Путешествуя сквозь разделенный Израиль
Журналисты NYT, Патрик Кингсли и Летишия Вэнкон, проехали по всему Израилю, чтобы узнать, что значит быть израильтянином сегодня. Они встретили разных людей, которые ищут свою принадлежность, но далеки от ее нахождения.
Израиль все еще борется с противоречиями, которые остались нерешенными с основания страны в 1948, и с последствиями оккупации Западного берега и Газы в 1967 году. Авторы проехали Израиль с севера до юга, заезжали в разные города и говорили с жителями о том, как те ощущают свою идентичность, как понимают свою принадлежность к земле, как выглядела их жизнь и жизнь их предков и что для них значит быть жителем Израиля.
«Основатели Израиля надеялись создать плавильный котел, общество, которое объединило бы различные сообщества в единое еврейское государство. Но мы столкнулись с Израилем, который временами больше походил на неразрешимую головоломку — коллекцию несовместимых фракций, каждая со своими приоритетами, обидами и историей».
В Кфар-Гилади — кибуце на севере страны — они поговорили с Шаей Меламудом, который родился за 13 лет до основания Израиля. Сейчас ему 86 и он по-прежнему живет в своем кибуце.
Отец Шаи был одним из ранних сионистов, которые помогали построить первые в регионе коллективные еврейские фермы.
Он размышляет, что отец сказал бы о стране сегодня. «Если бы он увидел это, то сказал бы одну фразу: “Это не то дитя, за которое мы молились”. И вернулся бы в могилу».
Их кибуц был наполовину приватизирован. И как сам Израиль, многие кибуцники отдалились от своих социалистических корней. Теперь они зарабатывают больше на карьерах, чем на фермах.
Меламуда беспокоит рост ультраортодоксального населения в Израиле.
«По его мнению, харедим пропагандируют узкую версию иудаизма, которая разделяет страну, а не объединяет ее, и ставит под угрозу светское видение основателей государства. В то же время они истощают ресурсы государства, изучая религиозные законы и требуя за это государственных пособий. При этом они избегают службы в армии и не работают».
В Тиверии журналисты встретили Иегошуа Блюменталя — 25-летнего выходца из ультраортодоксальной семьи, год назад открывшего небольшой ресторан в районе, который исторически был в основном светским. Блюменталь рассказал, что, если бы он не переехал, то до сих пор бы изучал религию, и никогда бы не открыл ресторан. Он по прежнему религиозен, но без надзора семьи и раввинов он чувствует меньше давления.
Блюменталь считает несправедливой критику образа жизни харедим. По его словам, многие действительно платят налоги и вносят свой вклад в экономику, и еще больше пошло бы служить в армию, если бы армейская жизнь была более совместимой с ультраортодоксальным иудаизмом, например, за счет большего количества только мужских подразделений.
«Я верю в страну, пока она не борется с религией, пока она не борется со мной», — сказал он.
За время путешествия журналисты NYT поговорили с людьми с совершенно разным бэкграундом и опытом жизни в Израиле. С палестинцами, которые раньше не чувствовали свою этничность, а теперь больше идентифицируют себя как палестинцы из-за притеснения со стороны государства. С евреями из Восточной Европы, которые чувствуют дискриминацию со стороны Израиля, и даже со стороны более богатых мизрахим, которые выселяют их из домов. С девушкой из Воронежа, которая не знала, кто такие евреи, в 15 лет эмигрировала в Израиль с мамой, а сейчас совмещает две культуры и доносит это до местных жителей через творчество.
«Мы можем быть частью любой страны, — говорит Шмулик Таггар, один из первых жителей Эйлата с 1959 года. — Мы можем быть частью Израиля. Мы можем быть частью Израиля-Палестины. Мы сохраняем свою идентичность не из-за национальности, а из-за убеждений. Какая разница, была ли это ваша земля, моя земля. Живите где угодно».
