Слышали его имя все. Читали хоть что-то из написанного им, наверно, тоже все. Куда меньше тех, кто знает, как гений Пушкина взрастал и развивался.
Нам ведь что известно? С раннего детства Пушкин приходит к нам весёлым, лукавым и добрым сказочником. Затем в школе нам его «ставят на пьедестал», делают из него полубога и объясняют, какой это был светлый, гармоничный, жизнерадостный и поэт, и человек. Далее до конца жизни для большинства из нас такое представление о Пушкине оказывается единственно верным и справедливым. Хотя, если вдуматься, оно не что иное, как часть великого мифа, связанного с его именем.
Как справедливо заметила одна моя знакомая, «Пушкин — тот человек, который идёт с нами по жизни. Пропаганда это или случайность, но именно он для нас всегда есть. Он так же вечен, как фраза: «А кто за тебя посуду мыть будет, Пушкин что ли?» Мы начинаем понимать книжки, и нам тут же читают «Золотую рыбку». При этом вы можете расти в профессорской семье, а можете родиться у водителя КАМАЗА и кассирши — «Золотая рыбка» не изменится. В нашей стране любая женщина, независимо от образования, продолжит строку «Я Вам пишу, чего же боле...» А возраст 37 лет будет рубежом и подведением итогов для мужчин. Так получилось».
Его магии были подвластны даже те, кто ругал Пушкина за глаза, не говоря уже про тех, кто поэта превозносил.
Он хотел от жизни не славы, не почестей, а совсем уж чего-то нереального. Как в таких случаях говорят, слишком многого хотел: право на спокойствие и свободу, на творческий простор. Хотя, почему «слишком»? Для его гения это было в самый раз. Не вышло — ишь чего возжелал!
И всё же счастливый был человек Пушкин. Он творил — для самого себя, а вышло — для России.
Ему почти всегда приходилось несладко. Но пошлость и подлость к нему не приставали. Нам бы его иммунитет.
Он не стал революционером-заговорщиком, готовым положить жизнь на благо России, как многие из его друзей и товарищей. Но каждый день, отпущенный ему судьбой, он служил Музе, отдавая родине единственное, что дал ему Бог, — свой талант. Правда, за это неблагодарная власть одарила Пушкина двумя великими званиями: опальный поэт и поднадзорный человек — чтобы знал, каково «родиться в России с душою и талантом».
И тут мне на память приходят слова, некогда сказанные Георгием Адамовичем: «Больше, чем какой-либо другой русский писатель, Пушкин у нас обожествлён — и этому следовало бы только радоваться, если бы обожествление не исключало отношения к поэту как к живому явлению... Всё будто бы одинаково прекрасно, никаких пятен на солнце нет. Побуждения за этим самые лучшие, но в результате Пушкин становится подобен существу заоблачному — и забывается, что он дорог нам именно своей человечностью, своей живой и сложной непосредственностью, не допускающей всегда одинакового, академически бесстрастного отношения».
Чуть раньше я вспомнил о Пушкине лицейского периода и о его друзьях той поры. А теперь обращусь ко времени его возвращения после снятия с него официальной опалы. Ко времени, какое я для себя называю началом пути Пушкина к смерти. Хочу глубже вникнуть в характеры всем известной красавицы и трёх мужчин. Жизнь одного из которых оборвала трагическая дуэль, второму судьба уготовила роль «стрелочника», а третьему просто был не нужен скандал в благородном семействе. Банальная семейная история, заставляющая задуматься над тем, каким был характер любовных отношений в начале XIX столетия.
Правильно ли мы, живя в XXI веке, воспринимаем Пушкина, и как человека, имевшего связи с женщинами, и как поэта, создателя шедевров любовной лирики? Можно ли судить о людях и поэзии давно минувших лет по «законам» сегодняшнего дня? Осознаём ли мы, что единственно верным ракурсом может быть взгляд, учитывающий реалии времени, в какое жил и творил поэт?
