Я ведь уже писала, что недолюбливаю профессиональных филантропов? Детская травма - спасибо Чарльзу Диккенсу и Наталье Роллечек за блистательные образы этих ангелов милосердия и общественной пользы, навеки поселившиеся у меня в подкорке. А потом я еще как-то сдуру взялась материал о матери Терезе подготовить... ну, что сказать, текст у меня в конечном счете принять отказались, так как ждали от меня теплых и добрых слов в адрес мадам Бояджиу - а их у меня как-то не нашлось после тщательного ознакомления с деятельностью этой замечательной святой. В конце статьи я, помнится, приходила к выводу, что на том свете, ежели оный существует, она наверняка работает личным ассистентом херра Менгеле - ставит там опыты по купированию бесовских хвостов.
Я не сомневаюсь, что среди профессиональных филантропов есть люди достойные, но не могу сказать, что моя биография была богата на близкое знакомство с таковыми. А те из моих добрых знакомых, которых волею судьбы забрасывало на какое-то время в тот или иной сияющий храм Милосердия, - обычно либо вскоре бежали пруду изменившимся лицом, либо изменяли это лицо до такой степени, что получались совсем уж неузнаваемыми.
Разумеется, это все исключительно мои личные наблюдения и размышления, ошибка частного опыта и значения не имеет. То, что вокруг этого дела будет неизбежно кружить множество стервятников, ханжей, бездельников, мошенников и истеричек вовсе не означает, что там нет места целеустремленным благородным здравомыслящим людям и все такое. Но у меня вот такой кривой взгляд на это дело, что уж тут поделаешь.
И, конечно, последний пост госпожи Мониавы ситуации не улучшил, нет. Я в чем-то даже могу ее понять. Для нее больной ребенок - сверхценность, краеугольный камень, бесспорный, единственный претендент на максимальное внимание.Все прочие тут статисты и обслуживающий персонал - учителя и дети в классе с инклюзией, прохожие, работники и посетители кафе, кровные родственники этого ребенка... Права больного важнее удобства окружающих, важнее покоя окружающих, счастья их... ну да, такой взгляд тоже имеет право на существование. Тем более, что вне реальности ФБ у нас тут по-прежнему на коляске с инвалидом не проедешь по пяти улицам из четырех.
И вот Мониава с гордостью пишет о том, как она сообщила всем знакомым и друзьям некой умершей четы, что один ребенок этой четы не скончался при рождении, как раньше считалось, а живет в ПНИ будучи тяжелым паллиативным инвалидом , а родители при жизни это скрывали... ну, так нет у них права на такую тайну, она всех-всех нашла и всем написала, пусть теперь все родственники и знакомые узнают, пусть до братиков-сестричек эта новость будет донесена - и это уж детям решать - будут ли они общаться с неожиданным братиком-инвалидом и брать на себя свою долю бремени по уходу за ним - или нет.
Потому что права ребенка на то, чтобы знать своих кровных родственников - важнее прав родителей на тайну, и вообще - все, кто отказываются от своих детей, они, как бы это сказать... ну, редиски. От этого у них ранняя онкология и прочие
кармические радости.
С моей точки зрения это классический филантропический подход к проблеме. Нанесение сомнительного добра за чужой счет.
Но дело даже не в этом. А в том, что я глубоко убеждена: мы идем крайне порочным путем, вешая на родителей, прежде всего, на матерей, все больше ответственности за детей. Я понимаю, что планета перенаселена и все мы ищем способы все активнее прессовать желающих размножаться, но так все-таки совсем некрасиво.
Все-таки на протяжении всей истории родителям оставляли лазейки. Пока мы были зайчиками под кустами и некоторое количество тысяч лет после того, право родителей съесть то, что у них родилось - или скормить это крокодилам - считалось священным. Инфантицид во всех видах был вполне допустимой и часто одобряемой практикой в большинстве культур.
А когда мы все-таки поняли, что такое поведение - есть ужасное безобразие, мы предложили родителям альтернативу: не можете сами воспитать - отдайте. Подбросьте под двери храма, оставьте в корзинке на площади, отдайте в сиротский приют. Потому что нельзя требовать от женщины, - да, прежде всего от женщины, - чтобы она растила ребенка, которого она не может вырастить. Это, знаете ли, даже как-то нечестно. Нельзя требовать от человека исполнения какого-либо долга, не предоставляя ему возможности этот долг выполнить.
А тяжелобольной ребенок - это и сейчас, в век пара и электричества, так сказать, - это практически всегда неподъемная ноша, мгновенно отправляющая родителей на обочину жизни. Это неоплачиваемый труд 24 часа семь дней в неделю, причем чаще всего труд чрезвычайно тяжелый как физически, так и психологически. И обычно он выпадает на долю весьма молодых людей, которые еще совершенно не готовы к подобным подвигам ни финансово, ни социально.
Сейчас в России даже отказавшись от ребенка в момент его рождения родители, (а чаще всего это одинокие матери), обязаны платить четверть всех своих доходов на его содержание под крылом государства. Если ребенка официально не усыновят - то как минимум 18 лет. Если ребенок признан недееспособным - пожизненно. Усыновляют больных детей примерно никогда, но их нередко берут в приемные семьи, так как за них тогда платит государство -в том числе зарплату приемным родителям , в том числе и из продолжающих исправно поступать алиментов родителей.
И так как люди - это новая нефть, то алименты с отказавшихся в последние годы начинают драть нещадно, в том числе запретили бэби-боксы, где ребенка теоретически можно было оставить, сохранив анонимность.
И таким образом общество разрушило социальный договор с женщиной - "ты роди, а не потянешь - отдашь." Мы не оставляем родителям выбора, они оказываются в положении бесправных рабов - причем в случае, если ребенок рождается больным - пожизненно. Ну, и , конечно, этот ребенок будет иметь права на свою долю наследства - потому что можно ограничить завещанием наследственные права только здоровых совершеннолетних.
И это само по себе - очень плохо. Плохо то, что мы делаем фактически крепостными людей, не готовых становиться полными рабами при немощном господине, к которому они часто не испытывают ни любви, ни даже жалости. Да, такое сплошь и рядом бывает, что матери не могут полюбить ребенка-инвалида, что он является для них кошмаром их жизни. (С отцами это случается еще чаще, это так, к слову. Согласно разнообразной, но одинаково печальной статистике примерно 9 из 10 мужей уходит из семей с такими детьми.) И мне кажется, что человечеству будет проще научиться полностью излечивать даже совершенно чудовищные синдромы и мутациии - чем перевоспитать всех своих женщин и мужчин, чтобы они умели одинаково лучиться счастьем, сорок лет возя в колясках с трубочками свое искалеченное дитя.
И осуждать тех, кто отказался, кто не смог, кто не потянул - это последнее дело, но и брать с них деньги за их несчастье.... ну, не знаю... может, поменьше розовых гигантских пингвинов по Москве развешивать и еще где-нибудь поэкономить?
Но госпожа Мониава идет еще дальше - она настаивает, что родители в такой ситуации даже не имеют права на сохранение своей тяжелой тайны хотя бы в кругу знакомых, что они, платя алименты, все-таки должны тратить свои душевные силы и время на уход за ребенком-отказником и так или иначе к этому будут подключены другие дети в семье.
То есть общество все больше скидывает с себя любые обязанности, предъявляя все больше требований к тем, кто имел несчастье родить ребенка, проигравшего в генетической лотерее.
И, знаете, я могу сказать, к каким последствиям этот совместный напор властей и филантропов приведет. Да вы и сами можете это сказать.