В том, что мальчик столкнулся со сверхъестественной сущностью из старинных страшных сказок сомнения нет, но я так и не могу понять, что такого особенно в этом случае… Впрочем, боюсь ждать осталось недолго.
Глава 1
~
– И что это было за сообщение? – Эта деталь может оказаться важнее, чем кажется.
– Какие-то слова, – Лиам снова смотрит в пол. От неловкости и расстройства он сворачивается в клубок из джинсов и толстовки. Вытирает мокрый нос об колени и будто стремится сжаться в крохотную точку. – Я… э-э… я их не понял.
“Какие-то слова”. На минуту я задерживаюсь на этой мысли. Пока что она почти незначительна, но, когда занимаешься подобной работой столько лет, сколько я, привыкаешь не отмахиваться от странных формулировок. Слова обладают силой.
– Он говорил на другом языке? – спрашиваю я. – Или так тихо, что ты не смог разобрать?
– На другом языке. – Лиам теперь не может найти себе места. Он весь извертелся. За всю свою карьеру я ни разу не видела ребенка, которому было бы настолько неудобно. – Может быть, латынь? – Он качает головой. – Я знаю только французский.
– Все хорошо. Что происходит после того, как слова произнесены?
– Мистер Гэллоуз злится. Говорит, что раз отдал то, что причиталось мне, теперь хочет получить свое. “Я дал тебе кое-что, – шепчет он, – а теперь хочу кое-что для себя!”
Я спрашиваю его, чего он хочет, но уже знаю ответ. Он открывает рот и тычет пальцем в беззубые десны. Мистер Гэллоуз смеется и приподнимает шляпу: “Думаю, я возьму парочку, спасибо, пожалуйста!”
Он подползает ко мне, заставляя вжаться в стену. “Открывай”. Я пытаюсь держать рот закрытым, но не получается. Он такой сильный… и он открывает мне рот силой. А затем протягивает руку и… – Лиам замолкает. Рассеянно он запускает пальцы в рот, нащупывая дыру на месте трех передних зубов. – И вытаскивает их.
– Он хотел забрать три твоих зуба?
Медленно тянутся мгновения. Лиам выглядит все более и более измученным. Его рот растягивается то так, то эдак, колеблясь между хмурым недовольством и гримасами, а глаза странно моргают. Я почти готова объявить перерыв в Интервью, но он начинает говорить прежде, чем я успеваю произнести хоть слово.
– Он снова лезет мне в рот, чтобы забрать еще, но кухонная дверь открывается. На пороге моя младшая сестренка, Лейси. Она совсем сонная, зевает, а потом понимает, на что смотрит. Осознает, в какой кошмар только что попала. – Лиам сглатывает. – Лейси пугается и зовет маму. И в следующее мгновение мистер Гэллоуз уже стоит перед ней. “Ш-ш-ш, малышка”. – Он зажимает ей рот рукой, а другой гладит по голове. А затем приближает к ней свою ужасную безликую голову и открывает рот с пустыми деснами. Он шепчет ей, чтобы она молчала. Шепчет, что если она снова не закричит, он не убьет ее.
Мой карандаш летает по планшету. Видимо, это определяющий момент События. Момент, когда мистер Гэллоуз убивает сестру Лиама. Я ловлю каждое слово и готовлюсь к худшему.
– Он убирает руку от ее лица. Лейси молчит, я тоже. Я надеюсь, что мама успела услышать крик Лейси, но знаю, что это все равно не поможет. Думаю, Лейси тоже. Да даже если бы папа был дома, вряд ли бы это что-то изменило. Мистер Гэллоуз такой огромный, что нужен был минимум отряд спецназа.
– Вполне может быть, что и отряд спецназа тут не помог бы, – успокаивающе улыбаюсь я Лиаму. – Ты сделал все, что мог, в той ситуации. Ты не хотел, чтобы кто-то пострадал. Это храбрый поступок.
Мальчик уныло смотрит в пол. А потом начинает говорить, будто моей реплики никогда и не было.
– Мистер Гэллоуз открывает Лейси рот. Сует в него палец и щупает зубы. Он пялится на нее сквозь мешок на голове и что-то бормочет себе под нос. Но я не могу разобрать слов. А потом поворачивает ко мне голову и спрашивает: “Они новые, так ведь?”
Я знаю, что это он о ее зубах. Она младше меня на год, но у нее почти все зубы уже сменились. Он постукивает по ним ногтем. Кость щелкает о кость. И отстраняется. Оглядывается по сторонам, говорит: “Эти в самый раз”, а потом...