Отвечать на эти вопросы буду, основываясь на мемуарных источниках, письмах современников поэта и его собственной переписке, принимая во внимание огромный пласт существующей пушкинистики, с учётом всей порой противоречивости имеющихся точек зрения, адресуя свои наблюдения и размышления тем читателям, кому сегодня приходится читать Пушкина уже со словарём.
Наличие ненормативной лексики, присутствующей в цитируемых эпистолярных текстах, вынуждает автора маркировать свои заметки о реальном романе века, про который Пушкин сказал коротко и ясно: «ПРОКЛЯТАЯ ШТУКА СЧАСТЬЕ!» знаком 18+.
Где тут правда, где полуправда, а где сущая ложь — ни мне, ни кому другому знать не дано. И тем не менее, об отношениях Пушкина с женщинами написаны тысячи страниц. Можно подумать, что каждый из несметного легиона уверенно рассуждающих о женщинах, фигурирующих в так называемом «донжуанском списке» Пушкина, и об отношениях поэта с теми из них, кто в списке обозначен, и кто в него не попал, лично присутствовал при описываемых им событиях и даже держал свечку (независимо от того, исходит говорящий из соображений, будто всё «было», или что «не было»).
Этот список, выписанный рукой Пушкина, породил всплеск интереса пушкинистов к адресатам его любви, и в особенности к расшифровке загадочного символа NN, помещённого среди реальных женских имен. Говорю «реальных», так как имена действительно реальные, однако на ряд имён оказались по две-три и более реальные претендентки. Пушкин сыграл с потомками злую шутку, «заставив» специалистов и почитателей поэта гадать, порой на кофейной гуще: кто, например, значится под № 14 в первом столбце: Екатерина Николаевна Ушакова, в альбоме сестры которой Пушкин писал этот список, Екатерина Николаевна Карамзина, дочь историографа (по мужу с 1828 года княгиня Мещерская), или Екатерина Васильевна Вельяшева (по мужу с 1834 года Жандр)?
Или кто значится под № 1 во втором столбце: Мария Николаевна Раевская (в замужестве Волконская), Мария Егоровна Эйхфельдт (урожд. Мило), Мария Васильевна Борисова, Мария Аркадьевна Суворова (в замужестве Голицына), либо Мария Александровна Урусова (в замужестве Мусина-Пушкина)?
Немного истории: название «донжуанский список» Пушкина родилось с лёгкой руки Павла Сергеевича Киселёва — сына московского знакомого Пушкина полковника л.-гв. Егерского полка Сергея Дмитриевича Киселёва (в апреле 1830 года тот станет мужем младшей из сестёр Ушаковых — Елизаветы Николаевны). По шутливой просьбе девушки поэт, отмечая весёлый «День ангела Д. Жуана», выстроил в её альбоме две колонки имён женщин. Правда, на одной странице все имена не поместились, и три из них пришлось перенести на другую страницу. Было это, вероятно, зимой 1829 года.
Впервые список был напечатан, причём факсимильно в «Альбоме Пушкинской выставки 1880 года» (изданном в 1887 году). Тогда-то всё и началось! Уже в приложенном к нему «Биографическом очерке» А.А. Венкстерна дано первое «осмысление» этого списка. В итоге со ссылкой на П.С. Киселёва, сына Елизаветы и племянника её сестры Екатерины, ничтоже сумняшеся объявлено, что сие есть перечень всех женщин, которыми Пушкин увлекался. Самое занимательное, что П.С. Киселёву в год смерти Пушкина было неполных шесть лет, а самих владелицы альбома, его тётушки, отца, кто мог бы прояснить, как, при каких обстоятельствах возник этот перечень, никого уже не было в живых. Однако придуманный веселящейся хмельной компанией «День ангела Д. Жуана» обернулся сотнями публикаций на эту тему. Самое курьёзное в «донжуанском списке» само его двусмысленное название. Ведь в нём фигурируют имена и тех женщин, с которыми у Пушкина близких отношений заведомо не было.