Похороны
ГАЗ 2402 медленно въезжает во двор двухэтажного дома на четыре квартиры по две на этаж.
Останавливается.
Подходит несколько мужчин, молча приветствуют водителя, который, пожав всем руки, так же молча поднимает заднюю дверь автомобиля и отступает на несколько шагов.
Гроб обтянут собранной в мелкие складочки тканью синего цвета, а по краю крышки как бордюрчик – красная полоса. Мужчины осторожно вытаскивают гроб и ставят его на две табуретки, вынесенные из кухни квартиры на втором этаже, где женщины чистят картошку, а в тесном коридорчике то спина к спине, то лицом к лицу протискиваются мимо друг друга мужчины и женщины самых разных возрастов и комплекций – одни выходят, а другие входят в комнату, где в кресле возле столика и перед телевизором сидит женщина. Чёрный кружевной платок, свешиваясь на плечи, обрамляет седую голову и спадает на колени образуя причудливые складки….
- Привезли, - говорит высокий мужчина.
Женщина встрепенулась, привстала, глаза широко открылись, как будто она пытается увидеть что-то, но в следующее мгновение взгляд тускнеет, и она оседает, как падает… Несколько мужских рук подхватывают её тело и осторожно возвращают в кресло.
Кто-то приносит нашатырь на ватке, тычет в нос…
Женщина чувствует этот отвратительный запах, отводит голову, но глаз не открывает.
- Надо в дом занести, - говорит она тихо, - где жил, где вырос, попрощаться, он давно здесь не был.
Женщина склонила голову на руку высокого мужчины…
- Как же нам его по лестнице поднимать, да и коридорчик здесь весь заставлен… разве что шкаф вынести и вешалку…, - говорит он, осторожно освобождая руку, выходит из комнаты, снимает одежду с вешалки, уносит в комнату, потом переносит вешалку, ему помогают….
На улице гроб подняли с табуреток и осторожно тащат на лестницу. Очень узко, на повороте приходится высоко почти вертикально поднимать один край, крышка тяжёлая в нижней части, начинает съезжать, один из мужиков, тот что впереди, пытается её удержать - рука соскальзывает, крышка стремительно сползает, летит вниз… ударяется о стену, боковая доска прорывает и причудливо изгибает обивочную ткань … и вслед за крышкой съезжать покойник.
«Ой, держите, держите!» - запричитала женщина, которая шла позади - прямо на неё из гроба медленно выдвигается тело лейтенанта милиции, сверкая золотыми погонами и пуговицами на сером кителе, с которого вдруг слетает фуражка с ярким красным околышем.
«Господи Иисусе! - вскрикнула женщина, отбиваясь рукой от фуражки и тут же перекрестилась, - сыне Божий, помилуй на… а…ас, - вслед за фуражкой на неё наваливается труп. «А…а…а…», - кричит она не громко, но протяжно и весь этот крик, и шум слышат на улице, и в квартире…
«Кто это, - говорит женщина в чёрном платке, - уже несут»? Она тревожно вглядывается в дверной проём, где мелькают силуэты людей.
Шум усиливается, вроде как спорят, потом громко звучит чей-то чёткий голос: «Давай поднимем в комнату, там всё и сложим…»
В комнату приносят гроб, видны нестроганые доски с неровными краями, покрытыми коричнево-чёрной сосновой корой … туда кладут подстилку, подушку… трое мужиков несут тело – двое с головы и один за ноги - кладут в гроб. Гроб маловат, голова упирается в переднюю стенку, и ноги не помещаются. Пытаются согнуть их чуть-чуть в коленках, они неожиданно легко поддаются… «В морге уже подрезали», - говорит женщина, которую придавило на лестнице, - ну, а как ты их подогнёшь, когда тело схватится»? - говорит она в ответ на изумлённые взгляды мужиков, укладывающих покойника в гроб.
- А чем это пахнет так? - Спрашивает один из них, поднимая голову и оглядывая комнату.
- Это он пахнет, - отвечает другой и кивает на гроб.
- Не он, а что от него осталось, - говорит тот, который запихивал ноги.
«Так, пошли вон отсюда, философы», - прерывает их женщина и, широко раскинув руки, решительно подталкивает одного за другим к выходу.
Вслед за ними выходит и сама.
«Клэя», - негромко окликает её безрукий мужчина, - Сейчас переодевать»?
- Может, в кителе оставим?
- Да нет, надо в гражданском, я вот принёс.
