Сегодня одни «специалисты по истинной любви» убеждают всех, что это была великая любовь: она любила мужа отчаянно, тонко, вдохновенно, не с ослеплением «дамского восторженно-слепого романтизма», а с гордой готовностью пожертвовать для него всем, слив две Судьбы в единое целое. Вере в то, что всё именно так и было, в немалой степени способствовал Н. Некрасов. Его мелодраматическая поэма «Русские женщины» (часть 1 «Княгиня Е.И. Трубецкая», часть 2 «Княгиня М.Н. Волконская»), предложившая довольно сусальное видение поступка декабристок как подвиг во имя любви, сострадания и справедливости, имела громадный успех. В советское время к оценке поэмы добавилось ещё, что это общественно значимый поступок, вызов злой воле, открытое противоборство высшей власти, демонстративная поддержка их революционного дела. Поэтому преподносилось так: «столь психологически достоверен кульминационный эпизод второй части поэмы: княгиня Волконская в миг долгожданной встречи с мужем целует прежде его каторжные цепи».
Кто бы спорил, но я не стану: как-никак «Русские женщины» — художественное произведение, а значит, автор имеет право на любой замысел и домысел. Но, как свидетельствует Михаил Сергеевич, сын Волконской, по окончании поэмы Некрасов при встрече принял все его замечания, просил лишь оставить сцену встречи княгини с мужем в шахте (на самом деле они увиделись в помещении благодатской тюрьмы), по причине, что, мол, она «так красиво выходит». Однако последнюю корректуру Волконский, вопреки своим ожиданиям, не получил. Некрасов прислал ему уже опубликованную в «Отечественных записках» (январь 1873 г.) поэму с письмом, «полным извинений». Значит, обещание учесть замечания не выполнил.
Впрочем, это детали. Главное в том, что одни уверены: в сердце Марии Волконской царил только «опальный князь».
Другие, не без оснований, заверяют, что Мария, вовсе его не любившая, лишь безропотно несла свой крест, как и полагается русской женщине, присягнувшей ему перед Богом. К позиции сторонников этой концепции, не менее красивой, но, почему бы и нет, возможной, можно отнестись с пониманием. Особенно зная, что, несмотря на очень сложные мотивы, побудившие Марию Николаевну отправиться в Сибирь (любви меж супругами точно не было), её приезд, по свидетельствам очевидцев, спас его, по сути, от смерти. Сергей Григорьевич, пребывавший в состоянии жуткой депрессии, воспрянул духом и постепенно выздоровел (за что был бесконечно благодарен жене всю оставшуюся жизнь, его и похоронили в селе Воронки под Черниговом, согласно завещанию, в ногах у жены). Сцена с кандалами, которые Волконская кинулась целовать при первой встрече с мужем в Сибири, — достоверна. Но, опять-таки, порыв княгини был продиктован скорее состраданием, нежели какими другими причинами.
Известно, что в отношениях между Марией и мужем не было не то что особой теплоты, а зачастую простого согласия. Она жаловалась братьям и сёстрам на Волконского, который избегал её, был с ней резок и даже «несносен». В заметках известного пушкиниста П.Е. Щёголева читаем о них:
«Мы знаем, что духовной, интимной близости не было ни между женихом и невестой, ни между мужем и женой».
Можно рассуждать, мол, это суждение человека, жившего много лет спустя. Сам Щёголев ведь не видел, не слышал, не присутствовал. Воспроизведём тогда слова ссыльного декабриста А.Е. Розена, что Мария Волконская «не по своей воле вышла замуж, но только из любви и послушания к отцу». И уж совсем из ближайшего круга лиц. В одном из писем к сестре, по времени уже после декабрьского мятежа, Александр Раевский в ответ, похоже, на её жалобы, пишет:
«Если ты хочешь говорить о твоём несчастном замужестве, то ты не имеешь права никого в нём винить» (выделено мной. — А. Р.).
Было ли её замужество таковым, не нам судить. Но трудно пройти мимо одной характеристики князя Волконского с совсем неожиданной стороны: в глазах императора Николая I Сергей Григорьевич заслужил репутацию «набитого дурака», «лжеца» и «подлеца». И если два последних определения могут быть как-то связаны с его участием в бунте, то первое… Что-что, а в людях Николай I разбирался недурно. Впрочем, и в памяти семейной Сергей Волконский «остался как человек не от мира сего».
Тем достоверней выглядят свидетельства ссыльных декабристов и приехавших к ним «декабристок», которые, не надевая розовые очки, видели всё своими собственными глазами и потом рисовали портрет княгини М.Н. Волконской без всякой ретуши.
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.