Вечерело. Понтий Пилат любовался спокойной гладью Авернского озера, окруженного кудрявыми холмами, чередующимися с зелеными, сбегающими к воде лугами.
Апрель прекрасное время. Зелень свежа и благоуханна, воздух насыщен запахом трав и ароматом цветов, соперничающих разнообразием красок и запахов. Дневное солнце пока еще любезно и нежно, и не проявляет желания иссушить, выжечь и испепелить все то, чем природа щедро одарила этот край.
Стоя спиной к заходящему солнцу, Пилат видел, как тень накрыла беседку и побежала изломанной линией по водной глади к противоположному берегу, превращая солнечную территорию в затененное пространство предвечерней меланхолии. Он услышал за спиной шум и обернулся. К нему по песчаной дорожке от виллы к беседке, выложенной из белого камня на берегу озера, бежал мальчишка – посыльный. Приблизившись, мальчик остановился, перевел дух, принял почтительную позу и обратился:
-Господин, прибыл прокуратор Иудеи Гессий Флор.
-Веди, - коротко приказал Пилат и повторил про себя: «Прокуратор Иудеи Гессий Флор! Интересно, зачем он пожаловал, зачем ему понадобился старый Пилат? Прошло тридцать пять лет, как я оставил императорскую службу, тридцать пять! О, Боги!»
Служка резво развернулся и побежал. Босые ступни замелькали на дорожке. Скоро на ней появился высокий, лет тридцати пяти, мужчина в военной одежде. Багряный плащ не скрывал ладной, хорошо сбитой фигуры. Походка и манера держаться выдавали в нем профессионального военного. «Легат легиона или трибун когорты» – определил для себя Пилат, внимательно вглядываясь в гостя.
-Salve caesar imperator! – приветствовал тот. Пилат в ответ махнул рукой и предложил гостю занять место подле себя на каменной лавке беседки.
-Итак, слушаю вас, Гессий Флор. Чем могу быть полезен?
Пилат увидел внимательный, изучающий взгляд карих глаз, обращенных на него. «Он изучает меня, он пытается понять, не выжил ли я из ума по старости лет. И правильно. Семьдесят пять лет, друг мой, это солидный возраст».
Гость, видимо, пришел к какому-то выводу и ответил на вопрос:
-Знаниями и опытом. Я поясню. Незадолго до начала иудейской войны я был назначен императором Нероном на должность прокуратора Иудеи. Затем, когда в провинции начался мятеж, я несколько лет служил под началом Веспасиана, командовал легионом в составе его экспедиционного корпуса, а когда Веспасиан стал императором, я продолжил службу под началом его сына – Тита, принявшего командование армией. Теперь война, можно сказать, закончена. Остался последний очаг сопротивления – крепость Масада. Иерусалим взят штурмом и разрушен. Мятежники наказаны. Военная цель достигнута. Но возник вопрос: как управлять этим народом и провинцией? Мне думается, что император Веспасиан задался этим вопросом.
- Скажите, Гессий, вы прибыли ко мне по совету императора?
-По его поручению. Однако, должен сказать, император приказал мне предварительно разыскать ваш манускрипт – «Opus magnum», который, как ему было известно, вы намеревались передать преемнику в должности прокуратора Иудеи.
- Да, да, - ответил Пилат и подумал: «Да, я говорил об этом Веспасиану. О, Боги, Боги, как давно это было! И, надо же, он запомнил. Запомнил даже название. Теперь-то я понимаю – название чересчур помпезное и безосновательно громкое для моего скромного труда. Эх, молодость! Суета сует. Но неужели он нашел Феликса?»
Гость продолжил:
-Мне удалось разыскать и Феликса, и Порция Феста, прокураторов Иудеи в правление императора Клавдия. Но Порций Фест огорчил меня. Он рассказал, что по окончании службы, не зная преемника, он передал ваш манускрипт в библиотеку Римского Сената. Я навел справки и выяснил, что библиотека сгорела дотла во время большого пожара в Риме. И тогда я решился побеспокоить вас. Вы сохранили копию манускрипта?
- Да, сохранил. Она находится в моем доме в Риме. Он, по счастью, уцелел во время пожара. Я напишу записку управляющему, и он предоставит вам копию.
- Благодарю.
