Найти в Дзене
Vitaly Koissin

Николай Волков-Муромцев. "Юность. От Вязьмы до Феодосии"

Интереснейшие мемуары о Гражданской войне. И написаны в хорошей, увлекательной форме, читаются как художественный роман. Правда, иногда возникает сомнение, как можно было вспомнить такие детали, подробности обстоятельств через 20-30-40 лет? Впрочем, память сугубо индивидуальна, так что для кого-то это может быть вполне лёгкой задачей, тем более в воспоминаниях о молодости, тем более о событиях ярких и опасных. В любом случае суть не в таких деталях, даже если они — плод позднейшего вымысла, художественных приукрас... "Квалификаций у меня никаких не было. Единственное, что я знал, было земледелие, родившись и живши всегда в деревне, я знал все, что касалось посевов, скотоводства и т.д. Англичане никак не могли принять, что я хотел работать на ферме.
— Да вы не можете работать руками!
— Отчего? Доить умею, смотреть за скотом умею, пахать умею, за лошадьми ходить умею, свиней знаю.
— Но такую работу делают только рабочие.
Когда я спрашивал, почему я не могу быть рабочим, они отвечали, ч
Обложка книги
Обложка книги

Интереснейшие мемуары о Гражданской войне. И написаны в хорошей, увлекательной форме, читаются как художественный роман. Правда, иногда возникает сомнение, как можно было вспомнить такие детали, подробности обстоятельств через 20-30-40 лет? Впрочем, память сугубо индивидуальна, так что для кого-то это может быть вполне лёгкой задачей, тем более в воспоминаниях о молодости, тем более о событиях ярких и опасных. В любом случае суть не в таких деталях, даже если они плод позднейшего вымысла, художественных приукрас...

"Квалификаций у меня никаких не было. Единственное, что я знал, было земледелие, родившись и живши всегда в деревне, я знал все, что касалось посевов, скотоводства и т.д. Англичане никак не могли принять, что я хотел работать на ферме.
— Да вы не можете работать руками!
— Отчего? Доить умею, смотреть за скотом умею, пахать умею, за лошадьми ходить умею, свиней знаю.
— Но такую работу делают только рабочие.
Когда я спрашивал, почему я не могу быть рабочим, они отвечали, что это "непристойно". Они, например, никак не могли понять, что я в Белой армии был не офицером, а рядовым.
— Да как я мог быть офицером, мне было 16 лет, ни в какой офицерской школе я не был и не мог быть.
— Но вы же образованный и сын помещика.
— Да отчего бы меня это делало офицером?
Они думали, что у меня непременно должны были быть какие-то привилегии. Когда я им старался объяснить, что никаких привилегий у меня не было, что я был в местной гимназии с сынами крестьян и горожан, они раскрывали рты и не верили.
Я тогда подумал — вот тебе демократия! А у нас в России либералы настаивали, чтобы мы подражали европейской демократии. Меня это раздражало, но нужно было привыкать.

Мое первое впечатление от Англии было, что война на них мало повлияла. Жизнь была нормальная. Они говорили, что страшно страдали во время войны, "даже масло было по пайкам", и "мы должны были растить свои собственные овощи". Это, как видно, считалось трагедией.
Объяснять им то, что случилось в России, было бесполезно. Они заранее знали все ответы на свои вопросы.
Их удивляло, что я не жаловался на свою участь. На обедах, как только слышали, что я "бежал" из России "от этих ужасных bolsheviks", они немедленно принимались мне объяснять, почему в России произошла революция. "Это нужно было ожидать, что ваши крепостные возмутятся против помещиков, как это случилось во Французскую революцию". "Это не удивительно, что "moujiks" (мужики), когда их повсюду хлестали кнутами, восстали и убивали помещиков".
Когда я пробовал объяснить, что в этом случае "крепостных" не было, что земли были крестьянские, помещикам не принадлежали (это они никак не могли понять, потому что в Англии почти вся земля принадлежит помещикам или компаниям, а фермеры только арендаторы), что во время революции из всех сословий помещики пострадали меньше всех, — они мне не верили.
И так я скоро понял, что объяснить революцию англичанам, которые никогда не жили в России, невозможно."