О том, как живут и как видят себя разные люди в разделенном Израиле, читайте в захватывающем и очень рефлексивном репортаже The New York Times.
«Димочка, миленький, не убивай нас!»
— У него были огромные, совершенно безумные глаза, взгляд такой решительный, — рассказала учительница. — Он закричал: «К стене! Быстро!» Я взмолилась: «Димочка, миленький, не убивай нас!» Мы с ребятами отошли в конец класса. Он повернулся и вышел.
Школа в Сарсе выдающаяся. Свежий ремонт внутри, снаружи. Бывшие и нынешние ученики отзываются о школе и учителях с теплотой. Здесь есть кадетские классы. В кадетском классе учится и Дима.
Перед тем, как прийти в школу с оружием, Дима спрашивал у мамы: «Есть ли Бог?» Просил отвести его в церковь. 18 октября мальчик собрался в школу раньше обычного. Маме сказал, что ему нужно успеть на кадетское построение.
Мальчик зашел в школу без пяти восемь. В туалете снял куртку, взял в руки охотничье ружье «Сайга», поднялся на второй этаж школы. Кто-то из детей в коридоре не поверил, что у Димы настоящее ружье. Мальчик выстрелил в потолок и в дверь.
— Парень объяснил, что хотел расправиться с девочкой, которая его обижала, но ее в это время в школе не было, — рассказывает директор. — Когда я пошла к нему навстречу, он кричал: «В меня вселился Бог, я не справлюсь с собой». Ружье он из рук не выпускал. Не могу сказать, что держал на мушке, целился. Я стала его уговаривать, что в школе дети, они не виноваты, это маленькие дети. В кабинете директора он отдал мне карабин, а следом и патрон.
Дима рассказывал маме, что в школе над ним издевается девочка — Даша. Может ударить чем попало, обозвать. «Бить ее нельзя, жаловаться я не хочу, что мне с ней делать?» — спрашивал мальчик. Мама советовала не обращать внимания.
Мама Даши работает директором единственной в селе «Пятерочки». Она считает, что в этой ситуации никто не виноват. По ее словам, ее совершенно не волнует, что теперь будет с Димой. Ей это безразлично.
Одноклассники признают, что Даша задирала всех. Но все терпели.
— Перепугались все, конечно, — говорит девочка из 9 класса. Как в школу идти — непонятно. И ведь ему же ничего не будет. А вдруг он сделает это снова? Как с ним учиться-то дальше? Надеюсь, его в нашей школе больше не будет.
В репортаже «Правмира» — история о том, как в маленьком таежном поселке Сарс 12-летний мальчик пришел в школу с оружием. Наталия Нехлебова не только разбирается в причинах стрельбы в школах, но и рассказывает, что чувствуют и как реагируют в этот момент учителя, сами школьники и их родители.
Первые на Земле и в космосе
Мастер спорта международного класса Сергей Романюк считает, что авиамоделизм близится к упадку. Спортсмены из Ханты-Мансийска уже несколько лет не ездят на соревнования с тех пор, как заболел тренер. Перед этим прошла реструктуризация. Станцию юных техников закрыли, а на ее месте построили объездную дорогу.
«У нас же больше что – танцуют, вяжут и пляшут. А техническими видами спорта заниматься – это ж руками надо работать и головой. Может быть, еще и проблематично. Материалы нужны», – рассуждает он.
С каждым годом в России остается все меньше центров подготовки моделистов, считает Романюк.
Однако, руководитель «Авиацентра» в Урае Владимир Меньшиков говорит, что есть еще ракетомодельные школы, где занимаются спортсмены мирового уровня и идет подготовка юношеского состава.
Беда в том, что нет достойного финансирования. Спонсоров удается найти не всем, и некоторые спортсмены ездят на чемпионаты за свой счет, а это недешево. Но несмотря на все трудности, сборная России выступила на чемпионате как никогда хорошо.
«Это потому, что маньяки есть», – считает Сергей Романюк.
