Московский музыкальный театр «Амадей» представил «Эвридику» Якопо Пери
Как известно, первым опусом в новом жанре, рожденным в союзе композитора Якопа Пери и поэта Оттавио Ринуччини, была «Дафна», до наших дней не дошедшая. А вот ее родную сестру «Эвридику» ждала более счастливая участь – она сохранилась и иногда ставится и сегодня, являясь, таким образом, самым старым образцом оперного жанра. Впрочем, пальму первенства у «Эвридики» оспаривает ее ровесница (обе появились на свет в 1600 году) оратория Эмилио де Кавальери «Представление о душе и теле», которую некоторые музыковеды считают все же оперой – действительно, границы жанров очень неконкретны: впрочем, такая проблема существовала и позже – вспомним хотя бы оперы и оратории Генделя, граница между которыми весьма эфемерна, по причине чего сегодняшний музыкальный театр активно ставит оратории английского немца как оперные спектакли.
Удивительно, но в последние годы, на волне интереса к барочной опере, в Москве оказались нередки обращения к самым ранним образцам оперного жанра. Так, «Представление...» Кавальери поставили в Театре Сац в 2014-м, там же появились два опуса Монтеверди – знаменитый «Орфей» (2018) и реконструированная Эндрю Лоуренсом-Кингом «Ариадна» (2017), чуть раньше (в 2016-м) театр представил России и Москве и вовсе неслыханный эксклюзив – первый образец не итальянской, а испанской барочной оперы («Любовь убивает» Хуана Идальго де Поланко). Но, если быть точным, этот процесс касается не только совсем близкого времени – интересные опыты в этом плане были в московских театрах еще в 1990-е. Так, в МАМТе тогда познакомили московскую публику с «Дафной» Марко да Гальяно – оперой 1609 года композитора все из той же Флорентийской камераты, соратника Пери и Ринуччини. А самая первая опера – «Эвридика» Пери – была поставлена в Театре Покровского еще в 1993 году и шла несколько сезонов с успехом на его прежней сцене на Соколе.
И вот теперь к этому первоопусу, к этому живительному источнику жанра, решил обратиться Московский музыкальный театр «Амадей» Олега Митрофанова, отметив таким образом собственный четвертьвековой юбилей и 420-летие мировой премьеры «Эвридики». Камерный музыкальный театр, не имеющий своего помещения, появился в 1996 году и обязан своим существованием исключительно творческому горению основателя – режиссера и музыканта Митрофанова. Это он, раз позвав за собой артистов, не отчаивается уже в течение 25-ти лет, хотя труппа существует в весьма сложных условиях. Одно время, в конце 1990-х – начале 2000-х, театр обосновался в Странноприимном доме графа Шереметьева, больше известном как Институт Склифосовского: там, под знаменитым куполом гениального Кваренги, регулярно игрались спектакли, в том числе и крупной формы. В разные годы в репертуар входили оперы Моцарта, Рамо, Глюка, Чайковского, Стравинского, Бриттена и др.
Однако уже достаточно давно театр вынужден скитаться по музеям и библиотекам, небольшим московским и провинциальным сценам. В таких условиях предпочтение стало отдаваться «совсем камерным» операм и даже музыкально-драматическим композициям, а их показы случаются редко. Именно в расчете на суперкамерную обстановку библиотеки рассчитана и последняя работа театра – «Эвридику» Пери представили в библиотеке-музее «Дом Алексея Федоровича Лосева», что на Старом Арбате. Несмотря на весьма неподходящие для театрального произведения условия, пусть и позднеренессансного, игравшегося когда-то в камерной обстановки дворцов итальянской знати, но все же предполагающего участие немалого количества исполнителей и определенно некое пространство для творчества и дистанцию с публикой, все же весьма символично, что премьера состоялась именно в институции, связанной с именем великого русского философа, столь много сделавшего для развития философии музыки.
