Обнажённая земля Южного Ольхона и Тажеран богата на красивые камни - тут известно почти полторы сотни минералов:
Среди которых вполне можно найти древний пест, наконечник стрелы, черепок или шлак архаичной металлургии:
Первые люди на Ольхоне поселились 13 тысяч лет назад, здешняя сухость отлично сохранила старейшие из известных в Байкальской стороне 4-тысячелетние могилы. Но самый распространённый пласт доисторического наследия Ольхона - сколы, маленькие каменоломни, где первобытные люди добывали себе песты и наконечники:
Чаще историю Ольхона начинают пересказывать лишь с железного века, который в 6-8 веках сюда принесли из Саянских предгорий курыкане. Явные тюрки, родня енисейских киргизов, это был народ небольшой, но воинственный и для своих времён даже высокотехнологичный. Китайские источники тех лет упоминали неких гулиганов - три племени кочевников, во главе каждого из которых стоял вождь-тегин ("сыцзинь"), один из которых, вероятно, избирался Великим тегином на время больших войн. Всего курыкане могли выставить около 5 тысяч всадников, но конница эта приводила в ужас даже арабов и их среднеазиатских союзников, у которых народ "кури" упоминался как "необузданные варвары" и даже "людоеды".
У курыкан была особая порода коней, "с головы похожих на верблюда", о которых при дворе Танского императора слагали поэмы. Курыкане строили простейшие крепости, стены и дозорные посты из каменных плит без раствора, но доктрина их явно была наступательной - в первую очередь преуспели они в металлургии. В сыродутных горнах с кожаными мехами курыкане получали почти чистый (99,4%) металл, позволявший оснастись все пять тысяч всадников первоклассным оружием.
Вот тут на витрине музея в Хужире слева видны схема печи, её фрагменты (включая каменный молот), шлаки и крица (пористое черновое железо), а справа - готовая продукция, будь то рыболовные крючки, оружие, конская упряжь или даже украшения: не удивлюсь, если бог стали Кром из "Конана Варвара" был вершиной курыканского пантеона. И уж точно от них достался бурятом культ дарханов - шаманов-кузнецов, которые стояли выше, чем обычные шаманы.
Своих покойников курыкане хоронили в чрезвычайно прочных плиточных могилах, видимо олицетворявших лодки для Реки Времён. Об их религии толком ничего не известно, но бурятское шаманство, вероятно, корнями уходит в неё. В истории курыкане занимают особое место - ведь через них буряты и якуты, два крупнейших сибирских народа, оказываются сводными братьями.
С 11 века из монгольских степей на Байкал всё настойчивее проникали молодые и потому более агрессивные племена икересов (эхиритов) и хори-тумэтов, постепенно сломавшие строй трёх курыканских племён. Рассеявшись по тайге без своих тегинов, частью курыкане смешались с пришельцами, превратившись в бурят, а частью ушли вниз по Лене, где сойдясь с таёжными народами вроде эвенков стали якутами. И хотя кочевья курыкан простирались по всему Прибайкалью, лучше всего курумчинская культура (наследие курыкан и первых поколений бурят на их месте) сохранилась именно в степях Приольхонья.
Многочисленные хоринцы, эхириты из "пяти столпов Чингисхана" и пришедшие уже в его эпоху булагаты стали основной прибайкальских бурят, которые, надо сказать, и в наши дни свысока поглядывают на своих забайкальских собратьев. Те образовались в смешении прибайкальцев (в первую очередь хоринцев) с монголами и ойратами, а то и вовсе были записаны в буряты просто по факту того, что оказались к северу от русско-китайской границы, и потому прибайкальцы только себя считают настоящими исконными бурятами. На Ольхоне живут, как я понял, в основном эхириты, проникшие сюда в 11 веке по Сарме с верховий Лены. Вот главные их атрибуты - ритуальная коновязь-сэргэ, разнесённая с Алтая всё теми же курыканами, и деревянная юрта.
К приходу русских здешние буряты вообще забыли о войлочных юртах, сохранив их планировку, но утратив главное свойство - мобильность. Обжившись в тайге, они и не были настоящими кочевниками - скот перегоняли по горам между летними и зимними пастбищами, а в Приольхонье как бы не важнее пастбищ была байкальская вода.