Лиам замолкает. Все его тело сотрясается, глаза вот-вот полезут из глазниц. Будто он пытается сдержать что-то, бешенную ярость или бурное отчаяние. Что бы то ни было, они очень хочет вырваться на свободу. А Лиам – удержать это.
– В дверях появляется мама. Она в ночной рубашке и такая бледная, белее мела. Она переводит взгляд с меня, стоящего без трех зубов и с полным ртом крови, на монстра, нависшего над Лейси. Мама кричит, хватает нож с кухонного стола и бежит на мистера Гэллоуза
От нервов я жую ластик карандаша. Глупый, очень глупый поступок, но я могу ее понять. Я сама недавно стала матерью и знаю, что горы сверну, чтобы защитить своего ребенка.
– Твоя мама напала на мистера Гэллоуза?
Лиам кивает. Ему нужно время, чтобы выдавить из себя продолжение истории, как будто он пытается выпустить слова, не позволив проскочить ничему другому. Я сочувствую ему. Детям так трудно сдерживать себя, особенно при рассказе о настолько травмирующих событиях.
– Мама бежит на него и машет ножом, кричит, чтобы он отпустил Лейси, иначе она позвонит в полицию, или в церковь, или в ФБР… Мистер Гэллоуз хватает ее за волосы и бьет головой об пол. Она ударяется об линолиум с глухим стуком и больше не двигается.
Я, помню, тогда подумал, что она умерла. А потом он снова поднимает ее голову и снова бьет об пол. Что-то трещит. На полу собирается лужица крови. А у мамы дергается нога.
Лиам судорожно вздыхает. Я хочу протянуть руку и обнять его, но мальчик уже однажды продемонстрировал негативную реакцию. Поэтому я выражаю участие по-другому и просто понимающе смотрю на него. Разговоры об этих страшных событиях наверняка разрывают его изнутри. Мать мальчика выжила, но ущерб, который она получила… непоправим.
– Мистер Гэллоуз снова поворачивается к Лейси. Она визжит и плачет, а он засовывает ей руку в рот так, что Лейси еле дышит и давится. Он вырывает ей зубы один за другим и засовывает их себе в десны, мурлыкая песенку под нос.
Лиам резко наклоняется вперед, его рвет на ковер. Желто-коричневая желчь брызжет мне на туфли. Я вскакиваю со стула и показываю в камеру, что нам нужна команда зачистки. Интервью приостановлено.
Лиам снова сгибается пополам и извергает еще больше рвоты. Я присаживаюсь рядом с ним на корточки, кладу руку на спину мальчика.
– Все в порядке. Ты в безопасности. Все хорошо. – Я твержу эти слова, но понятия не имею, как они должны тут помочь. Как заставить ребенка почувствовать себя лучше после того, как он увидел, что череп его мамы раскололся о кухонный пол? Как что-либо может стереть эти воспоминания?
Такое ощущение, что проходят часы, а я все шепчу ему на ухо свою мантру. Но, конечно, все длится не больше пары минут.
– Это не твоя вина, ты хороший человек...
Меня прерывает стук в дверь. Не понимаю, зачем кому-то понадобилось стучать? У всех сотрудников, имеющих сюда доступ, есть своя ключ-карта.
– Да?
– Команда зачистки. – Голос сквозь толстую дверь кажется приглушенным. – Вы впустите нас?
Я озадаченно хмурюсь, переводя взгляд с Лиама на дверь. Подхожу к видеоглазку, включаю и вижу двух человек в форме уборщиков с той стороны. Один из них раздраженно трясет шваброй, вторая показывает в камеру удостоверение.
– Ключ-карта не работает, можете открыть дверь с той стороны?
Что-то в этой ситуации выбивает меня из колеи. Но я отмахиваюсь от назойливого чувства. Мы сейчас находимся в охраняемом правительственном комплексе. Агенты Объекта тут на каждом шагу. Мы настолько в безопасности, насколько это вообще возможно. Так что я открываю замок.
Дверь не поддается.
Я снова повторяю все манипуляции, убеждаясь, что все сделала правильно. По прежнему ничего. Я нажимаю кнопку коммуникатора:
– Прошу прощения, Похоже, с комнатой что-то не так. Можете позвать команду техников, чтобы они посмотрели дверь? Я не могу открыть ее вручную.
Уборщики что-то недовольно ворчат и уходят, оставляя ведро и швабру у двери.
Я оглядываюсь на Лиама. Воздух пропитан густым запахом свежей рвоты, но я не позволяю ему себя отвлечь. Я сосредоточена только на мальчике. Он говорил, что мистер Гэллоуз приходил к нему почти каждую ночь в течении последнего года. А описал события лишь первой ночи.
