отсмеялись, дед вытер слезы и, подавив последний приступ, сказал: -Ну, ладно. А теперь серьезно. Много я думал, но так и ни черта не понял: зачем была нужна та финская война. Вот, послушай. В августе тридцать девятого Молотов и Риббентроп подписали пакт о ненападении между Германией и СССР. Не откладывая дело в долгий ящик тут же вместе схарчили Польшу. Совместный парад был по такому случаю. Дальше - больше: в сентябре, вишь, какая спешка была, ещё Польшей не отрыгнули, а уже заключили «Договор о дружбе и границах между Германией и СССР». Потом товарищ Сталин повел дело так, чтобы в одиночку проглотить Прибалтику. А что в это время делали финны? Финны как муравьи достраивали линию Маннергейма и успели - таки достроить, прикрыв себя от прожорливого соседа. Более десяти лет строили. Может быть этой сугубо оборонительной линией, колоссальными потраченными средствами и внешним долгом финны хитро маскировали свою агрессивную политику в отношении СССР? Полная и очевидная чушь! Так зачем нужна была та война? Тем более, что в Отечественную так называемые территориальные приобретения от финской войны совсем не помешали немцам блокировать Ленинград в кратчайший срок. А в сорок четвертом пришлось линию Маннергейма проламывать второй раз. Был я там. Так вот. У меня есть своя версия о финской войне. Поддался, я думаю, товарищ Сталин уговорам генералов и их шапкозакидательскому настроению после Халхин-Гола и Польши. А потом уж, когда умылись в снегах обильной кровушкой, озаботился товарищ Сталин, чтобы кое-кому из певчих генералов папахи носить было уж не на чем. Но это сути дела не изменило. И вот что я тебе скажу. Умён был товарищ Сталин, умён! Да не улыбайся ты так, знаю, что Америку не я открыл. Так вот, понял товарищ Сталин, что после пролома и взятия линии Маннергейма победного марша по Финляндии все равно не получится. А вполне может случиться затяжная партизанская война среди озёр, болот и лесов. И в этой войне запросто можно положить ещё сотню тысяч голов. И потому приказал товарищ Сталин своим красным соколам прорвать линию воздушной обороны финской столицы – тоже своего рода линию Маннергейма, - и покидать бомбы на Хельсинки, чтобы финны стали сговорчивее. И по-быстрому заключил мир.
- Георгий Иванович, с вами - то что дальше было?
- Что было, что было? В конце марта сорокового года прибыли за мной из Питера два архара с приказом. Но прежде чем они взяли меня под белы рученьки комдив, начштаба, особист и комбат попрощались со мной по-человечески. Комдив дал мне прочитать бумагу – послужной список командира разведывательно-диверсионной группы разведбата энской стрелковой дивизии рядового Гринева Георгия Ивановича. Все честь по чести: и должность, и звание и служба моя нехитрая - все расписано. Но это, говорит комдив, не все. Представление на тебя, Гринев, подготовлено и включен ты в наградной список. Потом уже – когда с особистом и комбатом мы поднимали прощальные чарки - спросил я у особиста, мол, ты то куда смотрел? К чему эти пустые хлопоты? Кто же будет награждать зека, да еще и орденом? Лучше бы ходатайство нарисовали о скощении срока. Писать ходатайства о сроке, сказал особист, дело не наше. А вот представление подписать – мы оба: я и комбат подписали – это дело наше. Обнялись мы на прощанье. Душевно расстались.
В общем, откуда взяли меня – туда и вернули. Прибыл я, смотрю, ба! И места знакомые, и лица. И каптерка моя на промплощадке все та же. Ждала меня. Ну, ладно. Примерно через месяц, в мае это было, вызывает меня к себе тот самый главный кум – начальник лагеря. Завели меня к нему в кабинет, смотрю, сидит кум не совсем трезвый и аж светится счастьем и радостью. А за приставным столом сидит молодой парень в форме армейского капитана. Вот, кивает кум в сторону капитана, сын мой меня проведать прибыл. Сегодня приехал. Живой, слава Богу, и здоровый вернулся. Оттуда вернулся, где и ты побывал, Гринев Георгий Иванович. Понял? Радостный сегодня для меня день. И для тебя радостный. Читай. И подает мне бумагу. Читаю и глазам своим не верю: «Указом …..за проявленное….. ……рядовой Гринев Георгий Иванович награжден орденом Боевого Красного Знамени». Капитан встает, подходит ко мне и жмет руку. Кум из графина наполняет три стакана водкой, в один из них опускает орден и говорит, мол, выпьем за высокую награду, потом кой что расскажу. Выпили. Закусили хлебом и керченской селедочкой, кум и рассказывает. На банкете по случаю очередного выпуска слушателей Военной Академии Лаврентий Палыч Берия выбрал момент и доложил товарищу Сталину о факте награждения зека боевым орденом. Как выразился Лаврентий Палыч: «случился казус Гринева». Естественно, товарищ Сталин поинтересовался: - А кто такой Гринев и как случился казус? - Говорят, что после обстоятельного доклада Берии, товарищ Сталин, - а он был в хорошем, приподнятом настроении, – усмехнулся в усы и негромко, но с душой спел: - Я друго-о-й так-о-ой страны не зна-а-ю….- Затем немного подумал и сказал: - Пусть Гринев получит орден. Заслужил. – Кум налил по новой. Выпьешь, спрашивает, за товарища Сталина? - Выпью, отвечаю, отчего ж не выпить при таком раскладе, да еще при такой шикарной закуси. Выпили, кум и говорит: возьми лист бумаги, напишешь прошение о снижении срока наказания. Я поддержу. Орден-то оставь. Не прятать же его в каптерке, и не ходить же с ним в забой. В деле будет храниться вместе с другими. Всё. Свободен, Гринев Георгий Иванович, иди. Пошел я. В желудке керченская селедочка разнежилась в водочке, в голове розовые мечты порхают бабочками. Накатал я прошение и отправил. Эх! - Дед горестно вздохнул и замолчал.
- И что? Что дальше?
- Дальше как в анекдоте. Глюк - глюк, утонуло где-то мое прошение. Год я ждал. Нет ответа: ни да, ни нет. А там и война началась. И сразу я написал прошение об отправке меня на фронт в действующую армию. И что ты думаешь? В первых числах августа приводят меня к главному куму. Тому самому. Смотрю, сидит он мрачнее тучи. Завидую, говорит тебе, Гринев Георгий Иванович. Приказ поступил доставить тебя в город Джаркент. Дивизия там формируется. Значит, повоюешь еще. А на мой рапорт отказ пришел. А Мишка мой - голос кума дрогнул - в окружение попал под Минском. С тех пор никаких известий. Успокоил я его как мог. Картинка, да? Зек успокаивает кума! А что поделаешь – иногда и тот и другой – просто люди.
#белый офицер в финской войне
#финская война
#белый офицер
#военная разведка