Он подаёт женщине полиэтиленовый пакет с надписью «Сеть магазинов «Полушка» и уходит. Клэя открывает пакет, засовывает туда руку, что-то ворошит, разглядывает, закрывает, возвращается в комнату, подходит к гробу, внимательно осматривает лицо, руки, расстёгивает китель, рубашку…
Достаёт из пакета большие портновские ножницы и режет рукава вдоль, китель – поперёк и вдоль, полученные куски ловко выдёргивает и бросает на пол, затем вытаскивает из пакета пиджак, вырезает из пиджака спину и разрезает рукава, затем эту вырезку очень ловко пристраивает на труп.
Из своей сумочки достаёт помаду, пудру, макияжный набор и кисточку… Подправляет грим, добавляет пудры, проводит помадой по губам …
Выходит из комнаты, возвращается с цветами, раскладывает их внутри гроба…
Мужчины приносят крышку гроба, тут же, стуча молотками, ремонтируют, затем вносят и расставляют вдоль стены несколько стульев, один стул ставят возле изголовья, на него усаживают женщину в чёрной кружевной накидке…
Она долго смотрит на лицо сына.
Никаких воспоминаний, никаких мыслей, ни одного слова, которое можно произнести или которым можно подумать, и ни одного звука, который мог бы вырваться наружу, выпуская боль, тоску, печаль… она просто сидит и смотрит: как входят и выходят люди, как смотрят на неё, на гроб, друг на друга, она видит каждого из них, она понимает, о чём они думают в этот момент, какие чувства испытывают, всё очень ясно и просто, без каких-либо объяснений и толкований.
Она просидела так весь день и ночь. Муж несколько раз упрашивал хоть немного поспать…
Утром пришла Клэя. Она знает когда и как заносить, когда выносить, что в гроб класть, как и кому прощаться, что говорить, когда поминать и как это делать правильно. Она знает, что по-божески, а что не по-божески, потому что прислуживает в церкви: протирает стекла на иконах после прикладывания к ним, пол подметает, печку топит, огарки собирает, кадило батюшке подаёт.
В 12 пришёл священник.
Клэя раздала всем свечки, поправила иконку в руках покойника.
Отец Николай обошёл гроб, остановился со стороны ног.
В комнате тихо, слышны звуки происходящего на кухне и в коридоре – тарелки, стулья, дверь входная… дыхание людей… Священник поднимает голову, осматривает присутствующих, встречается взглядом с матерью, она смотрит на него и как бы улыбается, а по щекам слезы.
«Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, - произносит священник, облачённый в белые одежды, и опускает взгляд, - Аминь». «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе», - подхватывает Клэя. «Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша», - продолжает священник вслед за Клэей.
«Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас», - снова подхватывает Клэя и повторяет «трисвятое», - «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас. Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас».
Отец Николай ведёт обряд спокойно, торжественно, не обращая внимания на духоту горящих свечей, ладана и сладковатого запаха разлагающейся плоти. Он видит входящих и выходящих, всю суету похоронных приготовлений. Громко и внятно звучат тропари, каноны, стихиры и псалмы.
«Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: "прибежище моё и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю"!
Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение - истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днём, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.
Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.
Ибо ты сказал: "Господь - упование моё"; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему; ибо Ангелам Своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнёшься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона.
"За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Моё.
Воззовёт ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Моё".
Отец Николай произносит текст спокойно, без напевности и торжественности, так естественно, как будто это обычная речь, как будто в простом разговоре. Он осматривает присутствующих и продолжает: «Ничто не кончается и не исчезает бесследно. Наше тело, умирая, возвращается в круговорот природы, в мать-землю, и над нашей распавшейся плотью поднимаются травы, цветы и деревья. Библия говорит нам: «Всё произошло из праха и всё возвратится в прах». Но разве человек потому человек, что он имеет глаза и уши, что он спит, и ест, и двигается? Человек способен познавать мир, у него есть разум, дух, мысль. Он знает о добре и зле, у него есть совесть, чувства. Но разве они состоят из веществ, которые образуют землю? Разве можно их пощупать, взвесить, увидеть? Нет. Не могут они распасться, как тело. Мы оставляем в могиле тело человека, но дух человека не остаётся там. Тело возвращается к природе, а дух идёт в незримое пространство духа. Это и есть момент подведения итога всей жизни человека. Из всех существ на земле только мы отвечаем за свои поступки, за свою жизнь. И как страшно душе, которая увидит, что прожила её неправильно. А что значит правильно? Древняя мудрость Св. Писания даёт нам ответ. Человек должен служить другим, должен отдавать себя людям, должен духовно обогащать свою душу и тем самым обогащать других. Даже те, кто не знает Закона Божия, могут найти это правило в глубине своего сердца. Бог начертал Свой Закон в нашей совести. Нужно только научиться слушать её голос. Сейчас Вы пойдёте на кладбище: увидите памятники и венки. Нужно ли это ушедшему? Нужны ли ему наши поминки, еда и цветы? Это всё выражение нашей печали, нашей благодарности живых перед живыми, а человек, ушедший туда, ждёт от нас только одного - молитвы. Пусть многие из вас не умеют молиться, но все скажем из глубины души: «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего».
