Третий глаз.
Степан Ильич всю свою сознательную жизнь (а отсчёт сознательной жизни он вел с дембеля 68 г.) проработал в морге при ЦРБ города Верхнеярска. Службу свою он уважал, относился к ней даже с глубокой нежностью. Впрочем, человек он был серьезный, замкнутый, и таких поверхностных чувств, как какая-то там тайная нежность, не примечала за ним даже его супруга, да что там супруга, внуки и те при нем вели себя сознательно. К слову, семью свою он любил, она у него на втором месте после работы числилась.
В городе Степана Ильича знали многие, и, в большинстве своем, уважали, а те, которые не любили, имели, вероятно, на то свои особые причины, но предпочитали при встречах неприязни не выказывать и отношений не портить - у всех семьи, родители, дяди, тетки,… не дай Бог, да что там - все по земле ходим, не ровен час, а морг всего один, и Степан Ильич там главный мастер, даже не мастер - виртуоз.
Степан Ильич в свой черёд в чувства верхнеярцев не вдавался: уважают - и ладно.
Себя же он определил модным словом, часть которого придумал сам, а другую вычитал в газете бесплатных объявлений и тут же примерил на свой счёт - оказалось в самую пору: марш-дизайнер.
Иного бы "последнего банщика", учитывая особую специфику рода деятельности, давно бы окрестили в Степу или же Ильича.
Степана Ильича даже домашние всегда звали по имени-отчеству, иначе никому и в голову прийти не могло.
Покойничков своих Степан Ильич кроме как клиентами не называл. Даже судмедэксперты в его присутствии помалкивали насчет жмуриков, откидных и прочего холодца.
Степан Ильич умел не просто "по кусочкам собрать", если нужно было, но и придать успошему абсолютное внешнее сходство с прижизненным по любой фотографии, проработать образ до самых тонких мелочей, подчеркнуть в покойнике главное, сфокусировать в лице почившего все былые достоинства.
Клиентуру нарочно не выбирал, работал с любым материалом, какой привезут.
Помощника своего Сашку сам нашёл себе 2 года назад, когда тот, демобилизовавшись, спустя некоторое время по пьяни был пойман при попытке угона старенькой пятнашки соседа Степана Ильича - отставного майора Лешки Волобуева.
Степан Ильич принес Лешке две бутылки "Особой", старую рыболовную сеть, без дела пылившуюся на чердаке, и убедил заявление об угоне забрать. Парень, де, здоровый, молодой - нечего на зоне здоровье гробить, пускай лучше поживет да поработает.
Сашка пить при Степане Ильиче сперва остерегался, а потом и вовсе бросил - скучно без компании.
Сашка был немного странноват: то все молчит, думает себе, думает. То ни с того ни с сего обижаться начнёт, подойдет, например, к человеку - глаза тёмные, сощурится в упор, будто что-то высказать накопил, да вдруг махнёт рукой: "Так воно оно как! Ну смотри же!" Развернётся и уйдёт прочь.
Степан Ильич странностей в Сашке, казалось, вовсе не замечал, был с ним уважителен и строг.
До тонкой работы не допускал, позволял обмывать и раскладывать на столе, дальше колдовал в одиночку. Сашка таким разделом был вполне доволен, тем более, что мастер никогда деньгами его не обижал, давал даже лишнего, мол, дело молодое, счастье в руках не удержишь, а деньги с годами - научишься, трать, пока горит. Сашка принимал спокойно, но жизнь вёл скромную.
Только вот с деньгами у Степана Ильича оказывалось нечисто.
Бывало, отработает клиента - и семья богатая, и родственники сами благодарят - а не возьмет не то что лишнего, своего времени не зачтёт.
А бывает, со старухи за сына погибшего последнее вынет. Работал ко всем ровно, с сердцем, а в деньгах сам выбирал.
Поэтому в городе и говорили о нём разное.
Начальству на Степана Ильича жалоб не было, так что и судить не приходилось.
Пока однажды не приключилась с ним неприятная история, наделавшая немало шуму и кривотолков. История для такого городишки , как Верхнеярск, исключительная по своей странности и нелепости.
Умер всеми уважаемый человек - директор школы Павел Сергеевич Горцев, скончался скоропостижно, не дожив двух месяцев до собственного полувекового юбилея - инфаркт.