– Лиам? – тихонько зову его я.
Он сидит на стульчике, обхватив голову руками. С подбородка еще стекают капли рвоты. Мальчик рыдает.
– Лиам, – я делаю шаг вперед, – если мистер Гэллоуз передал тебе сообщение, а затем получил зубы в награду, почему он продолжал возвращаться?
Лиам поднимает голову. Глаза затуманенные.
– Он хотел извиниться. – Мальчик стирает рукавом желчь с лица. – Он все приходил и извинялся: “Мне так жаль, дружок. Я не знал”, – раз за разом.
– Извиниться за что? За убийство твоей сестры?
Вой разрывает комнату.
Лиам разражается захлебывающимися рыданиями. Свет мерцает. Справа от меня вдруг что-то грохочет, я оборачиваюсь и вижу, как кубики ползут по полу. Аппликации животных на стенах больше не улыбаются. Они разваливаются и тают.
Лицо Лиама становится уродливым и жалким, он рыдает так сильно… Никогда такого не видела.
– Он не знал, кто я такой, – выдыхает мальчик. – Он думал, что я просто очередной ребенок.
У меня кровь стынет в жилах от этой сцены: из глаз Лиама с шипением вырывается пар. Я вижу, но не могу осознать, что слезы мальчика выкипают, только наворачиваясь, умирают в тлеющем пламени его зрачков.
Сильнейший ветер поднимается в комнате, под его порывами моя блузка хлопает как парус. Плакаты со стен, игрушки – все слилось в яростном цветастом торнадо. Не отводя взгляда от мальчика, я пячусь назад и снова пытаюсь открыть дверь. Она не поддается.
Я в ловушке.
Я поднимаю глаза к камере на потолке, но красный огонек не горит. Выключена. Теперь только он и я. Я здесь одна. Я глубоко вдыхаю, нос щекочут пары рвоты и серы, и думаю на мгновение, будет ли моя смерть хоть наполовину такой ужасной, какой все эти истории про монстров заставляют ее казаться.
– Кто ты? – спрашиваю я, не в силах скрыть ужас. – Ты мистер Гэллоуз? – Ребенок может быть одержим, я уже видела такое.
– Нет, – хнычет Лиам. – Но я плохой человек. Я очень-очень плохой человек.
– Почему мистер Гэллоуз… – Я почти кричу, вой бури заполонил всю комнату. – Почему он решил, что должен извиниться? – Мимо моего лица шрапнелью пролетают кубики с буквами и игрушечный грузовик.
– Он был напуган, – кричит Лиам в ответ. – Боялся, что я сделаю ему больно, если он не извинится.
– Почему? – кричу я.
Шторм исчезает так же резко, как появился. Игрушки с грохотом падают на пол, цветные аппликации на стенах больше не тают. На нарисованных лицах сияют те же улыбки, что и всегда. Я снова начинаю дышать, ноги дрожат, волосы встрепаны, но я жива. Я в порядке.
Лиам тихонько сидит на своем пластиковом стульчике. Неотрывно смотрит на Багза Банни на ковре. Маленькие руки сжаты в кулачки, а от огня, пылавшего в его глазах, осталось лишь воспоминание. Он снова просто мальчик. Сломленный, дрожащий ребенок, которого я обещала спасти.
Но я больше не уверена, что смогу.
– Лиам. – Я нервно делаю шаг вперед. – Ничего, если мы поговорим?
Он молча кивает.
– Почему мистер Гэллоуз тебя боялся? – Изо всех сил я стараюсь сохранять спокойный тон, но голос слушается плохо. Боюсь, я вот-вот начну заикаться. – Это как-то связано с тем, что только что произошло?
Тишина. Он снова всхлипывает и хватается за завязки толстовки так, будто от этого зависит вся его жизнь. Ковер вокруг него залит слезами.
– Простите, я не хотел.
– Все в порядке. – Я подхожу ближе. Ноги совсем ватные, а разум отчаянно пытается вычеркнуть все, чему только что стал свидетелем. – Я бы сказала, что ты хороший человек, Лиам.
Мальчик поднимает на меня глаза. На его лице отчетливо написан страх. Он зажмуривается и морщится от боли.
– Это трудно. И с каждым днем становится все труднее.
Я делаю еще несколько шагов и возвращаюсь на свой стул. Сажусь, убираю с лица растрепанные волосы и делаю глубокий вдох. Смотрю на камеру – запись снова идет. И я знаю, что они смотрят. Интересно, удалось ли им увидеть сцену, которая только что тут развернулась?
