Сдали мои соседи на всё лето дачу знакомым. Только больше месяца они там не продержались – не приняла их нечисть, охраняющая эти заповедные места.
Лена с двумя дочками и Татьяна Сергеевна поселились на Светкиной даче в начале июня. Отец семейства, Ленин муж, навещал их по выходным. Мы быстро подружились: нашли общие темы и интересы. Лена сказала, что любит ходить за грибами. А наш лес славится грибными местами. Правда он очень блудливый, ну, то есть блудят в нём люди: вроде и идут вдоль леса, не углубляясь в дебри, а аж через две станции по железной дороге выходят. Водит их, говорят, Леший, путает. Особенно новичков.
Участки эти в начале 90-х давали от конструкторского бюро . В чистом поле нарезали доли и раздали работникам. Совхоз эти земли обрабатывать не хотел. Местные говорили, пустые, мол, они. Раньше это место Чёртовым болотом называли. А городские рады были этим земельным наделам.
Жили соседи тихо, мирно. Вдруг, не отдохнув и полмесяца, стали поговаривать о том, что уезжать хотят. Спрашиваю, поему, молчат. Потом Лена разговорилась:
- Не могу я здесь больше. Страшно мне здесь.
- Что страшного, - спрашиваю.
- Здесь ночью, кроме нас, ещё кто-то живёт, - проговорила она так тихо, словно боялась, что этот кто-то её услышит.
- Где здесь? – недоумевала я.
- На участке, - прошептала она и оглядела всё вокруг себя со страхом и подозрением.
Я тоже оглянулась, но, естественно, ничего не увидела.
- Кто?
- Я не знаю, кто он, но я его вижу. Лицо его. Ночью. Когда из туалета иду.
Дачные туалеты у нас у многих, как и раньше, деревянные, типа сортир, как говорил незабвенный Лёлик из «Бриллиантовой руки».
Все дачники ставят его в противоположной стороне от дома. Вот и на Светкином участке он расположен ближе к соседям, на меже.
- Я как-то ночью захотела в туалет, фонарь взяла и пошла. Иду дорожку себе освещаю. Вдруг боковым зрением вижу: силуэт чей-то вытягивается справа на траве, словно тень. Я хоть и испугалась, но свет фонаря резко на эту тень направила. Смотрю - не вижу никого, зато слышу какое-то хихиканье, а потом покашливание. Подумала, может, кто из соседей не спит или вот так же, как я, в туалет встал. Да и надо мной посмеяться решил - видит человек чужой, новый. Застыла я на месте, стою, слушаю: смех то где-то рядом со мной раздаётся, то гулко и раскатисто в поле убегает. Вот понимаешь, именно такое ощущение, что смех этот бегает вокруг моего дома, словно живой. Жутковато мне стал. Но до туалета всё-таки дошла. Села, закрылась на щеколду, пытаюсь разглядеть этого шалуна в щёлочки деревянной двери – нет никого. А смех всё сильнее расходится, по всему участку перекатывает. Сижу, обратно боюсь идти. Но всю ночь-то сидеть не будешь. Вышла, иду, а меня словно кто-то за пятки щекочет и смеётся опять.
Я как припустила бежать. Влетела на крыльцо, дверью так стукнула, что аж девчонок и мамку разбудила. Рассказала ей, а она и говорит, что её тоже кто-то прошлой ночью морочил, когда она в туалет вставала. Только ей на ухо охали: «охохохохохохо». Она просто рассказывать мне боялась, вдруг я её умалишённой считать буду.
Я, конечно, выслушала её внимательно, у виска крутить не стала, но поверила в эту ересь не до конца.
Всё следующее утро новых соседей не было видно. После обеда смотрю, вышли. Лица помятые, сонные.
- Опять ночь не спали, - пожаловалась мне Лена. – Смеётся над нами нечисть, потешается - прям хоть собирай вещи и уезжай.
Мы постояли с ней на меже недолго. Видно было, что она устала от бессонных ночей. Дачу сняли за городом, чтоб отдохнуть, и вот уже какую ночь не спят.
- Слушай, - озвучила я ей свою деревенскую идею. – Ну, не шастайте вы ночами по участку, раз такое дело, ведро себе поставьте, ведь у вас одни женщины, что уж теперь. А днём вынесите это ведро.
- Так нам и днём теперь покоя нет, - пожаловалась Лена. – Только теперь эта нечисть к детям пристаёт. Вон Ульянка вся в синяках ходит. Она маленькая ещё, сказать не может, ей только два года всего. Смотрю, как она по участку гуляет: только за ягодкой руку протянула, секунда, и бежит, орёт благим матом. Пальцем в малинник тычет, словно жалуется на кого-то. А на кого? Никого не видно. Так что поставить на ночь ведро - для нас не вариант. Нам теперь ни днём, ни ночью покоя нет.
Происшествие, которое я наблюдала следующе ночью, развеяло все мои сомнения и утвердило меня в мысли, что соседки мои в воскресенье уберутся восвояси. Муж Ленкин приедет в субботу, шашлычка пожарит, а в воскресенье – поминай, как звали.
В ту ночь я долго не могла заснуть: на втором этаже дома было жарко от крыши, даже душно. Я открыла окно в спальне и подошла к балконной двери, чтоб сквозняком протянуло эту удушающую сушь.
С моего балкона открывается вид на мой участок и на три соседних. В свете полной луны я увидела Лену, мечущуюся по участку. Она словно дралась с кем-то невидимым, хаотично, по-детски раскидывая руки в стороны. Эта борьба длилась буквально минуты две, хотя мне тогда показалось, что это было бесконечно.
Лена слабела с каждым ударом, казалось, что невидимый противник имеет превосходство и в силе, и в умении побеждать. Наконец, абсолютно обессилев, Лена поковыляла в сторону дома, продолжая остервенело размахивать руками.
Борьба человека и какой-то непонятной, неведомой силы прекратилась, и над Чёртовым болотом разнеслась лёгким ночным ветерком особая благодать спокойствия и умиротворения.
Я не ошиблась: Лена с семьёй уехали домой, не пробыв на съёмной даче и двух недель. Правда, уехали они не в воскресенье, а рванули на всех порах в субботу, вероятно, навсегда оставив в своей памяти неизгладимые впечатления и от Чёртова болота, и от нашего блудливого леса, куда Лена, большая любительница тихой охоты, так и не осмелилась войти…
