Каждую весну, когда облака становятся объёмными и набирают тёмную, тревожно-волнующую глубину, Саня шёл на кладбище. Чуть сгорбившись, худой и высокий, в армейском бушлате и чёрной вязаной шапке, он шёл через поле по раскисшей дороге к роще на пригорке. Он то смотрел под ноги, обходя неглубокие ещё лужи, то иногда закидывал голову вверх, прищуривал голубые внимательные глаза на скуластом морщинистом лице и провожал взглядом кружащих над берёзами грачей.
Я помнил Саню ещё со школьных времён. Он учился на несколько лет старше: рослый, спортивный, с открытым лицом и сверкающей широкой улыбкой, он всегда был центром внимания большинства девчонок. Наверное, где-то в глубине души, мы все немного ему завидовали и хотели быть похожими на него. После школы он уехал поступать в военное училище, и я не видел его много лет. И вот сейчас, шестой год подряд, в одно и то же число, ровно в десять утра, в начищенных до блеска берцах он выходил из ворот материнского дома, закуривал и направлялся к ведущей через поле дороге.
Осенью того года я приехал «на картошку» один – сын простудился, и они с женой остались в городской квартире. Покачиваясь в гамаке, я смотрел на рассыпанные под навесом три десятка вёдер картошки, только что выкопанной в огороде. Левой рукой я подносил ко рту бутылку прохладного пива, делал небольшой глоток, затем затягивался из правой и выпускал струйку ароматного дыма.
— Пива не пей много, — уперев руки в бока, мать стояла посреди двора, разглядывая собранный урожай, — и вообще, ужинать пошли.
— Сейчас приду, — я непонятно почему вздохнул, отхлебнув пива, — уже бегу.
— Бегун, — усмехнулась мать и ушла в дом.
— Сосед! Сосед! – неожиданно раздалось позади меня настойчивое шипение.
Я обернулся, чуть не выпав из крутанувшегося подо мной гамака. Над забором торчала взъерошенная Санина голова:
— Здорово, сосед!
— Здорово, Саня!
Я выпутался из коварного гамака и похромал к забору, а Саня, перекинув через забор руку с бутылкой водки, сразу перешёл к делу:
— Может, на рыбалку сходим? Удочка есть?
— Есть, Саня, пойдём, — я пожал протянутую руку, — ты выходи, я догоню.
— Мы с Саней на речку сходим, позже поем, — крикнул я в открытую дверь матери, — не теряй.
— Пива много не пей, — прозвучала мне вслед привычная мантра.
— Совсем не буду, — усмехнулся я и пошёл догонять Саню.
Я догнал Саню на половине дороги, спускающейся вниз, к маленькой речке за огородами. Извилистая неглубокая речушка к осени плотно заросла кувшинками. Берега затянуло высокой травой, среди которой то здесь, то там петляли едва заметные тропинки. Пышно разросшиеся к осени кусты ивы, кое-где разбавленные ольхой и черёмухой, опустили свои листья прямо в воду. Навстречу нам вышел молодой рыжий парень с удочкой на плече и пустым ведром.
— Ну что, Митяй, клюёт? – спросил Саня.
— Да так… — протянул паренёк и разочарованно махнул рукой, — щука ходит, разогнала всех…
— Сейчас хлеб с чесноком перемешаем и прикормим, — подбодрил меня Саня, указывая на вытоптанную между двух старых кряжистых ив полянку, — сюда.
Саня смешал пахнущий чесноком хлеб с землёй, скатал большой шар и бросил в воду:
— Сейчас подходить начнут, здешняя форелька чеснок любит, — со знанием дела рассуждал он, проверяя воткнутые в кромку воды рыбацкие рогатки, — давай, закидываем.
— Форелька? – удивился я. — Что это?
— Это я так пескарей называю, — Саня быстро размотал снасти, — а уклейку – килькой.
Мы закинули удочки и уселись на ещё тёплую траву. Саня с треском разломил пополам прыщавый огурец, открыл бутылку и протянул мне:
— За рыбалку!
Мы отхлебнули прямо из бутылки и закурили.
— «Родопи» сейчас не те пошли, — рассуждал он негромко, прислушиваясь к кукушке, ведущей отсчёт с верхушки огромного тополя, — врёшь, сука…
Жгучая водка встретилась в моём пустом желудке с пивом, и, подперев скулу правой рукой, я завалился набок, краем глаза наблюдая за замершим на тёмной воде поплавком.
— Так ты поступил тогда в военное? – спросил я Саню.
— Да, поступил, — ответил он, снова открыв бутылку и протянув мне. — За ВДВ!
Мы снова отхлебнули, и он продолжил:
— В Рязанское поступил, — он сорвал травинку и сунул её в зубы, поигрывая пушистым колоском, — как и мечтал.
