У долгой ночи нет лица, проста она, густа. Считает век, считает царь, считает пустота. В какой-то средней полосе пылают алтари. Про сны рассказывает всем свихнувшийся старик. Внушает самому себе, что сны — они пути, что легендарный бог Себек светило проглотил. Под одеялом нильских вод, стараясь не дышать, лежит, баюкает живот, раздутый словно шар.
У долгой ночи нет имён, тьма искажает факт. Встаёт последний фараон, разинув саркофаг. Встаёт прославленная дочь династии песков. Себек лежит, ему невмочь, он зелен и рисков. Несите зелье, антидот, ещё целебный ил. Держись, старик Хамид идёт. Рыдает крокодил. Спешит к нему старик Хамид погладить длинный хвост.
Рисует тени пирамид когтями между звёзд хранитель Фив, небесный свод заводит с толкача. И если спросит сфинкс чего — ты знай, что отвечать:
твоим вопросам нет числа, твоя душа седа. А ночь, какой бы ни была, закончится всегда для рыбаков и ворожей, людей прямой спины.
Себек спокойно спит уже. Мы слушаем про сны. У долгой ночи сотня лиц, не вычислить её. Полуодетый страж гробниц страны не узнаёт. Молчит Хамид, плывёт паром, увозит старика. Как тростниковое перо колышется в руках.