Вещи с кадра выше принадлежали даже не рыбакам, а нерповщикам. Самый крупный из множества обитателей Байкала - это нерпа, питающаяся рыбой и не имеющая естественных врагов, а потому непуганая. Как и у всех ластоногих, мясо нерпы невкусное, но подстрелив добычу, нерповщик угощался свежей тёплой печенью, богатой на витамины. В первую очередь нерп добывали на шкуры, продажа которых в царские времена была основным делом ольхонских бурят.
Вот так описывал нерпичью охоту в 1978 году журналист "Известий" Леонид Шинкарёв:
"начинают промысел в середине апреля. Лед еще прочен, дни уже ясные, солнечные. Охотник ставит на санки белый парус с двумя отверстиями. Одно для глаз. Другое – для ружейного ствола. Сам надевает на ватную фуфайку белый маскировочный халат и скользит на санях к тем льдинам, на которых греются нерпы".
Другим способом лова были специальные подлёдные сети.
Нерп в Байкале живёт, однако, как бы не больше, чем людей на его берегах - я видел оценки от 40 до 100 тысяч особей, в то время как квоты на их добычу уже в 1970-е годы не превышали 3 тысяч в год. Сейчас же легальные нерповщики с квотой в несколько сотен шкур остались лишь среди эвенков в окрестностях Северобайкальска.
Ещё одна необычная экспозиция хужирского музея - ганза, как называются в бурятском языке курительные трубки:
Табак стал просачиваться сюда в 17 веке, когда монголы и ойраты приняли своей национальной религией буддизм и потому всё теснее взаимодействовали с Китаем. "Жёлтая вера" тогда стремительно распространялась и среди бурят, теперь фигурирующих в школьных учебниках как один из трёх буддийских народов России. На самом деле всё сложнее: буряты в подавляющем большинстве двоеверы, многих духов из шаманских культов ламы записали в махакалы и бодхисатвы, вот только пропорция двух религий совсем не одинаковая от улуса к улусу.
Забайкалье можно считать буддийским полюсом пёстрого БурМира, где от шаманства остались разве что бурханы у дорог, а Прибайкалье, и в особенности Приольхонье - наоборот, шаманский полюс, где сэргэ стоят в каждом дворе, а не то что дацан, но даже небольшую ступу разрешили построить только на необитаемом острове Огой. Буддийские иконы, кодексы и флажки я видел на Ольхоне лишь в музее. И судя по этой витрине, в царские времена позиции буддизма в Прибайкалье были даже твёрже, но в постсоветскую эпоху эхирит-булагаты выстраивали свою идентичность вокруг исконного шаманства.
Однако нынешний Ольхон - скорее русский остров. Новая смена народов после без малого 1000 лет господства бурят началась на рубеже 19-20 столетий, когда остров охватила эпидемия проказы. Она выкосила 2/3 его населения, которое так и не успело восстановиться до советских времён. Советы же раскулачили да депортировали 13 богов и занялись обустройством Ольхона исходя из нужд народного хозяйства.
Острову готовилась судьба "непотопляемой плавбазы", и на основанный в 1932 году Маломорский рыбзавод народ ехал со всего Союза, причём с 1940-х годов русских здесь дополнили украинские и литовские спецпереселенцы. Но всё же рыбаки - не заводские рабочие: Ольхон успела захватить не интернационально-городская, а именно русско-деревенская культура.
Бурятские деревни Ольхона, в первую очередь степная Ялга, при этом никуда не делись, но живёт в каждой из них не больше нескольких десятков человек. Из 1700 островитян 1300 сосредоточены в Хужире, где "на глаз" буряты составляют 10-15% населения и немногим больше - полукровки.
Ну а слава древнего шаманства парадоксальным образом способствует тому, что русская культура продолжает теснить здесь бурятскую: дети местных старожилов уезжают на материк в поисках лучшей доли, а приезжает на их места русская молодёжь, окрылённая высокой эзотерикой, шаманскими практиками и волонтёрскими проектами "спасения Байкала". Не говоря уж обо всех этих турфирмочках, гостиницах, сувенирных лавках и омулёвых кафе - у иркутского или ангарского бизнеса явно капиталов больше, а хватка жёстче, чем у людей из глубинки.
Для жителя Ольхона нормально владеть английским, немногим реже - китайским, и в общем в доковидные времена священный остров всё сильнее дрейфовал в глобальный безнациональный мир с перспективой когда-нибудь стать планетарным центром шаманства.