— Лучшее в России? — спросил я, слабо владея вопросом и не зная, как разговорить Саню.
— Самое, — ответил он с усмешкой, — может, костерок запалим?
— Давай, — согласился я, — сейчас сухостоя наберу.
Я отошёл в заросли ивняка набрать сухих веток, а когда вернулся, Саня с сосредоточенной улыбкой выдирал свой крючок из пасти жирного ерша.
— Ну, дикие, — ласково ворчал он, набирая воды в ведро и спуская туда скользкого колючего обжору, — теперь ты — Машкин ужин.
Мы разожгли костёр и снова улеглись на траву, глядя как ворчливо и неохотно разгораются ивовые прутья. В траве вокруг нас орали кузнечики, ёрш в ведре время от времени издавал короткие всплески, а ароматный дым разгорающейся ивы, клубясь, поднимался к начинающему темнеть небу.
— Я ведь тебя и не помню почти, — будто оправдываясь, заговорил Саня, — помню пацанёнок соседский, и всё. Сын у тебя?
— Сын, — ответил я.
— А у меня нет. Не сложилось как-то. Не получилось. И жену шесть лет назад похоронил.
— Болела? — чуть слышно выдохнул я.
— Рак у неё был, давно уже был. Но мы лечились. Химия и всё такое. А шесть лет назад родители её, прямо под Новый Год, в авиакатастрофу попали. Мы в Москве жили: она в торговле, я в штабе служил после ранения. Ну а когда с родителями случилось – сам понимаешь. Я плюнул на всё – уволился. Квартиру московскую продали и сюда, на свежий воздух. Надеялся…
Мой поплавок, закинутый в крохотную заводь, начал подёргиваться, но я только неподвижно смотрел на ольховые серёжки, застывшие вокруг него.
— Клюёт у тебя, — спокойно и как будто равнодушно сказал Саня, — подсекай.
Крючок оказался пуст, и, насадив нового червя, я снова закинул удочку.
— Не ёрш, — Саня протянул мне открытую бутылку, шумно выдыхая в сжатый кулак.
— Те бы сразу сожрали, — согласился я.
В поле раздалось тарахтение дизеля, и Саня выругался:
— Сейчас, похоже, через переправку поедет. Достали: кто на тракторах, кто на квадроциклах — всю грязь в реке оставляют. Там, за поворотом, переправка – вот и ездят, — пояснил он.
— Я знаю Саня, она там всегда была, — ответил я, — точно, в нашу сторону едет.
Через минуту тарахтенье разбавилось плеском воды, а ещё через минуту наши поплавки плавно закачала невысокая волна.
— В июле двое датых на «Десятке», — Саня щёлкнул себя указательным пальцем по шее, — стали переезжать и не рассчитали маленько – чуть левее взяли.
— Встали?
— В яму потащило, там же песок, и почти по лобовуху в воде встали, — он заулыбался тонкими обветренными губами, — а мужики на «ЗИЛе», они на соседней улице скважину бурили и приехали воды накачать, этим раздолбаям помочь решили. Стали их вытаскивать и забуксовали на подъёме. «Десятка» лёгкая, она там без проблем прошла, а «ЗИЛ» садиться начал. Весь берег своими колёсами вспахал, и выбраться не может, — Саня даже хохотнул, вспоминая, — в общем этот, на «ЗИЛе», решил с разгона заскочить. «Десятку» отцепил, и с другого берега разгон взял. Раз, два – не получается. На третий волна через капот и рядом с «Десяткой» встал. Свечи залил.
— И что? – я тоже засмеялся, представив забавную картину, как наша крохотная речка взяла в плен легковушку и могучий «ЗИЛ».
— Двумя тракторами «ЗИЛ» вытаскивали. Ржали все, как кони, и на телефоны снимали. Раздолбаи, — ещё раз повторил он, помотав головой.
Река перестала волноваться и снова встала тёмным неподвижным зеркалом. Саня подкинул веток в догорающий огонь, и мы в очередной раз сделали по глотку из бутылки.
— А твоя жена, она откуда была? – спросил я осторожно, максимально убавляя вопросительную интонацию. — Где вы познакомились?
— В Москве мы познакомились. В парке. Я тогда уже на втором курсе был, и часто в увольнительные в Москву ездить начал – интересней там, чем в Рязани. Идём с однокурсником по парку – навстречу девушка. Девушка как девушка, ничего вроде особенного, а как глазами случайно встретились – как сковородкой чугунной по затылку. Одурел сразу, — Саня помотал головой из стороны в сторону и заулыбался одними глазами, которые вдруг заволокло дымкой, — я, как обычно, хотел заговорить, у меня это всегда легко получалось, а тут не смог. Не смог, и всё тут!
— Да от тебя полшколы без ума были! – вставил я свои льстивые пять копеек.