Отец Николай проводит заключительную часть литии с неожиданным воодушевлением,
«Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! Благослови.
Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему Алексию, и сотвори ему вечную память».
Громко и страстно поёт он: «Вечная память! Вечная память! Вечная память!»
Эти слова и звуки проникают во все части квартиры и даже во дворе слышны несмотря на то, что окна тщательно закрыты во избежание сквозняков, которые приводят к усилению процессов разложения.
Стоящие во дворе люди, пришедшие «на вынос», поднимают голову и смотрят на окна квартиры, где священник тихо, почти шёпотом, произносит текст разрешительной молитвы:
«Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти чадо Анатолия, и аз недостойный иерей Его властию мне данною прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь».
Он отступает от гроба, Клэя тут же быстро всовывает в руку покойного свёрнутый листок бумаги с этой молитвой.
Все внимательно смотрят на Клэю и отца Николая.
«Прощайтесь и выносите», - говорит священник, махнув рукой.
Все зашевелились, постепенно у гроба образуется круговое движение, люди подходят, кто-то целует лоб покойника, кто-то просто трогает плечо или гроб рукой в знак прощания, кто-то шепчет какие-то слова, кто-то сразу же выходит, кто-то не знает куда деть свечные огарки, а мужики перешёптываются, обсуждая кто будет тащить … один из них взялся за крышку гроба, стоящую возле окна.
«Нет! - громко вскрикнула мать, - Не сейчас! Пусть лицо будет открыто», - говорит она, поднимается со стула и тут же теряет сознание. Клэя поддерживает её, подходят ещё две женщины… Мужики подхватывают гроб, священник поёт трисвятое, народ выходит на улицу и встаёт вдоль дорожки по обе стороны от входной двери до грузовика, украшенного еловыми ветками с красно-сине-жёлтыми пятнами искусственных цветов.
Гроб вынесли на улицу. Остановились. Качнули вверх-вниз три раза и затащили на грузовик. Вначале стали поднимать головой вперёд, но кто-то яростно зашептал, что надо ногами, спорить не стали, перевернули и затащили ногами вперёд. Крышку положили рядом. Машина трогается, но её тут же останавливают, поскольку мать ещё не вышла. Собралось человек сто примерно. В темноте дверного проёма появляется Клэя и мать, чуть позже выходит отец, вот они подошли к машине, машина трогается и часть людей выстраивается вслед за ней, а часть расходится кто куда – вынос окончен. Отец Николай свернул к своей машине и, подобрав подрясник, сел за руль. Посреди процессии вдруг заиграла гармошка, которую принёс папин друг, играет что-то непонятное, но явно траурное. Некоторые зашикали на него, а отец заступился, махнув рукой «Пусть, играет», и мать обернулась к нему с благодарной улыбкой, так и пошли – УАЗ-ик зелёненький, на нем гроб в цветах и еловых ветках, потом люди самые разные. Машины встречные останавливаются, кто-то из прохожих крестится и кланяется, кто-то отворачивается, кто-то просто стоит…
Процессия медленно движется, издавая шуршание шагов по асфальту, и тихий женский плачь, сопровождаемый надрывно-жалобными звуками гармошки, которые постепенно обрели мелодию, а потом и слова… «По полю танки грохотали…»
Священник некоторое время наблюдает за процессией, потом заводит двигатель, крестится и уезжает – рванул с места и скрылся за поворотом на мощном чёрном … с эмблемой БМВ.
Тот самый бравый матросик Стайк, который сразу после дембеля неожиданно для всех поступил в духовную семинарию и по окончании отправился в родной городок на Псковщине. В гробу лежал его школьный товарищ и друган, с которым они когда-то совершали весьма далёкие от праведности поступки…
