Рассмотрим противопоставление дня и парусины в диалоге "Парменид" и пламени и меча в "Бодхичарья-аватаре".
В диалоге, Парменид, критикуя теорию идей Сократа, подводит к тому, что вещи не могут быть причастны ни к эйдосу (виду) как целому, ни к части эйдоса, а значит причастность вещи к эйдосу вообще невозможна.
Если эйдос целиком находится в вещах, то тогда он разделится и перестанет быть единым эйдосом.
— А как ты думаешь: в каждом из многого вид пребывает целиком, и при этом остается одним, или как-то иначе?
— А что этому мешает, Парменид, — сказал Сократ.
— В таком случае этот вид — как один и тождественный во многих, и при этом отдельно существующих вещах, — будет целиком находиться в них и тем самым должен быть отделен сам от себя.
— Нет, не должен, — сказал Сократ, — если бы — наподобие дня, который, будучи одним и тем же, сразу находится во многих местах и вместе с тем нисколько не отделяется от самого себя, — так вот, если бы и каждый вид таким же образом был бы во всем тем же самым одним видом.
Сократ находит вполне приемлемый ответ в виде метафоры дня. В самом деле, а почему нет? Что такое день? День - это свет. И этот свет освещает всё, благодаря чему всё становится явным. Всё явное, освещенное причастно свету. При этом сам свет не разделяется, а целиком присутствует во многих местах.
Но Парменид предлагает другую метафору - парусину (кусок ткани), которой можно накрыть многих людей. "Вроде как" это нечто аналогичное дню. И Сократ с этим соглашается. Хотя явно, что такая аналогия не очень уместна. В итоге Сократу приходится признать, что быть причастным к эйдосу как к целому невозможно.
— Ох, Сократ, — сказал Парменид, — с какой готовностью ты делаешь его тем же самым одним видом сразу во многих местах, — вроде как если бы ты, накрыв одним куском ткани многих людей, стал утверждать, что он один целиком находится над многими. Или ты имеешь в виду что-то другое?
— Пожалуй, это, — согласился Сократ.
— Но может ли ткань целиком находиться над каждым или над разными находятся разные ее части?
— Части.
— В таком случае, — сказал Парменид, — сами виды оказываются делимыми и причастное им должно быть причастно части, так что в каждом уже нет целого, но должна быть некая часть соответствующего вида.
— Видимо, да, — при таком подходе.
А вот фрагмент из 9-й главы "Бодхичарья-аватары" Шантидевы, в которой он полемизирует с читтаматринами, считающими что самосознание (узревание ума умом) существует. Для мадхьямика Шантидевы это недопустимо т.к. в таком случае сознание оказывается обусловленным собой, а значит самосущным. Невозможность самосознания он обосновывает на примере меча, неспособного отсечь самого себя. На что читтаматрины приводят метафору пламени светильника, которое способно освещать само себя. Шантидева же на это дает весьма мутный ответ.
Покровитель Мира сказал:
Ум не может узреть ум.
Подобно тому, как лезвие меча не может отсечь само себя,
Так и ум [не видит себя].
«Ум освещает самого себя,
Как пламя светильника».
Пламя не освещает самое себя,
Ибо темнота не может его скрыть!
«Синева синего предмета, в отличие от кристалла,
[помещенного на синее],
Не зависит от чего-либо еще.
Какой из этого можно сделать вывод? Световая метафора лишена пространственных ограничений. Свет — это поток фотонов, который "сразу находится во многих местах".
В пламени есть поток фотонов? Наверно есть. Значит есть свет. Каждая часть пламени, испускающая фотоны, освещает остальные. Действительно освещает? Неужели источник света может быть освещен светом? Если он менее яркий, то да, может. А в пламени можно выделить части с разной степенью яркости. Значит можно сказать, что пламя само себя освещает.
А что с дневным светом? Ведь освещенные предметы взаимодействуют с определенными фотонами, т.е. с частью света. И в этом отношении, "при таком подходе" пример с парусиной будет уместен. Но свет, кроме того, что в нем все же можно выделить частицы, тем не менее обладает непрерывностью и недифференцированностью. И в этом отношении всё причастное к нему будет причастно к нему как к целому.
Как мы видим, световые метафоры вполне себе рабочие и ломают логику метафор вещественных, предметных.