Джек вырос в лесу, и в городе
для многих он был чужим.
Жену его звали Дороти, и Джек нарушал режим.
Когда проплывал над улицей космический острый чёлн, то Джек, перестав сутулиться, брал Дороти за плечо и вёл бедолагу к площади одним из своих путей, где днём на гривастой лошади катал чародей детей. И нравилось детям, кажется.
Туман холодил виски, а с неба роняли саженцы небесные лесники: мы холили их, лелеяли.
Был Джек конопат и рыж. И звёздная артиллерия лупила по скатам крыш.
Джек только ходил, насвистывал, от лавки до фонаря. И кто-то смотрел завистливо, а кто-то не одобрял, кидался словами едкими, мол, совести нет у вас.
Осина качала ветками, шумел долговязый вяз, шептались берёзы с клёнами, что скоро зима, хотя зимой запретят зелёное, а чудо не запретят.
По светлой воде, как посуху, над тёмной водой, как пар —
друид с деревянным посохом, дриада, шаман и бард.
А Дороти — луч за тучами, родное до слёз ребро — в ладонях несла текучее звенящее серебро.
Стволы наливались соками.
Когда подошёл черёд, зима наступила всё-таки.
В квартире — тепло и мёд, стояли на полке слоники. Котейка на стол залез.
И прямо на подоконнике у Джека прижился лес.