Где-то через месяц после «Архипелага ГУЛАГ» прочитал единственный большой роман Солженицына «В круге первом» («Раковый корпус», по мысли автора, - все же повесть, а «Красное колесо» - эпопея) и убедился в том, что Солженицын – не только борец с коммунистическим режимом, мощный публицист и документалист, но и талантливый прозаик. Несмотря на то, что по-толстовски каждый персонаж описан детально, в этой книге интрига не завязана в увлекательный узел, при этом читать роман очень интересно именно из-за персонажей, но нарратив то ускоряется, то замедляется, нет единого ритма в тексте, нет явной кульминации, и в финале линия Володина просто брошена и оставлена без развязки.
Особый интерес, на мой взгляд, представляет трактовка Солженицыным образа Сталина: она не уступает по глубине его интерпретации Рыбаковым в «Детях Арбата», хотя не столь подробна и дотошна. Нерв в тексте есть, и он очень болезнен, поэтому «В круге первом» - живое органическое целое, этот нерв – вопрос «Нужна ли СССР атомная бомба, не опасна ли она в руках правительственных маньяков и убийц?» Отвечая на этот вопрос нешаблонно, автор романа поэтизирует фигуру Иннокентия Володина – дипломата-западника, пошедшего ва-банк из принципа. Несмотря на то, что в течение жизни взгляды Солженицына менялись в сторону все большего консерватизма, в момент работы над «В круге первом» он – ярко выраженный западник, это видно в его рассуждениях о Западе, тамошнем уровне жизни и демократическом укладе (самое любопытное, что текст писался в эру маккартизма).
Шарашка по мерам ГУЛАГА – почти рай, островок свободы, по этой причине беседы героев-зэков невероятно интересны, глубоки и просто интересны внимательному читателю своим высоким интеллектуальным уровнем. Это диалоги нужны автору, чтобы показать, что заключенные – подлинная элита СССР, планомерна истребляемая палачами из НКВД и ЦК. «В круге первом» написан до «Одного дня Ивана Денисовича», но, как и «Архипелаг ГУЛАГ», - это стопроцентно антисоветское художественное высказывание, отвержение автором теории и практики социализма тотально, поэтому книга отрезвляет прежде всего тех, кто находится в плену этой людоедской идеологии. Влияние книг Солженицына на сознание советской интеллигенции эры «застоя» огромно, без них не было бы всеобщего сопротивления путчу в 1991-году и итогового падения коммунистического Карфагена.
«В круге первом» по меркам чистой литературы – несовершенное произведение, но с позиции идеологического сопротивления – важный удар по коммунизму. Все герои здесь – живые, явно списанные с натуры, следить за их спорами особенно интересно, когда в них вступает Рубин – убежденный коммунист, здесь задача автора – разбить его доводы по всем фронтам, но его герой – не наивный догматик, а умный человек, потому споры с ним Нержина и Сологдина требуют высокого уровня доказательности, что читатель не может не заметить. Главный же вопрос романа: «Что такое измена и где границы любви к Родине?», тревожат и будоражат, как героев, так и читателя, что говорит о том, что роман не устарел. В период, когда множество мыслящих людей в России, работающих в интересах своей страны, но против власти, эта самая власть объявила по сути предателями, эта книга очень важна, а одна из ее фраз: «Слово разрушит бетон», повторенная не так давно Надеждой Толоконниковой (не помню, в тюрьме ли, или после выхода из нее), эта фраза в очередной раз доказывает свою правоту.
Каждое слово Солженицына, художественное или публицистическое, документальное или идеологическое било в глухую бетонную стену догматического социализма и в итоге пробило ее, но оно было не одно: вместе со словами Владимова и Аксенова, Буковского и Марченко, Довлатова и Максимова оно оказалось сильнее ракет и атомной бомбы. Где сегодня такое слово?!