Мое детство – ранее, проходила в годы НЭПа, когда было изобилие всего и в магазинах, и на рынках. Я помню рынок на ул.Рыбнорядской, он начинался от «Детского мира» и продолжался на несколько кварталов. Здесь были длинные из досок ряды, на которых лежали горы яблок, груш, ягод (не было весов, продавали ведрами. Горы фруктов прямо на земле и большие кучи сухой рыбы воблы).
В магазинах было все, что нужно человеку. Базар на Чеховской выглядел примерно так: по одну сторону стояли киоски, в которых торговали татары вязаными шерстяными изделиями, пуховыми платками. Напротив, прямо на земле располагались ряды продавцов разной мелочи и книгами. Отец любил книги и эта любовь передалась Михаилу. В доме были полные сочинения – Лермонтова, Гоголя, Пушкина, Достоевского, Тургенева, Дюма, Мамина-Сибиряка, много исторических романов под редакцией Каспари.
Отец и Михаил знали всю историю «матушки России». Отец и Михаил входили в книжные ряды и покупали разные книги. Брат был очень умным, начитанным человеком, он знал историю «Руси» сначала ее зарождения.
Мама была красивой, доброй, ласковой женщиной, она ни разу не «прикладывала» руки к детям и дети росли такими же по отношению друг к другу. Когда мы мешались под ногами в кухне, она говорила: «Идите, ангелы мои (или душеньки), погуляйте», погладив всех по голове.
Когда мне было лет шесть, я на пригорке возле моста нашла 5 рублей. Мы с мамой пошли в магазин и на эти деньги купили светло-коричневые с бантиком ботиночки и галоши. С наступлением весны, как только оголился тротуар (возле забора клиник), мы играли в «классы», швыряя камешек из одного класса в другой. И я прошвыряла свои новые галошки до дыр.
В 1926 году было две свадьбы, одна за другой – свадьба Дмитрия и Зинаиды. Я помню полный зал молодежи – танцы, песни (под гармонь – «хромку»). Митя был классным гармонистом. Танцы были на террасе над сенями (потом из нее сделали комнату). Трапеза проходила на втором этаже. Я помню эту комнату – пол был целиком закрыт очень красивым, утепленным линолеумом белого цвета с красивым сине-голубым орнаментом. Большой письменный стол с 2-мя тумбами, почти длинной в комнату был покрыт белоснежной скатертью, на которой после торжества осталось много несъеденного: сладостей, разных видов сыра и колбас. Их вкус, мне кажется, я помню до сих пор. При доме была конюшня, а над ней сеновал. В конюшне находились 2 лошади, одну из них отец продал на свадьбу. На второй лошади отец отвозил молодых в церковь (на этой же лошади отец на санях или пролетке отвозил нашу детвору в баню на Булаке). Венчали их в калугинской церкви (в конце ул. Достоевского, на месте обком. домов). Это была маленькая деревянная церковь, кстати, там крестили меня – крестным был Дмитрий. После свадьбы стали жить у жены Кати. Она была на 5 лет младше Мити, у нее не было матери – она умерла очень рано, жила со стариком отцом-плотником и младшей сестрой Ниной. Ее старший брат – Иван Быков был министром мясной промышленности, но связи между ними никакой не было, поэтому Катя вышла замуж в одном платье – синем в белую клеточку. Жили они в доме на ул. Кирпично-Заводской.
Вторая свадьба – Зинаиды. Она проходила на Клыковке. Дом жениха – Володи Колобова стоял примерно в районе туберкулезных больниц. Мама и отец поехали на свадьбу в пролетке (типа кареты) на больших колесах, с рессорами. Была осень, но уже выпал снег. Поскольку меня на свадьбу не брали, я оделась, причем надела разные валенки – один свой, другой Михаила; и когда поехали я прицепилась за рессоры и таким образом приехала на свадьбу. Родители видеть меня не могли из-за навеса над головами и обнаружили меня только когда приехали. Колобовы жили бедно. Помню небольшую комнату, стол за которым сидели человек 15. В окна смотрели с улицы «зеваки». Возникла почему-то драка, все выскочили на улицу. Крики, шум, плачь Зинаиды. Больше ничего не помню. Володя работал маляром, лишь через несколько лет окончил курсы и стал работать прорабом на стройках. Зинаида работала счетоводом (окончила приходскую школу и высшие женские курсы по специальности). Зинаида стала жить у Володи – во флигеле во дворе – одна комната, без кухни, с небольшой печкой. В 1927 году родился сын Лева – умер 2-х месяцев, а в 1928 году родилась Людмила.