Степан Ильич свою работу выполнил, а деньги не взял. Не взял и не взял - из сочувствия ли родным, из уважения ли к человеку, свои дети у него учились когда-то. Понять можно.
Только вот уже на кладбище, когда близкие стали прощаться перед вечной дорогой, у покойного приоткрылось правое веко, а под ним глаза нет - тампон ватный аккуратно положен и кожей прикрыт. Дочь первая и заметила - пополз по толпе страшный шепоток. Тело, конечно, предали земле, а родные принесли жалобу.
Стали разбираться, кто и зачем, позвали Степана Ильича, а тот как в воду опущенный, молчит и глаза прячет.
Неизвестно, чем бы дело кончилось, да вдруг Сашка бессловесный заговорил.
- Моя вина, холодильник потёк, вовремя не последил, не разморозил, покойник и стал портиться.
Дело было в субботнее дежурство. Степан Ильич в ту пору на даче был. Я не знал, что нужно делать, взял да и вынул гнилое. Глаза ведь они первыми того... А чтоб Степан Ильич не огорчался, ватку незаметно подложил.
Сашку строго предупредили, чтобы больше не самовольствовал, заставили написать бумагу, пригрозили выговор в другой раз дать. Сашка покаялся перед родственниками и пошёл за Степаном Ильичом…
Степан Ильич не сказал ни слова, не поблагодарил. Развернулся молча. А ведь кому как не Сашке знать, что сам мастер в тот вечер справлялся, в одиночку, и ключи всегда носил при себе, самолично камеры открывал, никого и близко не допускал к холодильнику.
Через час Степан Ильич возвратился, к Сашкиному изумлению, водрузил на обмывочный стол полуторалитровую бутыль финской водки, разложил закуску, достал из стеклянного шкафа мензурки. Налил до краёв себе и Сашке. Молча выпили, задышали горбушкой, и еще. После третьей Степан заговорил:
-Молчи, Сашка, слушай, не перебивай.
В чём бессмертие человека? Скажешь, в душе? А в теле - смрад смертный?
А когда нет её души, нет вообще и не было вовсе? Что тогда человек - червь могильный? Сашка медленно, внимательно наставил на Степана свой тяжелый взгляд, усмехнулся понимающе.
-Где же оно тогда твое бессмертие? Погляди вокруг - рвут друг дружку зубами, пустобрешут во все стороны, гребут под себя... А покаются перед смертью - и жизнь вечная? Нет, мир не горшечники налепили, не бабы народили. Он от высшего ума организовался, потому не каждому бессмертие дано, его ещё добыть надо!
Сашка смотрел на Степана не отрываясь, напряжённо - перетянутая струна.
Степан Ильич вдруг приблизил вплотную к Сашкиному лицу влажные губы и горячо, захлебываясь, зашептал:
- В теле смертном бессмертие-то скрывается, в человечине! Ты вот про глаз тут слышал, а в хрусталике-то и спрятан камень бессмертия. Он человеку многое открыть может - и тайну рождения, и судьбу предречь или справить, и смерти убежать! Э-эх, а они...
Сашка задрожал мелким надрывным смешком. А Степан почти неслышно, одними движениями губ продолжал:
- Знать только нужно, где искать, в каком теле. Здесь хороший человек - дело пустое, он весь свой свет по жизни разнёс, раздарил, не из чего камню взяться. А подлец, хитрый, стяжатель, пустослов, сластолюбец, лгун, развратник - тот всё в кристалл вобрал, в его глазу камень чудесный и есть!
Сашка сглотнул и сдавленно прохрипел:
-Стало быть, ещё не нашел?
-Нет, но найду, надо верить, надо...
Неожиданным сильным ударом Сашка сбил Степана Ильича на кафельный, пахнущий хлором пол, стремительно обрушил ему на голову наполовину опорожненную граненую бутыль. Тот охнул и ослаб.
Не дожидаясь, пока остынет тело Степана Ильича, Сашка ловко распластал его на столе и потянулся к поддону за скальпелем.
Когда утром на крик уборщицы сбежался чуть ли не весь персонал , предстала леденящая картина: на залитом кровью столе лежало беспорядочно искромсанное окоченевшее тело Степана Ильича, на полу в предсмертной агонии корчился Сашка - под потолком болталась верёвка, оборвавшаяся, мерно раскачивалась, как онемевший язык колокола. Сашка замер, в окровавленных скрюченных пальцах его тускло сиял непонятный остывающий кристалл.