Важный репортаж о «маньяках» авиамоделизма, а точнее о том, как люди в регионах, несмотря ни на что, упорно хотят развиваться сами и развивать страну от нашей читательницы, а теперь и автора Натальи Сметаниной.
«Я уже думала, что помру здесь»: как 64-летнюю жительницу железной бочки всем миром переселяли в новую квартиру
«Я до сих пор не верю. Не покидает ощущение, что сейчас скажут: "Улыбочку, вас снимала скрытая камера". Вот так бывает, — делится своими впечатлениями Светлана Васильевна Чернова. — Не по себе. Столько лет гнобили-гнобили, и так резко — раз. В моем сознании еще ничего на место не встает».
На городской окраине Омска располагается мини-поселок, состоящий из нескольких металлических бочек. В них с советских времен жили люди, среди них была и наша героиня. Началось все в 1986 году, когда Светлане предложили переехать из общежития в бочку в профкоме военного завода, на котором она трудилась крановщиком. Это якобы должно было ускорить очередь на получение квартиры. Но в стране началась перестройка, со временем военный завод закрылся, и перспектива получения собственного жилья стала весьма призрачной.
С тех пор Светлана была вынуждена жить в металлической цистерне без воды и отопления. А пару лет назад ей отключили и электричество, так как провода к бочкам были проведены незаконно.
Прошлой весной случилась еще одна неприятность. Пока героиня лежала в больнице, в бочку залезли воры и украли газовый котел, с помощью которого она отапливала свое жилище.
Судьба ее соседей, жителей других бочек, сложилась совершенно по-разному. 64-летняя Светлана в итоге оставалась последней из этого поселения бочкотары. И именно рассказ о ней разлетелся по всей стране, дойдя до высших органов власти. С тех пор ее жизнь круто изменилась. Светлане Васильевне поспешили на помощь блогеры, волонтеры и просто неравнодушные люди. В кратчайшие сроки ей собрали деньги на новую квартиру.
Журналисты NGS55.RU отправились в гости к Светлане Черновой, которая последние 35 лет прожила в металлической бочке на окраине Омска. После публикации Сети городских порталов в начале октября историю женщины подхватили почти все СМИ страны. Случай омички не единичный. Сколько еще в стране таких бочек, погорельцев, ветхого жилья, вряд ли кто-то сможет сказать точно.
Спасти мокшанский
На сцене стоят третьеклассница и пятиклассник. Под «минусовку» оба красиво водят руками и по очереди поют что-то мелодичное.
— Все хорошо, только, Лерочка, ты грубовато начинаешь, — говорит Мария Петровна. — Ведь ты поешь о любви к родному селу — ты понимаешь слова?
— Нет, — отвечает Лера.
Мария Петровна на мгновение немеет, но тут же принимается пересказывать Лере содержание по-русски. Потом Лере звонит дедушка, Мария Петровна просит передать ей трубку и говорит с дедушкой по-мокшански.
Теоретически по-мокшански может говорить пол-Мордовии: западная половина считается мокшанской, а восточная — эрзянской. Но к мордовскому народу себя причисляют около 40% жителей, судя по переписи (русских — 51%), и не больше половины из них — мокша. По таким расчётам выходит меньше 170 000 человек.
Самая драматическая фаза языкового сдвига здесь произошла во второй половине 1990-х, когда колхозы обнищали и люди массово покинули деревни. И в двухтысячных в школу начали приходить дети, у которых оба родителя говорят по-мокшански, а сами дети уже нет. В смешанных браках знание мокшанского у детей — еще большая редкость.
Лингвисты «Вышки» решили создать удобный русско-мокшанский онлайн-разговорник. Молодые ученые разрабатывают набор фраз из современной жизни, а озвучить их по-мокшански помогут жители Лесного Цибаева: местные — в основном, люди за 60 — все знают язык. Но мечтают лингвисты ни много ни мало о виральном цифровом контенте на мокшанском. Главное — найти местных энтузиастов.