В 2019 году в столице Сербии появился памятник Николаю Петровичу Краснову — человеку, который так много успел при жизни и так несправедливо был вытеснен из русского общественного сознания в пыльный исторический архив. А в прошлом году исполнилось ровно сто лет с тех пор, как главный архитектор Ялты и Двора Его Императорского Величества Николая II прибыл в Европу. Перед этим было своеобразное чистилище в Константинополе и, надо полагать, мучительное ожидание перемен в судьбах Отечества, которое великий русский архитектор ХХ столетия вынужден был оставить подобно тысячам талантливых людей. С изумлением, переходящим в раздражение, они вдруг обнаружили, что новый, «красный» русский мир в их услугах не нуждается, ибо во главу угла в те страшные годы стали ставить не таланты и преданность России, а классовую принадлежность.
Конечно, Краснов мог предъявить ревнителям классовой чистоты свое происхождение — «из беднейших крестьян». Но для того, чтобы остаться на родине, создатель Ливадии и целой нитки жемчужин русской архитектуры на юге был бы вынужден коренным образом изменить стилистику своего творчества. А этого вытерпеть он не мог, поэтому летом 1920 года оказался на Мальте, бывшей в те годы британской колонией. И все-таки, заполняя миграционную анкету, Николай Петрович Краснов указал, что собирается, как только будет возможно, вернуться на Родину. Но через два года он был уже в Белграде, где началась совсем иная жизнь, в которой Николай Краснов стал стремительно превращаться в Николу Краснова. И архитектурные задачи стояли перед ним иные, нежели в России.
Загадочный крестьянский самородок
И по сей день никто не знает, каким образом крестьянскому отроку 12-ти лет из забытой Богом и людьми деревеньки Хонятино в подмосковной глуши удалось вывернуться из тисков сословной нищеты и попасть на учебу в знаменитое Московское училище живописи и ваяния. Искусствоведы, историки архитектуры не раз пытались объяснить сей факт благодеянием Павла Третьякова или известного в те годы промышленника, железнодорожного «короля» Петра Губонина. Трудно сказать что-либо определенное насчет Третьякова, а вот Губонин — иное дело. Он сам выбился в богатейшие люди Российской империи из крестьян-откупщиков. Не исключено, что, примечая способного юношу, меценат дал и ему возможность подняться по социальному лифту.
Примечательно, что с Губониным связана карьера и предшественника Николая Краснова на посту городского архитектора Ялты — Платона Теребенева. Безусловно, это всего лишь предположение, но можем допустить, что такой опытный делец, как Петр Иванович Губонин, ввиду собственных интересов, мог воспитать двух архитекторов, обеспечить им «крымскую карьеру», сделать обязанных ему лично людей любимцами русской знати, хлынувшей в Тавриду в конце царствования императора Александра II и в начале эпохи Александра III строить дворцы, дачи, имения.
Между тем ялтинский архитектор в ту пору был не просто одним из многих городских зодчих, но числился членом Ливадийского управления министерства уделов (оно занималось исключительно имуществом и финансами августейшего семейства), то есть в обязательном порядке участвовал в рассмотрении любых проектов, так или иначе реализуемых на южном берегу Крыма в интересах императора и его многочисленных родственников. Николай Краснов занял эту должность в 23 года!
Наша Ялта — его Ялта
Что-то было в этом таланте из подмосковной деревушки, что он сразу пришелся ко двору как в прямом, так и в переносном смысле. Для начала он перестроил набережную Ялты. Тот вид, в котором она дошла до нас (особенно после восстановления памятной часовни), в целом соответствовал замыслу Краснова. Затем он спроектировал в содружестве со своим предшественником Теребеневым одну из жемчужин «Русской ривьеры» — собор в честь Святого князя Александра Невского. Культовое сооружение дожило до наших времен, и его неповторимые купола в псевдорусском стиле стали одной из визитных карточек главного города южного берега Крыма.
Несомненно, достойны упоминания практически все здания, так или иначе запроектированные Красновым и его архитектурной мастерской в Крыму. Тут и перестройка дворца Юсуповых в Кореизе, и построенный для них же охотничий домик в Коккозах. Но безусловной удачей во всех смыслах для главного архитектора Ялты стал заказ от царской семьи на строительство нового дворца в Ливадии. Сегодня, это, наверное, одно из самых примечательных и известных мест в Крыму. Во-первых, здесь проходила в 1945 году Ялтинская конференция глав союзных государств, на которой был совершён послевоенный передел мира и выработаны принципы международного права, действующие по сей день. Во-вторых, Ливадия сыграла особую роль в истории семей двух последних русских императоров. Это место кончины Александра III, памятник которому (возможно, и не самый удачный, но точно самый массивный) Россия, вернувшаяся в Крым на правах хозяйки, поставила прямо у дворца. В-третьих, это, разумеется, очень удачный архитектурный проект.