Постановку вместе с Митрофановым (выступившим в качестве музыкального руководителя и режиссера) осуществили художник Юлия Волкова, световик Константин Хромушин, хореограф Анна Некрасова, концертмейстер Наталья Мятиева. В неприспособленных условиях крошечного зала им удалось разыграть настоящее театральное действо, в котором были смысл и логика, четко выстроенная драматургия, верно найденная эстетическая линия. Главный акцент в условиях невозможности развернуть полноценную сценографию и близости со зрителем был сделан на пластику и мимику актеров, детальную проработанность актерской игры, вживание в образы. Огромна роль света и тех небольших элементов реквизита, что задействованы, которые в условиях камерности приобретают гипертрофированное значение – венки, ветви растений, так или иначе ассоциирующиеся у публики с орфической аркадией. В простых костюмах доминируют два цвета – черный и белый: черная основа и белые хитоны, имитирующие античные. Лишь иногда в эту монохромную дихотомию вторгаются элементы золота, как, например, в костюме властного и неумолимого Плутона. Огромна роль пластического решения спектакля, и надо признать, оно весьма удачно – многочисленные перестроения артистов (солистов и хорового ансамбля), элементы танцев, имитирующие некие сакральные ритуалы телодвижения, фактически это все в совокупности заменяет собой прочие элементы театра, недоступные в условиях данной постановки. Через все действо зрителя ведет рассказчик от лица поэта Ринуччини – он же Харон (чтец Михаил Полежаев): его комментарии очень приходятся кстати, поскольку малознакомая широкой публике опера исполняется по-итальянски, и хотя «Амадей» обеспечил всех зрителей полным текстом либретто, в условиях отсутствия привычной для современной публики бегущей строки и по большей части тотальной темноты читать программку не представлялось никакой возможности.
Оперу Пери обрамляют два небольших фрагмента из музыки Клаудио Монтеверди – первого гения оперы, младшего современника лидеров Флорентийской камераты: во введенных авторами спектакля прологе и эпилоги звучит «Плач нимфы» в трогательном исполнении сопрано Наталии Лис и мужского квартета. Между музыкальным языком Пери и Монтеверди таким образом протянута нить преемственности, что весьма оправданно, вопреки утверждению некоторых музыковедов, что образцы творчества первого звучат архаично по сравнению с образцами второго: кажется, этот тезис уж слишком безапелляционен – музыка Пери по-своему изящна, изобретательна и интересна, в ней угадываются развитый тематизм и мелодическая талантливость автора, его умения работать с разными музыкальными формами его эпохи. Мадригальное начало, на котором выстроена вся позднеренессансная / раннебарочная опера, показывает плодотворные искания в области развития монодии, чем занимались активно флорентийцы, пытаясь нащупать пути к возрождению мелодекламации древнегреческого типа. Музыкальное сопровождение пения осуществлял ансамбль солистов камерного оркестра «Амадея», состоящий из бассо-континуо (Наталья Митяева), клавишных (Максим Афиногенов), скрипки (Ульяна Кислицына), альта (Анастасия Анисимова) и флейты (Константин Веневцев): он звучал слаженно и гибко, чутко ведя и поддерживая певцов.
Вокальные работы почти все оставили приятное впечатление. Особенно стоит отметить, конечно, сочное сопрано Александры Башиловой (Трагедия, Дафна, Прозерпина), нежное и интонационно богатое – Полины Нестеровой (Эвридика), элегантный тенор Федора Вершинина (Дорос, Радаманто). Роль Орфея была поделена между двумя солистами – молодого певца сыграл лирический баритон Александр Боголюбов, обладающий помимо приятного голоса выигрышными внешними данными; стары Орфей – опытный тенор Абдул Мукманов, чье экспрессивное пение с избытком передавало горечь утраты, постигшей легендарного фракийца. Не выбеляя, не выплащивая искусственно голоса, нарочито не лишая их естественного вибрато, певцы все же старались существовать в традициях аутентичного музицирования – отдавая предпочтение более прямому звуку, умеряя амплитуду вибрато, не сосредотачиваясь на самолюбовании собственно вокалом, красками голоса, но подчиняя свое пение прежде всего задачам драматической выразительности. Вместе с тем в их пении с избытком присутствовало легато, легкость и изящество звуковедения, что справедливо ассоциируется с традициями итальянской школы как таковой.
25 октября 2021 г., "Играем с начала"