Тихое тёплое зимнее утро. Пасмурно, чуть туманно. Белым-бело от свежевыпавшего снега. На улицах города пусто – ни машин, ни людей.
И вдруг вспомнилось, как таким же тихим зимним утром шла я с бидончиком за молоком и так же безлюдно было на улицах.
...Мне шесть лет. Сегодня воскресенье, в садик идти не надо, я прекрасно выспалась к девяти утра. И родители отправляют меня за молоком. Маленький бидончик, рубль в варежке, наказ: спросить, цельное ли; порошковое не брать.
По протоптанным тропинкам пробираюсь между домами – двухэтажными «сталинками» – и выхожу на центральную улицу нашего посёлка. По бокам – те же двухэтажные «сталинки», покрашенные в голубой цвет, с белыми обводами вокруг больших окон. Посёлок ещё спит, но улица расчищена. Можно идти по середине дороги: машин нет. Очень мало тогда было машин в Воркуте. Людей было в разы больше, автобусы ходили чаще, а вот легковушек было мало.
Почему вдруг всё это так отчётливо вспомнилось? Я не в своём родном посёлке, и вокруг совсем другие дома… Может, дело в том, что так же безлюдно на улицах и, главное, так же мало машин?
Забредаю в городской парк.
Никогда не устану любоваться деревьями в снегу.
Белые ветки напоминают то оленьи рога, то вологодское кружево, то морские кораллы.
И снова вспоминаю, какими большими казались мне деревья и даже кусты и какой бесконечной была аллея в парке моего детства.
В начале того парка находилась площадка сложной многоугольной формы, с дощатым настилом, деревянной оградкой-балюстрадой с пузатыми столбиками и скамеечками по периметру. Её ещё называли по старой памяти «танцплощадкой», но при мне никаких танцев там уже не было. Осколок мира 50-х годов – мира, который был до меня.
Молочный магазин за парком. Утром в нём пусто. Необходимый ритуал покупки молока свершён. В варежке болтается сдача; я тащу бидончик обратно.
Этот белый, как молоко, домик стоит в моём посёлке и сейчас. Не помню, в какой момент он из молочного превратился в винно-водочный – в начале 90-х возле него за бутылку продавали ваучеры. Потом там неожиданно обосновалась община евангелистов – фронтон украсил крест и появилась надпись «Силоам». Сейчас он заброшен, как и большинство домов в посёлке. Словно прожил этот магазинчик с нами нашу странную, запутанную жизнь и пришёл к печальному финалу…
На обратном пути приходилось часто останавливаться, ставить бидончик на снег и менять руку. Один раз, в морозный день, мама, открыв дома бидончик, ахнула: «Да ты мороженое принесла!» Но радость моя была недолгой: «мороженое» было просто хрупкими кристаллами льда, и попробовать его мне не дали. Молоко полагалось пить кипячёным.
Молоко кипятилось в специальной алюминиевой кастрюле. Считалось, что в ней оно не пригорит. С той же целью клался в молоко кусочек сахара. Всё равно пригорало, и отмывать потом эту кастрюлю было трудно. На поверхности образовывалась толстая пенка, из-за которой пить молоко совсем не хотелось.
Это потом, приехав на учёбу в Сыктывкар и попробовав там восстановленного молока (того самого, которое у нас дома называлось «порошковым» и которое брать в магазине не следовало), я оценила вкус настоящего. Парадокс, но в заполярной Воркуте было несколько совхозов, поставлявших в магазины свежее молоко, – а в столице республики, находившейся в благоприятном климате, такого молока не было. Хотя, может, просто надо было знать, где и когда его покупать?
Молоко, молоко… Далось мне это молоко! С чего вспомнилось? Может, день такой белый, туманный – молочный?
В своих бесцельных странствиях забредаю в район старых «сталинок». Сохранились ещё… Тоже – голубые с белым. Даже не очень облупленные. И, главное, жилые. Живые… Дворы завалены снегом, так же, как в моём детстве.
Не знаю, легче ли было бы мне жить сейчас в том уютном посёлочке, где прошло моё детство, где пролетела юность и закончилась молодость?
Мне кажется, что было бы легче. Чтобы загорались по утрам и в сумерках окна во всех этих «сталинках» и «пятиэтажках» – никогда их у нас не называли «хрущобами»! Чтобы летели нестройные звуки трубы, баяна, фортепьяно из окон музыкальной школы. Чтобы во Дворце культуры крутили кино и толпился по воскресеньям народ (на одиннадцать – детский сеанс, цена билета – 10 копеек; в 16, 18 и 20 – «взрослое» кино: «Анжелика», «Апачи», «Зорро»). Чтобы спешили по утрам дети в садики (было их не меньше пяти) и школы (две, работавшие каждая в две смены). Чтобы звенел от детских голосов воздух над огромной снежной горкой.
Может, где-то, в других мирах, в параллельной вселенной, всё это осталось? Может, есть там Воркута моего детства, где много людей и мало машин, где цельное молоко плещется в бидончике, а дома ждут мои совсем ещё не старые родители?..