У Люси жених Олежек страшные расстройства вызывал. Что-то с ним странное происходило все последнее время. Грустный он какой-то вдруг заделался. И все предложения от Люси в острые штыки принимал.
А ведь любовь меж ними очень явственно царила. Четвертый месяц отношениям - самый что ни на есть ее пик. У Люси вот, к примеру, очень сильное чувство имелось. И страсть. Пылала она при виде Олежека буквально раскаленной сковородой. А он - обратное.
Вот Люся ему, жениху этому, бывало, и скажет. А давай-ка, Олежа, махнем с тобой на юга. В Крым или даже на курорты Краснодарский край. Там везде очень уж красивая осенняя пора. Нам, влюбленным, самое место в тех прекрасных пейзажах.
И щурится Люся. Представляет, как они с Олежкой ходят за руки, на виды любуются и едят на пляже чебурек. Хохочут еще много, конечно. Он ее в нос целует и детей требует.
А Олежка отчего-то не щурится - в нос указательный палец свой засунет и задумчиво в окно глядит. А за окном собачка чья-то небольшая гадит на клумбу с чахлыми астрами. И лицо у Олежки такое же чахлое.
Не хочет на юг, получается.
Или вот вдруг расстроенный зайдет к Люсе в гости. Пошатывается аж от грусти своей душевной.
Так просто жених не заходил, конечно - очень уж занятой человек. На производстве все же работает. Некогда мне, говорил, по гостям шастать - дел всяких по горло имею.
Но Люся его пирогами мясными к себе заманивать навострилась. Или вот на рыбные еще хорошо выходило. Придет Олежка и сидит себе. Ребусы в журналах разгадывает. Пирогом угощается. Чай горячий пьет с лимоном. Нормально, говорит, но мама моя интереснее печет. У тебя пресновато получается. Хотя есть в общем-то можно. Это если с большой голодухи.
Чаю еще отхлебнет и снова кислый делается. Ребусы гадает или задачи по шахматы. На лице его маета большая сквозит.
А Люся к нему с разных сторон подход ищет. По-женски. Или, говорит, голова у тебя побаливает? Или дела на производстве барахлят? Или же кто зацепил твое мужское достоинство? Поделись, умоляю. Мы с тобой вместе все-все вынесем. Со всем справимся. Я за тебя на любой подвиг готова. И не брошу ни в одной беде.
А Олежка подумает долго да и отвечает. Нет, говорит, голова у меня не болит никогда. Просто я отчетливо вижу, что излишне хороша ты для меня, Люсьен. Я - скромный труженик целлюлозного комбината. Зарплата у меня не шибко огромная. Качества, опять же, моральные у меня хромают. Я ведь по малолетству такой хулиган был. И все еще выпить могу сустатку. Курю. И бросать не намерен. Тебе, Люсьен, кто-то бы иной нужен, гораздо чтобы меня симпатичнее.
И за порог рвется. Кепку на голову натягивает и в ботинок целится ногой.
А Люся его за рукав сорочки удерживает. И в кресло усаживает. Давай-ка, говорит, лучше о детях наших будущих помечтаем хоть немножко. И пирог вон ты еще не доел весь. Кого ты первенцем мечтаешь - мальчика или вот девочку? Если девочка будет, то Валюшей назовем - в честь бабушки твоей. А если мальчик - то только Олежей. Чтобы в честь тебя получился.
И немного рыдает Люся. Трогательный это момент - имена детишкам выбирать.
А Олежка в пол смотрит. И чахнет на глазах. И грустно хрюкает в ворот рубахи. На наручные часы косит грустным своим глазом. Я сам, говорит, еще пока большой ребенок. Мне рановато по детям-то. Я сам вон еще для себя и не пожил ни разу. Обождем с Валюшей покамест.
И опять в окно глядит. Там собачка уже все свои дела сделала и гавкает себе на пьяного.
Но Люся, конечно, с пониманием - мужчины эти с большим опозданием взрослеют. Лет на пять этак от женщин отстают по детскому вопросу.
И на этом моменте Люся вдруг спрячется в свою спаленку и оттуда захохочет сказочной русалкой. Бусы вокруг шеи накрутит и пеньюар какой нацепит. Легкомысленный и с блестками. Чтобы одно плечо наружу высовывалось. И выскакивает себе из спаленки, и кружит вокруг Олежки, щебечет, ластится.
А он все равно смурной сидит. На пеньюар украдкой бросит взгляд, поежится. И опять в свои ребусы. Или на собачку глядеть. А то и вовсе к двери быстрой ящеркой ползи намерение имеет.
Но Люся ухо держит востро - дверь на задвижку закроет и не пущает. Посиди-ка, милый, говорит. Давай-ка я тебе хотя бы массаж воротниковой зоны изображу. Не бойся меня, говорит. По душам немного пошепчемся, чай допьем и пойдешь себе до хаты спокойненько.
А он, Олежка, Люсины руки отодвигает и в окно выскакивает. Благо, этаж невысок. Она плачет и пирог ему недоеденный вослед кидает.
Такие вот горькие свидания происходили отчего-то в последнее время.
...А однажды, к зиме дело было, Олежек и вовсе пропал. Телефонную трубку не поднимал и дверь квартиры своей не отпирал. Люся уж и по родне его прошлась. По коллегам и друзьям пробежалась. Опрашивала всех случайных прохожих. Ночевала даже как-то в подъезде его - вдруг за дверью какое движение проскользнет.
Но никто возлюбленного ее не видел. Только руками все разводили. Исчез, говорили. Небось, на целину мотанул или БАМ строить. Он такой - романтик из себя.
Люся, конечно, и в милицию заявления носила на всесоюзный розыск. Пропал, писала, человек. Ищите! Бросьте все свои силы на поимку.
Полгода целых убивалась. В газеты много писала, на телевидение местное рвалась. Похудела до болезненного состояния.
Потом, когда уж все глаза выплакала, увидела своего Олежку. Он с какой-то посторонней женщиной за руку шел. С сестрой, видать, или подругой детства. Память потерял, небось. Бывает такое с людьми и довольно часто.
Олежка ее с дамой по пляжу городскому шли. Чебурек они ели. Хохотали. Потерял память и забыл свою прошлую жизнь напрочь!
Люся, конечно, кинулась к Олежке на шею - память освежить. А он вздрогнул, даму свою в охапку схватил и сказал, что она его с кем-то, вероятно, попутала. И не Олег он вовсе, а Игнатий Петрович. Командировочный из города Чекалина.
И ушли они с дамой очень поспешно.
А Люся все равно надежды не теряет. Верит, что вернется однажды ее Олежек. Как память к нему вернется, так и заглянет на рыбные пироги. И будет у них все еще всем на зависть.