Н.Я.Эйдельман написал: «В "Медном всаднике" две правды, которые не поддаются законам сложения, вычитания: нет итога». Думается, он совершенно прав. Однако споры о поэме не утихают.
Очень часто можно встретить мнение, что поэма Пушкина – ответ поэта на стихотворение А.Мицкевича «Памятник Петру Великому» (прошу прощения, нашла текст стихотворения без указания переводчика):
Шёл дождь. Укрывшись под одним плащом,
Стояли двое в сумраке ночном.
Один, гонимый царским произволом,
Сын Запада, безвестный был пришлец;
Другой был русский, вольности певец,
Будивший Север пламенным глаголом.
Совершенно ясно, что поэт изображает здесь себя и Пушкина.
Мицкевич пишет о родстве душ и взглядов обоих поэтов («речь вели они, как с братом брат») и вкладывает в уста Пушкину характеристику оценку как памятника, так и деятельности Петра. Хотя «его» Пушкин и называет Петра «вершителем столь многих славных дел», но всё же -
Тут скакуну в веселье шпоры дал
Венчанный кнутодержец в римской тоге,
И вихрем конь взлетел на пьедестал
И прянул ввысь, над бездной вскинув ноги.
И дальше идёт сравнение с памятником Марку Аврелию («народа другу, любимцу легионов») в Риме, который
… с миром едет в Капитолий.
Сулят народам счастье и покой
Его глаза. В них мысли вдохновенье.
Величественно поднятой рукой
Всем гражданам он шлёт благословенье…
…И видит он, как люди гостю рады,
Он не сомнёт их бешеным скачком,
Он не заставит их просить пощады.
Петербургский же памятник, по словам Пушкина (напомню – по Мицкевичу!), иной:
Царь Пётр коня не укротил уздой.
Во весь опор летит скакун литой,
Топча людей, куда-то буйно рвётся,
Сметает всё, не зная, где предел.
Одним прыжком на край скалы взлетел,
Вот-вот он рухнет вниз и разобьётся.
Мне, конечно, трудно судить объективно и сравнивать эти памятники: в Риме, увы, никогда не была, видела лишь фотографии, Медный же всадник для меня – что-то родное, хоть и живу в Москве. Впрочем, думаю, не бывавший за границей Пушкин тоже «живьём» статую Марка Аврелия не видел и сравнение это, «кнутодержца» Петра и «отца державного» Марка Аврелия, целиком на совести Мицкевича, как и завершающее рассуждение «его» Пушкина:
Так водопад из недр гранитных скал
Исторгнется и, скованный морозом,
Висит над бездной, обратившись в лёд.
Но если солнце вольности блеснёт
И с запада весна придёт к России
Что станет с водопадом тирании?
Прослежено, подсчитано исследователями, что незадолго до поездки по местам Пугачёвского бунта (а после неё, напомню, Пушкин в Болдине напишет «Медного всадника») поэт получил от приехавшего из-за границы С.А.Соболевского IV том Собрания сочинений Мицкевича, вышедший в Париже, и сделал из него множество выписок. Там он прочитал и стихотворение, процитированное выше, и другие высказывания о Петербурге:
У зодчих поговорка есть одна:
Рим создан человеческой рукою,
Венеция богами создана;
Но каждый согласился бы со мною,
Что Петербург построил сатана.
Я не специалист по творчеству Мицкевича, а потому не буду анализировать его, возможно, и очень интересные, а возможно, и спорные взгляды. Сама я не согласна с его мнением, но давайте посмотрим, что написал Пушкин. Мог ли он согласиться с «сатанинским» авторством Петербурга? Или с другим высказыванием Мицкевича:
Не люди, нет, но царь среди болот
Стал и сказал: «Тут строиться мы будем!»
И заложил империи оплот,
Себе столицу, но не город людям.
Нетрудно заметить, что Пушкин частично просто процитирует это во вступлении к поэме. Но перечитаем вступление. Пять раз в нём прозвучит слово «люблю», обращённое к Петербургу, причём всякий раз вслед за ним идёт, говоря школьным языком, целый «ряд однородных членов», перечисляющих то, что дорого поэту.