«Начал он неплохо, - подумал Пилат, - ненавязчиво польстил моему самолюбию, и, тем самым, расположил к себе. Неплохо, неплохо. Пожалуй, он заинтересовал меня, и теперь мне хотелось бы узнать подробнее: что представляет собой этот прокуратор Иудеи Гессий Флор?»
-Гессий, расскажите мне о ваших впечатлениях в бытность прокуратора Иудеи. Мне было бы интересно послушать вас.
-Извольте. Но хотел бы сразу оговориться: я исполнял обязанности прокуратора чуть более года, в мирное, так сказать, время. Срок этот небольшой и потому мои впечатления носят более эмоциональный, чем объективный характер. Если говорить в общем, то прежде всего должен сказать о постоянном, странном и неприятном, преследующем ощущении, что за всеми этими закостеневшими и тяжеловесными местными обычаями, странными и непонятными оккультными обрядами, за спецификой человеческих отношений витает какая-то вечная тайна. Причем витает где-то у тебя за спиной и, если не с явной угрозой для тебя же, то, по крайней мере, с намеком на это.
-Да, да мне знакомо это. К этому нужно привыкнуть.
-И, знаете ли, вызывающий недоумение и настороженность процесс постоянного толкования в обществе старых пророчеств на фоне ожидания нового пророка, который непременно и скоро должен появиться, объяснить законы мира и бытия, и указать народу его путь. Все это порождает разного рода слухи, не просто гуляющие в народе, но и возбуждающие его. К примеру, накануне мятежа появился слух о том, что пришло время и Иудея, наконец, должна взять на себя бразды правления миром. Мы знаем: есть один Мир – Римский Мир. Значит, управлять Римским Миром? Как вам это нравится?
-Не нравится вовсе, но и это мне знакомо. Да, да не удивляйтесь, мне приходилось слышать и это, и даже, представляете, рассуждения о том, что все ветры мира дуют с горы Сион.
-Да, так вот, все эти тайные обряды, пророчества, основанные на неких тайных знаниях, известных только избранным, иносказания и мистика невольно заставляют искать второй и третий смысл в, казалось бы, очевидных понятиях. Это сводит с ума и заставляет думать, что каждое при тебе сказанное слово имеет другой, недоступный тебе смысл, что каждый камень под твоей ногой хранит какую-то тайну. И, если ты случайно споткнулся, то даже в этом есть некий вещий смысл. Должен сказать, иногда это находит буквальное подтверждение. По приказу Тита мои солдаты в Иерусалиме сравняли с землей дворец Ирода Великого, ну и, конечно, разрушили и окружавшую его каменную стену. В одном месте разрушенная стена вывернула из земли часть фундамента с замурованным в нем телом. Когда меня позвали, я увидел, что из продолговатого куска бетона ко мне обращено хорошо сохранившееся лицо и тянутся торчащие из камня кисти рук со скрюченными пальцами. Когда легионеры поставили бетонный фрагмент вертикально, мне показалось, что труп хочет выпрыгнуть из каменного плена и вцепиться мне в горло. От мертвого тела веяло бетонной ненавистью. Кто был этот человек, кто и когда его этак пристроил, и что за всем этим кроется – все покрыто мраком тайны. Post equitem sedet atra cura – позади него черная загадка!
Пилат подумал: «Я знаю разгадку этой тайны. Ах, Кайафа, Кайафа! Ты опять напомнил о себе, нет от тебя покоя», - и спросил:
- Что вы с ним сделали?
-Похоронили. Вернули эту часть фундамента на то же место, где она и была. Солдаты сделали это с большим облегчением. Им было не по себе, они чувствовали какое-то оцепенение оттого, что потревожили этого загадочного и страшного мертвеца в каменном хитоне.
