— Меня это не касается.
— Да? Но именно вы предъявили эти чертежи комиссии. Вот Кобец об этом пишет.
— Меня попросили, я и предъявил.
— А почему не попросили самого Лучинина?
— Он в это время болел.
— Где же вы взяли эти чертежи?
— У него в кабинете.
— А где именно в кабинете?
— Этого уж я не помню. И вообще…
— Минуточку. Не надо нервничать. Лучинин утверждал, что они были заперты у него в столе.
— Стол был отперт!
— Вот как? — Игорь секунду помедлил и вдруг резко спросил: — Где ключи от вашего стола?
Ревенко схватился было за карман, но тут же медленно отнял руку и пристально посмотрел на Игоря.
— Я оставил их секретарю, — раздельно произнёс он. — Что-то случилось с замком, и он стал плохо отпираться. Я попросил исправить.
— Не с замком что-то случилось, а с ключом, — холодно возразил Игорь. — Потому что этим ключом вы отперли ящик в столе Лучинина, и ключ прогнулся, кроме того, у него отломился один уступ в бородке. Замок не сразу открылся, вы повредили и его, и свой ключ. Вот акт трассологической экспертизы, — Игорь указал на бумагу, которую только что принёс Долин. — Зачем вы это сделали? Зачем вы брали у секретаря заводской штамп? Вот её показания, — он достал из папки ещё одну бумагу и протянул её Ревенко. — Можете ознакомиться.— Я уже сказал, — медленно ответил тот, отстраняя бумагу. — Я не буду подписывать ваш протокол. И ни буду больше отвечать на вопросы.
— Все это уже не обязательно, — ответил Игорь. — Картина и так ясна: Я вам даже скажу, за что вы ненавидели Лучинина. Он был ярче и талантливее вас. Вы ему завидовали. Он стал директором завода. А ведь до него директором завода были вы. Наконец, его, а не вас полюбила Филатова…
— Я требую!.. — повелительно крикнул вдруг Ревенко. — Требую не вмешиваться в это!.. Это личное!.. Это… это подлость, наконец!
— И вы говорите о подлости? — удивлённо переспросил Игорь. — Вы?.. Зачем вы преследовали Филатову? Зачем вы приходили к жене Лучинина? Зачем звонили ей, подбрасывали письма? Как это все называется, я вас спрашиваю?
Кровь снова прилила к толстому лицу Ревенко, он уже не мог справиться с охватившей его яростью. С треском стукнув по столу кулаком и при этом снова уронив портфель, он закричал:
— А я говорю, не вмешивайтесь!.. Это вас не касается, понятно вам?! Вы — чинуша, бездушная машина! Вы знаете, что такое любовь?! Вы можете всем для неё пожертвовать?! Всем, что есть в жизни?! А я могу! Могу! И я её люблю! Можете меня убить! Пожалуйста! А я её буду любить и там, там!..
Такая ярость, такая страсть звучала в его срывающемся голосе, что Игорь даже содрогнулся при одной только мысли, что этот человек может натворить ради своей любви.
— Но вы же ей, кроме горя, ничего не принесли,