Совершенно ясно, что русский поэт не согласен с тем, что Петербург построен не для людей, да к тому же и сатаной. Думаю, что прав был В.Г.Белинский, написавший о поэме: «Настоящий герой её — Петербург. Оттого и начинается она грандиозною картиною Петра, задумывающего основание новой столицы, и ярким изображением Петербурга в его теперешнем виде». И дальше у критика идут изрядно удивившие меня (памятуя о «неистовстве» Белинского) слова «Мы понимаем смущённою душою, что не произвол, а разумная воля олицетворены в этом Медном Всаднике, который, в неколебимой вышине, с распростёртою рукою, как бы любуется городом» и «Мы хотя и не без содрогания сердца, но сознаёмся, что этот бронзовый гигант не мог уберечь участи индивидуальностей, обеспечивая участь народа и государства; что за него историческая необходимость и что его взгляд на нас есть уже его оправдание». Наверное, так оно и есть…
И хочу ещё остановиться на описании памятника в поэме.
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Задав этот вопрос, Пушкин делает примечание: «Смотри описание памятника в Мицкевиче. Оно заимствовано из Рубана — как замечает сам Мицкевич». Однако если мы обратимся к стихам В.Г.Рубана, написанным на установку памятника, то увидим там лишь панегирик:
Умолкни, слава днесь Мемфисских пирамид,
И, обелиски, свой сокройте пышный вид —
Се целая гора, с богатствами природы,
Из недр земли исшед, прешла глубоки воды,
В подножие Петру склонила свой хребет, —
Да видит зрак сего монарха целый свет.
Да, Пушкин здесь использует слова Мицкевича о коне, который «одним прыжком на край скалы взлетел», хотя о происхождении этого сравнения можно и поспорить. Так, П.А.Вяземский к той же строке написал в замечаниях на 2-е издание «Стихотворений А. С. Пушкина, не вошедших в полное собрание его сочинений»: «Моё выражение, сказанное Мицкевичу и Пушкину, когда мы проходили мимо памятника. Я сказал, что этот памятник символический. Петр скорее поднял Россию на дыбы, чем погнал её вперёд». Но мне вовсе не кажется, что описанный Пушкиным всадник «рухнет вниз и разобьётся» - он устремлён вперёд. Посмотрите на начало описания:
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нём сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
Мне здесь видятся две литературные параллели: во-первых, всё то же «ужасен – прекрасен», что и в «Полтаве» (ведь явно видно восхищение автора и конём, и всадником!), а во-вторых, вспоминается гоголевское: «Русь, куда ж несёшься ты? дай ответ. Не даёт ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства...".
Возможно, первоначально Пушкин собирался как-то иначе решить конфликт интересов государства и интересов личности. В его рукописях сохранился интересный рисунок:
Литературовед А.М.Эфрос считал, «что рисунок связан с первым замыслом “Медного Всадника“: с постамента исчезает Пётр, но не вместе с конём, как в окончательной редакции, а один, то есть Евгения преследует бронзовая фигура Петра, как мраморная фигура Командора убивает Дон-Жуана в “Каменном госте“».
Однако мы видим в окончательном тексте действительно «две правды». Сочувствуя герою от души, Пушкин не может не признавать и правды основателя города.
И, наверное, что бы ни говорили мы (а я в комментариях прочитала много «комплиментов» Петербургу, самый мягкий из которых – «Далось же Петру это болотистое место, угораздило его строиться именно там!»), город-красавец стоит и стоять будет, а памятник его основателю, по словам Белинского, будет «как бы символически осуществлять собою несокрушимость его творения».
И – последнее. Гимном Санкт-Петербурга стал «Гимн Великому городу», фрагмент балета Р.М.Глиэра «Медный всадник». К сожалению, балета я не видела: в Москве он не идёт, читала, что в Мариинском театре несколько лет назад был восстановлен, но в Петербурге давно не была. Поэтому привожу фрагмент найденного на одном из солидных сайтов либретто. Последняя картина: «Сенатская площадь. В порванной одежде бредёт безумный Евгений… Он с ненавистью смотрит на памятник, грозит самодержцу, основавшему город на Неве. Но в тот же миг страх охватывает Евгения… Евгений в ужасе бежит… Всюду преследует Евгения Медный всадник. Евгений мечется по улицам. Он изнемог. Последняя его мысль — о Параше. Он видит её гибнувшей в волнах. Евгений падает мёртвым» (как видим, не совсем по поэме). А далее: «Апофеоз. Спектакль завершается движущей панорамой города, воздвигнутого созидательным трудом русского народа и воспетого гением Пушкина» (видимо, как раз здесь и звучит гимн).
Снова гимн как бы перекрывает скорбь (можно, конечно, вспомнить и то, что балет впервые был поставлен к 150-летию Пушкина, в 1949 году, и символизировал, конечно, и мужество города, выстоявшего в недавние страшные годы…
И вновь встаёт в памяти и звучит, как лейтмотив: «Люблю тебя, Петра творенье!..»
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь