Старинная усадьба, выслуженная ещё во времена екатерининского передела братьями Зубовыми, пережив период бесстыдного расцвета и варварской роскоши, на закате дворянского века была приговорена к медленному мучительному умиранию, как сотни и тысячи других опустевших помещичьих гнёзд по всей Российской империи, если бы один из последних её владельцев, к слову сказать, никогда так и не побывавший в тех краях, не нанял толкового управляющего.
Когда семейство Вельнеров прибыло в имение, пред любопытствующими взорами дружной трудолюбивой фамилии предстала картина удручающая: поместье, находившееся в залоге, всё время кочевало из рук одних управляющих в другие, некогда прекрасный английский парк зарос и загустел и, если бы не замшелые гранитные плиты под ногами да несколько покосившихся портиков на месте, где раньше, вероятно, стояли беседки, то вполне сошёл бы за молодой смешанный лес. Многочисленные пруды поросли ивняком, водопады иссохли, мостики упали, а от мраморного античного пантеона остались только вросшие в землю разрозненные пьедесталы. Однако сам помещичий дом ещё возвышался над грустным покоем добрым древним исполином, не утратив ни державной мощи своей, ни прежнего достоинства...
Вельнеры в картине упадка не заметили драмы - их миссия была прозаическая, они приехали работать, а не опускать руки. Уже на другой день, после того как семейство обосновалось в бесчисленных покоях правого крыла замка, повсюду началась деятельная созидательная жизнь: застучали топоры в парке, распиленные стволы сухих деревьев тут же рубились на дрова и возами отправлялись в город на продажу.
Управляющим были вызваны крестьяне для расчистки прудов, восстановлены дорожки, нанята скромная прислуга: прачка, кухарка, конюх и семья подсобных рабочих из карелов-крестьян, живших в этих суровых и бедных краях и составлявших едва ли не треть крестьянского населения здешней вотчины.
Постепенно из хаоса запустения стал проявляться чёткий немецкий порядок: в полуверсте от имения была организована заготовительная контора, маленький консервный заводик, лесопилка, а на глинистом берегу реки заработала артель по обжигу кирпича. Кирпич возили баржей вниз по течению. И вот уже через несколько лет в соседней деревне появилась школа-четырёхлетка, часовенка, первые этажи новых крестьянских изб стали складывать из кирпича, а крыши крыть железом.
Семейство Вельнеров было большим: старушка-мать, чей патриарший авторитет трепетно оберегался старшей четой, трое сыновей, таких же неуёмных, энергичных и предприимчивых во всех областях жизни, как их отец, и двое девочек, с младенчества приученных к труду.
Когда в лучшие времена старшие дети приезжали из города, где учились в лютеранском пансионе, и всё семейство собиралось к Рождественским каникулам, то нельзя было представить отраднее картины: Кристина Генриховна с неутомимыми спицами в руках - с тёплым чулком для одного из драгоценных внучат, девочки, прилежно выводящие за матерью на своих пяльцах трудный узор батистовой мережки, братья, наперебой возбуждённо обсуждавшие с отцом планы на лето: сколько будет высажено яблонь, какие сорта лучше прививать, стоит ли уже сейчас начать оранжерею или повременить месяц, чтобы к Вербному и православной Пасхе отправить в город возы свежей срезки цветов.
Но особенно уютно и радостно становилось на само Рождество. В парадной зале появлялся стол яств, какие в обычные дни не подавались: шоколадные конфеты в расписных бонбоньерках, мармелад, засахаренные фрукты, цукаты, лёгкие миндальные ракушки-пирожные, варили какао. Для каждого из детей наряжали свою личную ёлку, на которую все члены семейства вешали коробочки-сюрпризы из разноцветной папиросной бумаги или золоченой фольги. В Сочельник перед Крещением приглашали крестьянских детей, устраивали для них собственными силами театральное представление с музыкой, вручали подарки: мешочки орехов и сладостей, рукоделия Кристины Генриховны- тёплые варежки или чулочки, отрезы набивного ситца.
