Ранее, религия имела ценность, как нечто, что объединяет общество, создаёт некую подоснову, на которой выстраивается общественная жизнь. Религия, например католичество для Европы или православие для России, имела адаптивную функцию: верующий точно знал, как нужно жить в обществе так, чтобы его не осуждали, не гнали, чтобы пользоваться уважением. В онтологическом, психологическом и философском смысле религия выступала гарантом определённых вещей, как-то разумности и справедливости Вселенной, устойчивости законов бытия, неуничтожимости Я, правоты света, добра и красоты, которые находили свой первоисточник в Благе.
Религию не искали, в ней рождались. Жажда истины уводила человека либо в крайнюю аскезу, либо в апофатическую мистику, либо в ереси, либо вела его путем, который впоследствии станет путем позитивизма. Но тем не менее даже сама жажда истины, воля к истине, в её конечном, предельном, абсолютном смысле, являлась волей к Прекрасному-и-Благому, потому что Прекрасное-и-Благое – было предметом веры.
Однако Прекрасное существует лишь тогда, когда что-то становится прекрасным, Благо же творится. В камне нет блага, но благо есть в поступке. Любовь существует там, где есть любящий, любимый и возможность коммуникации, потока информации и взаимодействия. Без взаимодействия нельзя говорить о любви, а её полноте. Бог называется Любовью лишь после того, как Слово становится Плотью. Без боговоплощения, почему мы можем назвать Бога Любовью?
Более того, почему мы вообще можем назвать Его хоть как-то, будь то Справедливым или Всемогущим? Справедливым, потому что Он вершил справедливость, Всемогущим, потому что Ему все подвластно, как о том повествует Библия.
Собственно, мы можем знать о любви лишь благодаря коммуникации с ней, ощущению её проявлений. Эта причина является основой знания вообще. Идеальное понятие – это маяк, зажженный нами, условная точка на горизонте, к которой мы принципиально направляемся. Это идея любви, это проект нас самих, как любящих. Мы создаём идеальные понятия, творчески работая с неидеальным материалом.
Жизнь без религии можно воспринимать, как свободу. По крайней мере, если речь идёт о религиозной догматичности, закрытости, которая проявляет себя в обрядах, жестах, символах, понятиях закона и греха против закона, и так далее. Но, чтобы это и правда было так, требуется воля к объективности: проясненная экзистенции – это усилие. Без такового жизнь без религии, есть жизнь без творчества, и жизнь без пути. Хотя, догматически замкнутая жизнь – тоже отсутствие пути, динамики, движения.
Мною было упомянуто слово «творчество» – оно имеет ключевое значение.
Научная методология – это нечто доступное нам практически с раннего детства, с того момента, как мы в принципе начинаем учиться. Но наука с самого начала начинает преподаваться нам, как нечто насквозь застывшее, зажатое в тиски ряда законов, теорий и сложившихся представлений. Это усугубляется стократ так называемой общественной моралью, которая также статичная, и довлеюща, и тем чудовищна, что на самом деле не соблюдается никем в полной мере. И вот тут для творческих людей религия, которая, в своих серьёзных формах невостребована массами, становится будто бы уже не закабалением, но некоей точкой роста творческой свободы.
Поэтому живой интерес к духовной культуре человечества, является для таких людей попыткой вырваться за границы и пределы, которые предустановлены обществом и научным детерминизмом. Но действительно ли это удаётся? Когда поиск Прекрасного-и-Благого из свободного и конструктивного, из творческого, превращается в невротический? Когда метанойя превращается в метания, а аскеза – в самоцель, в бессмысленной попытке идти против рожна? Когда вместо чуда, мы находим ложь? Вероятно, тогда, когда теряем ясность экзистенции, доверяясь иллюзиям и фантазмам, не осознавая себя.
Способствует ли этому сама религия, как таковая? Практически все религии говорят о своей исключительности, а значит – противодействуют инакомыслию, стараясь втянуть в этот вопрос, как можно больше людей. Это заставляет верующих терять себя, ослабляет критическое и самокритическое мышление. Таким образом возникает проблема религии, как института.
Однако при преодолении такого влияния религиозных институтов, но при сохранении веры, человек сохраняет себя, и, как кажется, это не мешает творчеству.
Итак, что же ищет человек, не страдающий неврозом, от религии? Я бы предложил следующее:
1. Свободы творчества, преодоление детерминизма и подавленности, как от неправильно представленной им морали, так и от научного догматизма.
2. Нового материала для творчества, альтернативных путей.
3. Новых горизонтов, Запредельного.
Выше перечислялись функции религии, и заметьте – они отличны от этого списка. Тут речь идёт уже не о законах, но о свободе, если хотите – о благодати. Не мзды и воздаяния, но благодати ищут, благодати по ту сторону добра и зла, говоря словами Ницше.
Дать искомое может не только религия, но недогматическая наука и искусство. Наука и искусство – это вообще универсальные пространства, свободные в той мере, в коей свободны от политики, идеологии, догматической религии и догматической же науки (которую иногда называют академизмом). А религия, если мы говорим о связи с Трансцендентным, в той мере собственно религия, в коей свободна и трансцендентальна.
#философия #религия #трансценденция #экзистенциализм #творчество #свобода #поиск истины