Интересно, что сам Краснов, оставивший после себя множество замечательных работ, просил своего хорошего знакомого и коллегу, выдающегося российского искусствоведа Федора Бернштама при описании созданных им дворцов и усадеб упоминать исключительно Ливадию да еще Дюльбер.
Оба дворца по-своему хороши. В том же Дюльбере, служащим сегодня санаторием, мы и по сей день поражаемся изяществу, с которым архитектор заставил парк и строения дворца (довольно массивные) просто лететь вниз к морю, притормаживая то на плавных обводах дорожек, то у фонтана с черным лебедем. Геология в этом месте непростая, но Краснов справился. Массивность, неизбежная при таком строительстве, гасится ажурностью восточных линий и обводов оконных проемов, высоких башен дворца. Заказчик, великий князь Петр Николаевич, дядя императора Николая II, был буквально помешан на восточной жизни. Архитектор Краснов разделял его увлечение, справедливо считая, что сказка из камня, какой ему виделась исламская архитектура, более чем уместна именно на склонах крымских гор. Великий князь, привезший из своих путешествий многочисленные альбомы с видами Магриба и Леванта, сам сделал эскизы Дюльбера, а Краснов довел их до совершенства в своем проекте. В итоге получилось, по словам академика Кондакова, «здание столь же удачное, сколь и необычное, в высшей степени истинно-изящное и целесообразное». Целесообразность в архитектуре всегда стоит на первом месте, и, по иронии судьбы, именно она в проекте Дюльбера спасла жизнь самому Петру Николаевичу, его старшему брату Николаю Николаевичу (старшему), Юсуповым и матери последнего русского царя, вдовствующей императрице Марии Федоровне. Построенный в виде средневековой крепости с толстыми стенами, дворец был выбран Севастопольским ревкомом в качестве места содержания всех Романовых, очутившихся после февраля 1917-го в Крыму. Не будь этого, анархисты Ялты расстреляли бы их всех поодиночке в их дворцах и поместьях, разбросанных по берегу от Симеиза до Алушты.
Ливадия, зенит славы
Дюльбер, построенный в самом конце XIX века, на царскую семью произвел неоднозначное впечатление. С одной стороны, он был пугающе необычен, а с другой своим фантастическим изяществом ясно давал понять, что в Крыму есть талантливый архитектор, который сможет угодить вкусу царей. Самодержец Всероссийский принял решение поручить Краснову возведение новой Ливадии взамен старой, порядком обветшавшей и к началу ХХ века устаревшей морально и технически. Николай II потребовал от Краснова чего-нибудь необычного, но спокойного по стилистике: чтобы, в отличие от Дюльбера, царский дворец представлял собой сплав уверенного в себе величия и уединения, слияния с природой.
Николай Краснов показал себя истинным царедворцем: человеком, умеющим до тонкостей понимать требования и пожелания заказчика даже в большей степени, чем он сам. Эта природная чувствительность и умение быть на одной душевной ноте с гением места и кошельком, его воодушевляющим, очень пригодилась архитектору во второй половине жизни, когда его проектами восхищались уже югославские коллеги и заказчики.
Понятно, что имя себе Краснов сделал не только на новой царской резиденции в Ливадии. Однако именно этот комплекс, включавший в себя и дворец министра двора графа Фредерикса, прославил его не только в русском, но и европейском и мировом зодчестве. Краснов, в то время тяготевший, как и многие, к неоготике и построивший в этом стиле, например, Юсуповский дворец, неожиданно обратил свой взор к Ренессансу и неоклассицизму, ибо в Ливадийском дворце угадывается мощное влияние северо-итальянской архитектуры, столь любезной русскому сердцу хотя бы и подспудно, потому как невольно вызывает в воображении строгие черты построенного в свое время именно в этом стиле московского Кремля.
Новый царский дворец построили за два года. Это был успех. «Краснов — удивительный молодец», — писал матери последний русский царь сразу после новоселья в Ливадии в сентябре 1911 года. Этот проект принес крестьянскому сыну звание придворного архитектора императора, а также орден Св. Владимира в петлицу. Два года спустя он стал и академиком архитектуры.
Бега. Константинополь-Мальта-Белград
Вскоре после завершения Ливадийского дворца в Европе заполыхала Первая мировая война. Ее сменила революция, а за ней пришла Вторая мировая. Архитектор двора Его Императорского величества оказался не у дел. Жизнь перевалила за 55, порядка в родных палестинах было не видать, и Николай Петрович задумался об устройстве жизни в других краях. Сигналом для него стал отъезд из Крыма в апреле 1919-го всех Романовых со вдовствующей императрицей во главе. Уехал и Николай Петрович с семьей. Путь его лежал через Константинополь на Мальту, где он ждал два года. Чего? Возвращения законного порядка вещей в Россию? Хорошего места в одной из европейских стран? Возможно. Как бы там ни было, в 1922 году, когда выжидание затянулось, а состояние истаяло, он решился на переезд в Королевство сербов, хорватов и словенцев (КСХС).