Летом старшие мальчики трудились наравне с нанятыми работниками в поле, в саду, налаживали машину на лесопилке, ходили на мельницу. Девочки, приезжая из гимназии на каникулы, учительствовали в деревенской школе. Старший Вельнер особо сообразительных и хватких до наук деревенских ребятишек за свой счёт отправлял в городское училище - изучать ремесло. Жители соседних деревень полюбили Вельнеров за их щедрость, понимание крестьянской жизни и незлобие.
Незадолго до революции случилась в семье трагедия - старший Вельнер поехал на Николу в город - отвозил отчёты и деньги в банк, а на обратном пути лошадь сломала ногу. Всю ночь в мороз посреди леса ждал оказии, чтобы добраться до жилья. Он сильно простудился и, несмотря на старания прибывшего из города немца-лекаря, в три дня сгорел от пневмонии. Старший брат уже служил офицером во флоте, младший учился на третьем курсе в университете, поэтому на смену отцу в должность вступил средний - недавний выпускник инженерного факультета. Мать семейства, почти столетняя и к тому времени полностью ослепшая бабушка - Кристина Генриховна, теперь уже по памяти продолжавшая вечное движение спицами, юные барышни, осунувшиеся, похудевшие от слёз - с лёгким отсветом хрупкого аристократизма...
Таким вошло осиротевшее семейство Вельнеров в семнадцатый год, который, вопреки всему, был поставлен средним братом - старшим в доме - на рельсы неизменных правил и традиций, а потому прошёл в трудах и заботах, почти без потрясений.
Приходили осенью рабочие, требовали передать новой управе заводик и лесопилку, но за неимением толковых инженеров Вельнера оставили на должности, даже назначив ему от новой власти жалование.
За рабочими - крестьяне из соседних деревень наезжали грабить: Вельнеры вели себя смиренно и доброжелательно, так что те, пристыженные, вспомнив прежнее добро, лишь забрали лошадь с дрожками, немецкую посуду, хрустальные люстры да разграбили погреб.
Вельнер собрал женскую половину семейства (под защитой садовника-финна, верой и правдой служившего многие годы отцу и получившего за трезвость и трудолюбие отдельный хутор с хозяйством), тайно переправил семейство в город с тем, чтобы пробирались в Петроград и, воссоединившись с братьями, покинули Россию.
Брат же остался встречать судьбу, предчувствуя, что должен расплатиться собой за всех.
Потом пришли эти, чтобы показать новую власть, хозяйничали в доме, срывали портреты в зале, жгли костёр, дожидаясь крестьян, чтобы начать распродажу: уходили по одному парные сервизы, мужики увозили на телегах золочёные кровати и балдахины, гнутые стулья, снимали вместе с войлоком суконное покрытие с полов, а бабы их жадно и придирчиво рылись в шкафах, перебирали батистовое белье и рубахи.
Потом приступили к допросу: требовали отдать золото и драгоценности, награбленные с трудов рабочего народа. Вельнер принес ящичек со столовым серебром, отдал прибор для письма, серебряную готовальню. Ругались, угрожали, ломали паркет, гнули дубовые дверцы шкафов - искали, не верили. Стали срывать пиджак, выворачивали карманы, обыскивали до нитки.
Он попытался отстоять часы - фамильный брегет, доставшийся отцу от деда, переданный ему перед смертью Вельнером-старшим по праву наследства. Тут худой, злой, вертлявый - из главных - Прохор Ильич, а по-старому Пронька (ровесник Вельнера, с которым когда-то мальчишками ходили в ночное, ловили раков, а зимой брали снежную крепость), из бедноты, потому знавший про свою правду, вырвал брегет, ударил ногой в грудь, а когда Вельнер упал, с оттяжкой топтал сапогами ослабевшие тонкие пальцы и бил в лицо:
-Гнида буржуйская, кончилась твоя сладкая жисть! Попробуй на вкус нашу соленую, бедняцкую.