На Пилата нахлынули воспоминания, но он остановил их и обратился к собеседнику, повторяя его же слова:
-Так вы говорите, мой опыт и знания? Но прошло столько лет! За эти годы несколько раз менялась форма правления в Иудее. Я бы даже сказал, не менялась, а ее бросали из крайности в крайность. Самонадеянный Калигула возродил царство и поставил царем Иудеи внука Ирода Великого – Ирода Агриппу, наивно полагая, что тот, будучи воспитан при Римском императорском дворе, навсегда сохранит преданность Риму и принесет своему народу ценности Римского Мира. Hic abdera! Каков глупец! А император Клавдий? О котором его мать - Антония Младшая - говорила, что он урод среди людей, что природа начала его и не кончила, а родная сестра Ливилла громко и при всех проклинала несчастную и недостойную участь римского народа при таком императоре. Клавдий бросился в другую крайность: уничтожил царство, уничтожил автономию и ввел в Иудее прямое римское правление. Какую надо иметь голову, какое пренебрежение к великому предшественнику, я имею в виду императора Августа, чтобы уничтожить его дело и сотворить прямо противоположное. Я уж не говорю о такой «мелочи», как народ. Народ, имеющий древнейшую культуру, традиции и веру. И если этот народ после такой резекции не вспыхнул сразу, то непременно начал тлеть, а умельцы раздуть искру до масштабов пожара, увы, всегда найдутся. Вам, Гессий, это известно доподлинно. Безумный Нерон пошел еще дальше. Он полагал, что волевым решением можно лишить народ веры, которая сложилась задолго до основания Рима. Подумайте, разве это возможно? К тому же непомерные налоги! Он забыл слова Тиберия о том, что хороший хозяин стрижет овец, а не сдирает с них шкуры. Впрочем, вы лучше меня знаете, как Нерон изгонял иудейского бога и сдирал иудейские шкуры. – Пилат махнул рукой, подзывая служку, маячившего вдалеке на песчаной дорожке:
-Принеси письменные принадлежности и скажи, чтобы приготовили ужин.
Пилат быстро написал записку и передал ее гостю со словами:
-Гессий, я вряд ли смогу добавить что-нибудь к тому, что было написано мной много лет назад.
«Он не хочет ворошить прошлое, - глядя в глаза Пилата, понял Гессий, - видимо, на это есть веские основания».
«Он симпатичен мне, - думал Пилат, - но не настолько, чтобы поведать ему, как прокуратор Иудеи Понтий Пилат стал инструментом в руках Кайафы и Синедриона, как запоздало прозрел и понял, что власть, данная тебе свыше, должна быть разумной и твердой, как некая физическая сущность, что власть не допускает колебаний, малодушия и трусости. А если это все же случается, как это случилось с ним, Пилатом, то власть способна менять сущность, и как вода может уйти сквозь пальцы и попасть в более ловкие руки. И тогда все, что бы ты далее ни делал, будет лишь запоздалой реакцией на события, безвозвратно ушедшие в прошлое. Как это и произошло с ним, Пилатом, более трех десятилетий тому назад. О, Боги!»
За ужином Гессий сделал еще одну попытку разговорить Пилата, обращаясь к временам его молодости. Но Пилат вежливо отклонил и эту попытку и неожиданно заявил:
-Я бы хотел рассказать вам кое-что об императоре Августе. Мне посчастливилось быть его современником, и я видел кое-что из того, что с годами, с уходом нашего поколения начнет терять отчетливую форму и превратится лишь в некий символ времени. Может быть, из моего рассказа вы сможете извлечь для себя крупицу пользы. – Пилат увидел промелькнувшую в глазах собеседника тень сомнения и сказал: - Не беспокойтесь, Гессий, мой рассказ будет краток.
- Да, да, конечно, пожалуйста.
- Август боготворил Юлия Цезаря и считал его своим учителем. Он поставил цель добиться всего того, к чему стремился Цезарь. Ученик оказался способным и даже превзошел учителя. Превзошел, мне кажется, потому, что извлек урок из трагического финала своего кумира, который победил всех своих врагов, но пал от рук друзей. Август вовсе не хотел повторить судьбу Юлия и потому ему пришлось искать средство, которое могло бы обезопасить его на тернистом и опасном пути к абсолютной власти. Forte scutum calus ducum – крепкий щит - спасение вождей. И он нашел этот щит, это средство. И не только нашел, но и любовно, как мастер, довел его до совершенства. Этим средством стала Тайная Служба Империи. Многочисленные заговоры, из которых наиболее известны заговоры Лепида; Варрона Мурены и Фанния Цепиона; Марка Эгнация; Плавтия Руфа и другие, были своевременно раскрыты и подавлены раньше, чем они успевали вызреть в реальную угрозу. Еще более поразительных успехов Август достиг, используя тайные средства за пределами Империи. Все знают историю парфянских войн. Они длились многие десятилетия. Пролиты реки крови. Победы оказались призрачными, а поражения страшными. А теперь, представьте себе, Август повел дело так, что парфянский царь без войны, отметим это – без войны - вернул Риму Армению и Каппадокию, переходившие из рук в руки, бывшие камнем преткновения в отношениях с Парфией, и императору осталось только направить туда оккупационные войска. Удалось вернуть без боя, вдумайтесь, – без боя - знаки и знамена разгромленных легионов, захваченные парфянами у двух несчастных Марков: Марка Красса в битве при Каррах в Месопотамии, и у Марка Аврелия Котты в Вифинии. И, в конце концов, Август привел дела к такому состоянию, что парфяне при смене династий выбирали царем кандидата, предварительно одобренного им, Августом. Evandere ad auras – hoc opus, hic labor est – подняться к небу – вот работа, вот труд. Август поднялся.