В начале 20-х годов южнославянские страны — КСХС и Болгария, стали главными базами, где находили первый приют несчастные беженцы Гражданской войны. Особенно охотно русские селились в Сербии, которая традиционно была благодарна России за освобождение от османского ига. Единая вера и близость происхождения и языка, несомненно, влияли на русский выбор и югославянское гостеприимство. Но для Сербии русская эмиграция между двумя мировыми войнами вообще сыграла значительную культурно-историческую роль. В страну приехали более 42 тыс. русских, 35 тыс. из них осели здесь и стали строить жизнь по русскому обычаю, но по сербским законам и правилам. Королевство, напрочь разоренное войной, пережившее австро-венгерскую оккупацию, понесшее не только материальные, но и кадровые потери, в их лице получило огромное количество высококлассных специалистов — архитекторов, художников, военных, юристов, инженеров, богословов и редких представителей «рабочей аристократии», которых и до войны в балканской стране найти было не так просто. Конечно, тот факт, что Сербию выбрал главнокомандующий вооруженными силами юга России Петр Врангель, а в Сремских Карловцах нашла приют Русская православная церковь за границей, привлекал многих. Думается, подобными соображениями руководствовался и русский зодчий Николай Краснов.
Краснов в Белграде
Неудивительно, что ему сразу предложили должность инспектора общественных зданий в королевском министерстве строительства и архитектуры. Все 17 лет, что были отпущены Николаю Петровичу для жизни на новой родине, он провел в этой должности. По понятными причинам, время выдающихся, прославивших его имя проектов было позади, да и возраст давал о себе знать. В Белграде Краснов поселился, когда ему было уже под шестьдесят. Маститый русский архитектор, из уважения к приютившему его государству, подписывал свои работы той поры «Никола Краснов».
Конечно, Николай Петрович, будучи монархистом, не без удовольствия поработал и на королевскую семью. Речь идет, прежде всего, об оформлении резиденций королевской семьи Карагеоргиевичей в Белграде, в частности, Королевского дворца в районе Дединье. Учитывая увлечение сербской династии русской стариной, для этого здания он создал интерьер в стиле московского Кремля. Оформил Краснов для Карагеоргиевичей в таком же стиле и интерьеры мавзолея в Опленце, внутреннее убранство которого любому русскому напомнит об интерьерах собора Василия Блаженного на Васильевском спуске в Москве, а то и кремлевской Грановитой палаты.
В конце 20-х — начале 30-х Краснов — властитель дум молодых русских и сербских архитекторов, которые почитали за честь работать под его руководством. Многие из них построили уже в социалистической Югославии общественные здания, в которых угадывается мысль бывшего императорского архитектора.
Сербский аккорд. Скупщина
Крупнейшим делом, в котором довелось поучаствовать Краснову в последние годы жизни, стал проект здания Народной скупщины: русский архитектор спроектировал главный фасад, часть интерьеров, парк возле здания и ограду.
Здание строилось с 1907 года — с перерывами на войну и восстановление страны. Краснов состоял в авторском коллективе на третьей и четвертой стадиях строительства. Современный историк архитектуры замечает: «Особый вклад Краснов внес в разработку интерьера со всеми деталями: обработка окон и дверей, декоративная штукатурка, деревянные панели, металлические декоративные решетки и дизайн мебели».
18 октября 1936 года здание было освящено в присутствии короля Петра II Карагеоргиевича. Спустя почти 30 лет после начала строительства огромный комплекс был сдан в эксплуатацию. Сербы очень гордились им. Да и сегодня, будучи на улице Николы Пашича, возле Старого и нового Дворцов, обязательно обратишь внимание на это произведение архитектурной и строительной науки, выстроенное преимущественно в стиле модерн.
Отдельные работы в здании, где уже заседал парламент, велись до 1938 года. Этим же годом датируются последние работы Николы Краснова на Балканах. Тогда он закончил сербское мемориальное военное кладбище в Греции. А год спустя скончался.
На родине Краснова не то чтобы совсем забыли. Его, конечно, упоминали как автора тех или иных крымских или белградских шедевров в книгах по архитектуре, — но и не чтили его память в той мере, которую этот великий русский зодчий заслужил.
Сегодня его имя вернулось в Крым, где пять лет назад в Ялте был установлен его памятник. О белградском монументе мы уже упоминали. Так что теперь Николай Краснов передает воображаемую эстафету из Крыма в Сербию Николе Краснову, показывая, что истинный талант зодчего является миру почти всегда дважды: при объявлении дома построенным, и спустя годы, когда благодарные потомки преклоняют голову перед гением красоты.