Бил долго, допытывался, где барышни укрылись, у кого прячутся. Другие смотрели, перекуривали, понимали. Потом, когда Вельнер стал дышать тише и больше не вздрагивал от каждого удара, только отрешённо мотал опухшей головой, подошли, приложились по разу, отметились каждый, но уже равнодушно, без интереса.
Потом пили привезённый с собой из деревни самогон, распоряжались, где рыть могилу: мужики стаскивали бывших обитателей буржуйского дворца: конюха Антипа, с чёрной запекшейся коркой вместо глаза, жену его, с закоченевшим, раскрытым криком ртом, старика-чухонца... Сверху скинули хозяина, закапывать не стали - слегка присыпали, завтра в рейд по району - яма ещё пригодится.
Отправили в город обоз с добром, выставили патруль, спать пошли за полночь.
Прохор упал, не раздеваясь, на барскую кушетку, забылся усталым сном.
Вдруг сквозь сон почувствовал, что кто-то шарит по телу горячими пальцами, ищет что-то. Мгновенно сел, нащупывая у бедра кобуру: глядь, а то Вельнер стоит, улыбаясь, будто извиняется, мол, за часами пришёл, сам рассуди, Пронька, часы отцовские, фамильные, без них нельзя.
Пронька выхватил холодный металл, наставил в грудь. Вельнер отступил к двери и пошёл. Пронька бросился следом. Стрелять не стал: " На что постовых зря полошить, так разберусь, руками порву буржуйскую тварь".
Вельнер шёл дорожкой парка, то ускоряясь, то замедляя шаг, чтобы Пронька не отставал. Остановился у края ямы, переминается:
- Пронь, а помнишь, как мы раков в ручье ловили ночью? А отец, когда твой дядька болел, лошадь с телегой дал, к врачу возили? А бабушкины варежки со снегирями на Рождество помнишь? И как девочки пели, а ты слушал, улыбался? Ну пожалуйста, часы фамильные отдай! Мне это важно, Пронь, понимаешь?
Просит, уговаривает, а сам спускается вниз по мягкому склону.
Пронька стоит у ямы, часы в руке крепко сжал, звенит цепочкой:
-Что ж ты, гнида, думаешь? Я живых не боюсь, а мёртвого испугался? Да мне доброта ваша буржуйская с детства поперёк горла вставши! А сестёр я твоих завтра вот найду, знаешь что с ними сделаем? Теперь наша власть! Ва-а-а-режки...
И, не найдя больше слов, переполняясь до краёв жгучим злобным презрением, спустил портки, встал на краю.
Пошатнулся пьяно и покатился по глине вниз, туда, где лежало развороченное могильное нутро. До утра Пронька ещё кричал из жерла, ворочался среди мёртвых, звал своих, а потом затосковал - затих, утром подвезли новых.
***
Вельнеры по женской линии были долгожителями. Когда самая старшая из многочисленного семейства решилась проделать долгий путь, чтобы найти могилу брата и перевезти его к своим, другие Вельнеры спорить не стали. Они помогли оформить визу, а во французском посольстве нашёлся тот, кто готов был организовать для мадам встречу. Эта встреча явилась плодом долгой переписки мадам Вельнер с маленьким музеем провинциального городка, старожилами и краеведами.
Когда мадам Вельнер вступила в чёрный заброшенный парк усадьбы, окинула взглядом кирпичные развалины старинного особняка, то почувствовала радость грядущей встречи. До этого не питала иллюзий - найти в общей могиле среди множества истлевших останков того, единственного... Но сейчас предчувствие зажгло в сердце надежду. Пока копали, она внимательно стояла на краю и вглядывалась в ржавую глину (старики часто не видят рядом, зато хорошо различают вдаль) - что-то тускло блеснуло под острием лопаты - брегет! Это он, это его часы, он ни за что не расстался бы с ними!
Вельнер возвращалась домой, с нежностью прижимая к груди небольшую шкатулку, украшенную простым строгим крестом, - отныне не только дух, но и прах её драгоценного брата воссоединится с родными и обретёт заслуженный покой.