В комнате пахло сыростью. Неприятный запах ненадолго привёл Ивана в чувство. А потом он уже ничего не помнил.
Очнулся от неприятного щекотания под носом. Потёр рукой, оказалось, моль. В комнате было уже светло и можно было разглядеть, как по комнате летают тучи моли. Словно птицы собираются в стаи по осени.
Насекомые были повсюду. Иван привстал. Рассмотрел комнату. Жить вот так в купеческом доме он никогда и не мечтал. Комната была небольшой. По обе стороны от окна стояло 2 кресла, накрытые шерстяными покрывалами. Покрывала эти были все как рыболовная сеть. Такими были и шторы на окне, и даже постель, на которую Ивана уложили спать.
Слева от окна под самый потолок возвышался платяной шкаф. Двери в нём полностью не закрывались. Шкаф, видимо, был до отказа набит нарядами. Напротив шкафа располагался туалетный столик. На нём было навалено всё: и украшения, и клубки пряжи, и носовые платочки, и даже пара лаптей.
Кузнец вскочил с кровати и его затошнило резко. На подушке лежал клок длинных волос. Иван подумал, что после смерти Евгенькиной матери никто даже не удосужился заменить постель. Да и к чему было это делать, если Полянский столько лет хранил память о жене, что даже не заглядывал в эту комнату. Это был точно самый настоящий склеп.
От шкафа несло чем-то зловонным. Иван приоткрыл дверь и увидел там несколько тушек мелких крыс. Видимо, травили в доме грызунов и в этом шкафу животные нашли своё последнее пристанище.
— Дааааа, — прошептал Иван. — Работы тут немало.
Он выглянул в окно. Долго смотрел, как суетливо дворник метёт дорожки, наклоняясь и приглядываясь, словно боялся упустить пылинку.
В дверь постучали.
Иван вздрогнул и сказал:
— Войдите…
Никогда еще никто не стучался вот так к нему в комнату и это «войдите» вырвалось из его уст так неожиданно, что он сам не ожидал. А хотя мог самостоятельно подойти к двери и открыть её.
В комнату вошёл Пётр Николаевич.
Он закрыл нос рукой и сказал:
— Ну вот и очухался… Принимай то, что есть. Другого жилья я тебе предоставить не могу. Ты уж тут сам как-то похозяйничай. Можешь избавиться от всего и спать на полу. А можешь прибраться и жить как настоящий купец. Мечтал небось на моё место встать, когда Евгенькину руку у меня просил?
— Не мечтал, — ответил Иван, — я хотел в отцовском доме с ней жить по-простому, по-человечески.
— А тут тебе, значит, не по-человечески? — возмутился Полянский.
— А тут нет, — Иван осмотрел комнату. — Можно было всё это сберечь, а так… Моль сожрала да крысы помогли.
— Что есть, то есть… — пробормотал Пётр Николаевич и как-то виновато опустил голову. — Пойдём вниз, отдышишься и начнёшь вить своё кузнецкое гнездо в моём доме. Да потише себя веди. Евгенька вон второй день беспробудно спит. Намаялась она, пока ты плохой был.
А у Ивана даже ноги тряслись от одной мысли о Евгении. Как давно он её не видел!
За завтраком в кузнеца никакая пища не лезла. Хотя стол был накрыт богато. Только маленькую кружку молока он осилил. И пока Полянский набивал свой желудок, именно набивал, Иван всё рассматривал свои руки.
— Мы покушать любим, — приговаривал Пётр Николаевич. — Ну как можно без еды-то прожить? Я же тебе говорю, Евгеньку тебе своими силами ни за что не прокормить. А голодом морить лисоньку мою, я не позволю, так и знай.
— А я и не собираюсь, — ответил Иван. — Она мне не жена, чтобы в еде её ограничивать и не станет ею.
— А отчего же не станет? — Пётр Николаевич отвлёкся от поедания большого бедра индейки. — А вот как прикажу, и станет!
Иван лишь рассмеялся в ответ.
— Не станет, не станет, — послышался голос Евгении.
Иван оглянулся и обомлел.
Она спускалась с лестницы. Огненные волосы пышной копной горели на голове. Всё вокруг, казалось, пылало от жара этих волос. Пылал и Иван. Он стыдливо спрятал руки в рукава, выпрямил спину. Разволновался так сильно, что опять заболела голова.
— Не стану, — повторила Евгения. — Я свою кровь мешать с абы кем не стану.
Кузнецу стало не по себе.
Евгения прошла мимо него, словно даже не заметила.
— Здравствуй, Евгения Петровна, — произнёс Иван.
Но девушка ничего не ответила. Она подошла к отцу. Подставила под его губы лоб.
Перед тем, как поцеловать дочь Пётр Николаевич вытер о рукав свои жирные губы и смачно чмокнул девушку в лоб, а потом и в каждую щеку.
— Выспалась, лисонька? — спросил её отец.
— Вполне, папенька.
Потом Полянский долго рассказывал дочери, как сидел рядом с ней ночью, как пел колыбельные, как щекотал её за пятки, а она даже не проснулась ни разу.
Евгенька посмеивалась. Ивану казалось, что смех этот наигранный, совсем неискренний.
Беседа с дочкой отвлекла Полянского от еды. А потом он так неожиданно заорал:
— Михей! А ну, ить сюда! Согрей маленько, чтобы жир кусками в горле не встал.
Евгения совсем не обращала на Ивана внимания. Присела рядом с отцом. Но на еду не набросилась. А лишь немного каши пшеничной поела, да огурцом квашеным закусила.
А воображение Ивана рисовало другие картины: сидит его любимая посреди стола. Вокруг неё дымятся тарелки с молоденькими поросятами. А она их прямо целиком в рот запихивает и смеётся, смеётся…
Очнулся Иван опять в комнате Евгенькиной матери.
Предположил, что упал он в обморок за столом, да его опять сюда привели.
Он встал с кровати. Первым делом сдёрнул с кресла дырявую накидку, потом другую. Небрежно бросил на пол.
— Гнездо кузнецкое, значит… — передразнил он Полянского. — Будет вам и гнездо, и пища простая, и чертовка эта, Евгенька, моя будет! Сама придёт, сатана эдакая. А тогда и я поиздеваюсь вдоволь…
Продолжение тут
Дорогие читатели, желаю вам самых лучших выходных! Будьте здоровы и радуйтесь жизни! Спасибо, что вы со мной!
Повесть "Зоя" будет следующей печатной книгой. А пока её можно почитать тут