Но вернемся к нашим баранам. Управление народом и провинцией после многолетнего кровопускания будет делом, на мой взгляд, весьма и весьма непростым. Мир не может держаться только на мечах и броне наших легионов. Они уйдут, и потому неизбежно придет время, когда ум должен будет преобладать над мечом. Так говорил император Август. Но и самому изощренному и наделенному властью уму нужен инструмент для достижения поставленной цели. Я думаю, вы поняли меня, поняли к чему я клоню. Не забывайте императора Августа. И помните слова его друга Горация, который говорил: «Очень плохо, если человек видит в роще только дрова и бревна». Уметь увидеть главное, рассмотреть суть, найти и сделать должное - великий дар. - Пилат замолчал. Воспоминания вновь нахлынули на него. Он увидел перед собой Савла. Это была их последняя встреча. Савл выглядел в тот раз необычно. Бледность проступала сквозь смуглую кожу. От этого большие голубые глаза, светлые волосы и борода казались темнее. И глаза, и лицо – все выдавало смятение его души. Он выглядел то ли как закоренелый преступник, сделавший несколько шагов на пути к раскаянию, но еще не отдавшийся ему полностью, то ли, наоборот, как агнец, вкусивший плоды порока, но еще не ставший твердо на этот гибельный путь. Савл протянул прокуратору свиток и небольшой матерчатый сверток. Пилат взял то и другое и развернул ткань. В его руке на куске материи блестела золотыми гранями знакомая звезда Давида. Пилат обратился к свитку. Это был смертный приговор уже приведенный в исполнение, который, следуя установившейся традиции, прокуратор должен был утвердить задним числом. И через тридцать пять лет он помнил некоторые имена из того списка. Имена Галила, Берла, Стефана. Пилат спросил тогда:
- Как он,- имея в виду Стефана, - принял смерть?
Савл побледенел еще больше и через силу ответил:
- Он молился.
- Его допрашивали перед казнью? Что он сказал?
- Он сказал, он сказал …, - и тут силы оставили Савла, и он без сознания рухнул на колени и завалился на бок.
Вспоминая об этой последней встрече, Пилат в очередной раз пожалел, что так и не узнал, что же сказал тогда диакон Стефан фанатику - фарисею Савлу.
Пилат тряхнул головой, отгоняя воспоминания.
После ужина, провожая гостя и двигаясь с ним по садовой аллее, Пилат подозвал к себе мальчика-слугу, следовавшего за ними на некотором расстоянии, и велел ему принести иудейский ларец. Мальчишка развернулся и побежал к вилле. Пока дошли до ворот, служка уже успел обернуться и, сдерживая дыхание, почтительно передал хозяину небольшую резную деревянную шкатулку. Пилат взял ее и протянул гостю со словами: - Гессий, вы возвращаетесь в Иудею, не так ли? Эта вещь пришла оттуда, она проделала далекий и долгий путь, и я хочу, чтобы она вернулась с вами туда. Примите ее.
Удивленный гость приоткрыл крышку шкатулки. На ее дне лежала отлитая из золота звезда Давида.
Полный текст см. роман «Параллель: операция «Вирус»
и дело Понтия Пилата.
#понтий пилат
#история иудейской войны
#история Кайафы
#вторая иудейская война
#прокуратор иудеи