Отец очень любил детей. Я помню отца, маму и шестеро детей за большим столом, черпающим суп из одного блюда. Родители держали свиней, до лета было свое мясо, наваристые щи, куски свинины, жареная картошка со свининой. Бочка окорока, приготовленные мастером со стороны, бочки с квашеной капустой, соленой, шинкованной, красной от свеклы. Отец работал у садоводов на 3-ей горе (ул. Калинина), поэтому в доме было много яблок, особенно сухих (сушили на крыше). Вареньем был полон погреб. Варила мама варенье в больших медных тазах. Русская печь в кухне не скучала. Отмечался каждый праздник, особенно, Рождество и Пасха. Мама пекла куличи, пироги, плюшки, ватрушки в очень больших количествах – глиняные ведерные кринки были полны пирожками с мясом. Миша и Ваня ходили славить: «Рождество Твое Христе Боже наш, возсияй мира и свет разума…», приходили к нам славить и чужие детишки. Наряжались елки.
Поскольку отец работал (ремонтировал) квартиры купцов – владельцев пекарен, кондитерских лавок, профессоров и т.д. он никогда не приходил домой без гостинцев для детей. В его большое брезентовый фартук, углы которого были застегнуты за пояс как в мешок вмещалось много всяких сладостей: разных конфет, пряников, печенья, лубяных коробок с пирожными, тут были даже орехи – грецкие и лесные. Приходя домой все высыпал на большой стол и говорил: « Идите ангелы мои, душеньки, кушайте. Матка поди вас не накормила». И «ангелы» бежали к столу и наедались до отвала.
Трудная жизнь отца сказалась на его здоровье – постоянно высокое давление, головные боли. Я помню, когда какая-то «медичка» отцу, который лежал на мучном ларе делала кровопускание банками ( это стеклянные круглые стаканчики, внизу смазывались спиртом, поджигались и одновременно надрезалась кожа спины. Баллончик сразу целиком наполнялась кровью, банку с кровью она сливала в таз, стоящий на полу). Все это я видела своими глазами.
Все это не прошло бесследно. Однажды он пошел к алмазному мастеру, проживающему на 5 этаже. Лестница была чугунная, с большими угловыми плитами. При спуске у отца закружилась голова, он упал и проломил голову о плиту. Однако, он пришел домой, промыли рану и завязали голову марлевой повязкой. На другой день при ремонте, на голову посыпалась с потолка штукатурка. Придя домой, он впал в бессознательное состояние. Пришел проф. Нехотяев, он просил отца: « Федор Дмитриевич, вы меня узнаете?». Отец молчал. Проф. Нехотяев посоветовал отвезти в больницу. Его отвезли в больницу «красный крест» на ул. Красной. Я с мамой и сестрой Дусей пришли в больницу, нас пустили в палату где лежал отец после операции. У него оказался гнойник между полушариями головного мозга. Отец лежал в кровати деревянной, как детская. Голова его была забинтована, видно было только очень красное лицо, он спал и очень сильно храпел. На утро пришла Соня, отец был в покойницкой. Когда его привезли домой, мы обратили внимание на верхнюю часть черепа. Она была спилена и с нижней частью скреплялась в 2-х местах при помощи проволочек. Неизвестно, распил был необходим при операции или после. Когда я рассказала профессору Василию Николаевичу Терновскому (Советский анатом, академик АМН СССР; зав. каф. Анатомии КГМИ), то он сказал, что делать распил черепа – врачи не имели права. (Я слушала лекции этого замечательного человека. Он уехал в Ленинград в военно-медицинскую Академию. Вслед за ним уехал и доцент Мурат Валерий Николаевич (Декан КГМУ 1947-1962), который вел у нас практические занятия на 2-м курсе).
Смерть отца наступила в 1-х числах мая 1928 года, я заканчивала 1-й класс. Плакали все дети. Удивляюсь мужеству мамы, которая не плакала при детях, а только наедине в какой-нибудь комнате. Отцу было 52 года, мама осталась с семерыми детьми. Дом был оформлен юридически на 4-х несовершеннолетних детей: меня, Михаила, Ивана, Евдокию. В мае 1928 года выпал снег, он таял и был очень скользким. Меня не один раз посылали в аптеку за валерьянкой (аптека на углу ул. Шмидта и ул. Вишневского). Тогда эти улицы назывались: Академическая и поперечно-академическая. Я скользила, бежала, падала. Отпевали отца в церкви «Кирилла и Мефодия». Это была церковь – монолит из красного кирпича, расположенная на бугре (конец ул. Лесгафа, конечная остановка трамвая №2, где-то в этом районе). Процедуру похорон я не помню.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
#история #биография #казань #30-е годы #автобиография #истории реальных людей #истории из жизни #биография личная жизнь #личная биография