Санько не курил, а выпить любил. Нюра, уже будучи бабушкой, говорила: «Хорошо, что в молодости работы было много и ему некогда было пить, а то пьяницей стал бы»
Но как радовались его дети, когда Санько выпивши приходил! Можно было услышать, как Алла звала братьев домой:
- Витька! Лёнька! Быстрее домой приходите, папка пьяный пришёл» - а это значило, что он будет изображать лошадку и катать детей на спине, играть в прядки, бегать наперегонки с ними и делать многое другое, непозволительное с точки зрения Ефросинии.
Зимой ездили в Ростов, на рынок, чтобы продать полученную на трудодни пшеницу или муку. В такие дни дети с нетерпением ждали возвращения родителей, так как знали, что те обязательно привезут им гостинцы. А если на рынок ездил Санько без Нюры, то подарков тогда ожидалось больше. Он всегда привозил что-то интересное для детей, именно то, на что другие колхозники денег жалели, и то, что Нюра и Ефросиния считали бесполезной тратой денег. Часто привозил разные детские книжки и этим вызывал недовольство жены и тёщи. «Книжки можно и в библиотеке взять, лучше бы дельное что привёз, - говорили они. Но, тем не менее, книжки появлялись вновь и вновь. Да он и сам их читал с удовольствием, что особенно не нравилось тёще.
Зато, каким выдумщиком он был! Уже было сказано выше, что придумывал он разные сказки и делал игрушки для детей из дерева. У Аллы была деревянная, сделанная им, кукла со странным именем Иван-Гад. Жил в слободе в то время мужик с таким прозвищем, вот и стал он прототипом куклы. А ещё, у детей было много письменных приборов, сделанных также из дерева: подставки под чернильницу, стакан для карандашей, коробочки, заменяющие пенал, палочки и другие принадлежности.
Поездка в Ростов, на рынок вносила какое-то разнообразие в жизнь семьи и всех слободян. Иногда получалось что-то там купить нужное. В то время было недостаточно товаров народного потребления и поэтому, будучи в Ростове, слободяне старались привезти оттуда всего побольше, на сколько денег хватало. А однажды привезли по несколько отрезов красивого ситца разных цветов. Их стояло в очереди человек десять из Большой Крепки. А очередь была длинная, а ситец очень красивый. Рисунок на ткани одинаков, а цвета разные. Всем давали по одному отрезу на платье. Очередь двигалась медленно и слободяне начали волноваться, что не успеют на своё маршрутное грузовое такси, которое вот-вот должно отправиться. Женщины вздыхали, охали, что не успеют, что не видать им такой красивой ткани и не будут их дочери носить такие платья. И вдруг… кто-то из очереди предложил обслужить колхозниц сейчас же. Все поддержали. Были и те, кто не хотел уступать, но их несмелые голоса не приняли во внимание. Мало того, продавец отпустил им не по одному отрезу, а по три. Это был настоящий праздник! И через неделю Алла уже щеголяла в новом платье, сшитом Нюрой. Нюра всегда всё шила сама для семьи.
Кроме шитья, Нюра умела делать корзины из лозы и кошёлки из чакана (осоки). Делала она эти изделия для продажи и обязанность их продавать ложилась на Вовика. Один раз в неделю, рано утром, он шёл на местный рыночек, и продавал там Нюрины изделия, а также масло, сбитое Ефросинией из молока своей коровы. Покупали сразу всё. И это было хорошим подспорьем для семьи. А много кошёлок делалось Нюрой для соседей, отдавала она их без денег, но те, в ответ, тоже приносили что-либо.
Ефросиния пекла в печи вкуснейший хлеб. Как же его любил Санько! Любил-то любил, но вот слов благодарности от него Ефросиния не слышала. Такой был. Не мог похвалить. Хотя по своей натуре был очень добрым человеком.
Хороших друзей в Большой Крепке у Санька не было. Если и доводилось встретиться с мужиками, то только для совместной выпивки. Зато был Гришка, или, как его звали все, Гринька. Гринька двоюродный брат Санька, сын материной сестры тётки Усти. Он был не только родственником, но и по-настоящему хорошим другом. Иногда навещал и сослуживец Николай из Плато-Ивановки, любили они с ним посидеть, повспоминать фронтовые годы, друзей-однополчан. Ну и, конечно, выпить. Ефросиния же не оставляла это без внимания и говорила ему: «Да не напивайся до белого коления»
Не складывалось что-то в их отношениях с тёщей. Ведь и не обижал, как вроде бы. Слова злого, нехорошего никогда ей не говорил. Но… и приятного тоже не говорил. Не хотела Ефросиния отдавать Нюру за него, но не посчиталась Нюра с мнением матери. Хорошо это, плохо ли, кто ж знает. А Ефросиния так и не смирилась с этим и она не скрывала свою неприязнь, часто дети могли слышать её побуркивание: «Лодырь, дома палец о палец не ударит» или «такой скаженный», или «и где ты взялся на мою голову?»
Время шло, Ефросиния всё чаще чувствовала себя нездоровой, трудно ей стало выполнять домашнюю работу, которой было невпроворот. Давно уже старший сын звал к себе жить, там у него никакого хозяйства нет, а она всё боялась уезжать: кто же по дому управляться будет? Знала, что дочке трудно будет без неё.