— Ну и пошёл я за ней, — продолжил Саня, — и друга потащил. А она идет, бёдрами покачивает, — Саня широко улыбнулся, а его голубые глаза снова стали ясными, — как будто ведёт меня на невидимом поводке. Так до дома и проводил, а заговорить не решился. В следующую увольнительную уже один поехал – и сразу туда, к этому дому. Весь день там околачивался, а к вечеру смотрю – идёт. Подходит ко мне и прямо в лоб: «Меня ждёшь?». Я дар речи потерял, а она смеётся: «Меня Света зовут». И смеётся снова!
Саня шумно вздохнул, провёл распахнутой ладонью сверху вниз по лицу, и ткнул указательным пальцем в сторону поплавков:
— У тебя!
Я привстал и выдернул удочку – на крючке сидел крупный подлещик.
— Фанера пошла, — сказал Саня и тоже достал удочку, — и ещё один.
Сменив наживку, мы забросили удочки и приложились к бутылке.
— Мало взял, — сказал Саня, пристально разглядывая почти пустую тару, — и магазин уже закрыт… Ты самогон уважаешь?
— Вполне, — ответил я, — почему бы и нет.
— Я схожу сейчас к соседу, пока он спать не лёг. Жди.
Саня легко поднялся с травы и почти бесшумно, с какой-то кошачьей грацией, исчез в кустах. «Десантура» — подумал я. Пить больше не хотелось, но недосказанный Санин рассказ вынуждал меня отложить отъезд в город на вечер.
Он вернулся довольно скоро, приставил к стволу ивы бутылку и, достав из кармана два огурца и колокольчик, сказал:
— Домой заскочил, а то стемнеет скоро. Посидим ещё. Хороший у нас вечер получается.
— Хороший, — согласился я.
Саня сел, вытянул к огню свои длинные ноги и спросил: — клевало?
Я наклонил ведро, в котором прибавилась ещё пара подлещиков, и повторил его слова:
— Фанера пошла.
— За Светкой тогда, как оказалось, — без всякого перехода продолжил он, — ухаживал один… Восточный красавец-мужчина, — Санины глаза сузились и сверкнули в сумерках нехорошим блеском, — афганец пакистанского происхождения, Ахмад. Учился он в МГИМО, а родители его в Кабуле шишки какие-то были, этих деталей не знаю. В рестораны её приглашал и подарки дорогущие дарить пытался. Только отказала Светка ему – меня выбрала.
— А он что?
— Гуляли мы раз со Светкой: навстречу он — здоровенный, одет с иголочки. Как картинка. Светка аж обмерла вся, а я говорю ему: «Что тебе нужно, Ахмад, зачем нас ждешь?» — Саня вздохнул и постучал зубом о зуб, — а он говорит: «Отойдём?». Ну мы отошли, а он прищурился, впился своими чёрными глазищами в меня и говорит: «Повезло тебе, Саша, что не в горах мы. Зарезал бы сразу». Допиваем?
— Допиваем, — ответил я.
Мы допили водку, и Саня положил пустую бутылку рядом с чадящим костерком:
— Не забыть бы. Знаешь, молодёжь сейчас какая-то пошла… Отдыхают у реки, вроде приличные с виду ребята, а кучи мусора после себя оставляют. Уж я им и так, и сяк – бесполезно. Поколение «некст», мать их… — он сплюнул в траву и протянул мне принесённый колокольчик, — прицепи, а то темно уже…
Сумерки вокруг нашей поляны становились всё плотнее, умолкли кузнечики, и только переругивающиеся собаки разрывали наступающую холодную темноту.
— А как тебя ранило, Саня? В Афгане? – спросил я.
— Ну да, — протянул он, разрывая руками травинку и бросая половинки в огонь, — уже с четвёртого курса было понятно, что туда отправят. Там уже горело вовсю. Хотя ящик и молчал об этом, но мы-то знали. Светка настояла, чтобы мы расписались, хоть я и не хотел. Говорил ей: «Не торопись фамилию менять, мало ли что», — Саня грустно ухмыльнулся и закурил очередную «Родопи», — а она сказала: «Это чтобы ты обязательно вернулся». Давай самогон пробовать. Я брал у Валеры пару раз – забористый. Дотянись.
Раздражающе звякнул колокольчик: сняв с крючка очередного подлещика, я сделал глоток вонючего жидкого огня.
— Ни хрена себе, — я даже закашлялся, вызвав у Сани лёгкую снисходительную улыбку, — точно – забористый.
— Закусывай, — он протянул мне остатки огурца.
Не чувствуя вкуса, я похрустел огурцом, а Саня продолжил:
— Мы из Джелалабада продукты везли на приграничную заставу. Ну как приграничную – не было там и границы-то толком. Бардак, одним словом. Зашли в ущелье: с одной стороны дороги гора, с другой внизу речушка, ручей почти. Но шли спокойно – впереди разведка. Головной «БТР» встал, потому что с горы — камни, и на дорогу. Но ребята спокойно пошли расчистить – у нас же разведка впереди, — он приподнял и снова опустил плечи, — вдвоём вышли и легли сразу, — Саня неожиданно резко кивнул, словно вбил невидимый гвоздь, и голова его мелко задрожала, — положили духи наших разведчиков, как потом оказалось. В общем – началось. Знаешь, — он впился в меня расширенными глазами и снова отвёл их в темноту, — никогда: ни до, ни после, так страшно не было. Их всего несколько человек было, но кажется, ни одного даже не задело. Они… — Саня начал описывать головой какие-то геометрические фигуры, — они как тени за камнями двигались. Призраки, что ли.
Я искоса осторожно наблюдал за Саней: спина его стала абсолютно прямой, мохнатые брови срослись на переносице, а сжатые в кулаки ладони как будто держали гранаты – каждая по одной.
— Ребята мои запаниковали, да и я тоже – первый раз в такую мясорубку попал. Тут шестьдесят шестой наш заполыхал – ну, думаю, всё. Сейчас рванёт, и всем крышка. И деваться некуда – за нами обрыв. Кто-то из наших гранату бросил, и как будто одного из духов взрывом зацепило – вижу, что упал он. Я высунулся, а он встаёт в пыли – здоровенный, весь в чёрном, — и от бедра, — Саня на секунду сжал невидимый автомат, — как в кино. Говорили потом, что всегда под наркотой они. Ну и зацепил меня. Свалился я вниз, в речку. Через блок, дорога блоками была огорожена, и вниз. А дальше…
Вглядываясь в вершину тополя, который высился в темноте расплывчатой неясной громадой, Саня негромко закончил:
— Дальше не помню ничего.
Качнувшись, Саня встал. Он стоял вполоборота ко мне – прямой, как штык-нож, засунув руки в карманы. Лицо его окаменело, не выражая никаких эмоций; он стал говорить размеренно и чуть слышно, почти не открывая рта.
— Когда я открыл глаза, передо мной, вверх ногами, сидел Ахмад. Не сразу я понял, что это не он, а я вверх ногами – не понимал почти ничего и не чувствовал. Он меня за ноги подвесил и сидел – ждал, пока очухаюсь. Уже темно почти было – времени, значит, много прошло. Мы были среди развалин какого-то кишлака, похоже, артиллерией разнесённого. Сидит и смотрит на меня своими умными глазёнками. Спокойно, насмешливо, победно. «Ну что», — говорит, — «Саша, как настроение?». И улыбается: «Ну вот и встретились, Саша, как жизнь?». И кинжал в руках вертит. Красивый такой, с арабской вязью по лезвию. И смотрит: то на меня, то на кинжал. А у меня в голове, знаешь, миллион мыслей одновременно: и детство, и Светка, и мать с отцом, и как он мне сейчас уши отрезать будет, а потом с живого кожу снимать.
Саня замолчал, открыл бутылку и протянул мне:
— Давай по последней, спать пора. Устал я что-то.
Он раздвинул пальцами измятую пачку и, ничего там не найдя, спросил:
— Сигарет много осталось? Дашь пару до утра?
— Конечно, — я разделил остатки сигарет пополам и протянул Сане, — держи.
Мы смотали удочки и взяв ведро с небогатым уловом, медленно и в полном молчании пошли вверх по дороге.
— Но ты же… — не выдержал я.
— Живой? – он невесело хмыкнул, — отпустил он меня.
— Почему?
— Почему… Умный очень, вот и отпустил. Сказал: «Думаешь, Саша, убивать тебя буду? Нет. Я прощаю тебя, Саша. Уходи. Живи и помни, кто тебе жизнь подарил. И знай, в чём настоящая сила. Застава там.» И рукой показал. В общем, верёвку срезал, я головой вниз упал, а когда встал – нет никого, — Саня снова вздохнул, — ребята потом сказали, что этих духов чёрными аистами называют. Не обычные моджахеды, а вроде спецназа что-то. Никто не знает точно. Ну, пока.
Мы расстались у Саниной калитки, и я ещё какое-то время сидел на крыльце, курил и слушал, как за забором Саня ласково разговаривал со своей кошкой, кормя её принесённой рыбой.
Саня умер в том же году, в канун Рождества. Сейчас, бывая на кладбище, среди прочих я прихожу и к этой могиле с чёрным гранитным памятником и надписью на нём: «Александр и Светлана Соколовы». Вглядываясь в гранитные прожилки, я представляю закат над разрушенным кишлаком и афганца с кинжалом, украшенным арабской вязью.
Редактор Анастасия Ворожейкина
Другая современная литература: chtivo.spb.ru