Наверное, они об этом знали заранее. Этого и ожидали.
– Лиам, – осторожно начинаю я, – почему мистер Гэллоуз боялся тебя?
Он поднимает на меня голубые глаза, моргает. Мальчик выглядит таким крошечным на своем стульчике… а когда начинает говорить, голос почти не слышно.
– Он боится, что я здесь, чтобы убить его. – Улыбка играет в уголках его губ, и мальчик сжимает лицо руками. Агония наполняет глаза Лиама, а следующие слова обрушиваются на меня, как ковровая бомбардировка, оставляют след, который ничем не заполнить: – А я боюсь, что я здесь, чтобы убить нас всех.
Еще раз я бросаю взгляд на камеру. Этого добивались мои начальники? Вот это настоящее Событие? Неужели это происходит со мной?
– Почему ты так думаешь? – Мои слова отрывистые, я задыхаюсь, с трудом борясь со страхом.
– Я один из них. – Лиам сжимает горсть волос в кулаке. Его глаза наливаются кровью, он стонет. – Мне так сказали. – Его голос меняется. Теперь он резкий. Рваный. – Они сказали, что я один из них. Что я рожден, чтобы обратить землю в пепел и пламя.
– Кто?
– Они. – Лиам смотрит прямо на меня. – Боги за Завесой.
Он теперь другой. Не тот мальчик, которого я утешала. Я вообще не уверена, что он человек. В нем плещет тьма, удушающая, могучая бездна, которая тянет меня, умоляя присоединиться к ней.
– Жуткие Боги, – говорит он, и его глаза снова вспыхивают танцующим пламенем.
Я хочу бежать. Хочу выбраться отсюда, но знаю, что не выйдет. Единственное, что я могу, – довести дело до конца.
– Твоя сестра… – начинаю я неровным голосом...
Полиция нашла Лейси Хейнсворт разорванным на шесть частей. Рука в одной стороне дома, нога в другой. Весь дом превратился в кровавую баню. Мать Лиама увидела все это со своего инвалидного кресла и полностью потеряла рассудок. “Монстр, – твердила она. – Монстр убил мое дитя”.
– ...Мистер Гэллоуз убил ее?
Глаза Лиама вспыхивают.
– Ты мне скажи.
Агония заменяет мне все чувства и мысли. В путах боли я понимаю, что моя рука дергается в сторону, будто невидимый великан тянет ее, отрывая от тела. Я молю о помощи. Кричу Лиаму, чтобы он остановился. Делаю все возможное, чтобы убежать, но приколота к месту, как бабочка булавкой.
Ужасающий треск рвущейся плоти оглушает меня. Мир погружается во мрак. Секундой позже я прихожу в себя. На месте руки – зияющая рана, кровь льется потоками.
Дверь с грохотом распахивается, шесть человек в мантиях врываются внутрь, на ходу творя защитные чары и загоняя Лиама в угол. В меня вонзается игла. Кто-то бинтует мое тело.
– Держите его подальше! Она в критическом состоянии!
Ослепительная вспышка заполняет комнату, а потом мир исчезает. Тьма окутывает мои мысли, мои воспоминания, мой разум. Я больше ничего не вижу, не слышу, не думаю. Вокруг Пустота. Бесконечная. Беспрестанная. Я зову, но у меня нет голоса. Я бессмысленно дрейфую в бесконечности.
Это чудесно. Это ужасно.
***
Я открываю глаза. Яркие огни медицинского отсека слепят меня. Я лежу на больничной койке, вся замотанная бинтами. Рядом врачи и люди в строгих костюмах обсуждают что-то. Я пытаюсь открыть рот и заговорить, но это так трудно… Поэтому просто слушаю.
– Значит, это и есть Исход?
– Похоже на то. Не ожидала, что он снова взорвется. Поговорим о подростковой агрессии?
Смех. Женщина.
– Кроме шуток, я удивлена, что эта дамочка выжила. Говорят, она была прямо рядом с ним, когда все случилось.
– Да ты посмотри на нее, так и было. – Другой голос. Мужской. – Я в жизни не видел столько некрозов на одном теле.
– Помнишь Джейкоба? Придурка из отдела по связям с общественностью?
– Ой, не начинай только про Джейкоба.
– Ну вот, он заходил. Вкратце все рассказал. Если кто-нибудь спросит, это все случилось из-за утечки газа.
– Ну конечно, заливай. – Раздается лязг. Сталь о сталь. Хирургические инструменты. Я все еще слишком слаба, чтобы говорить. Слишком слаба, чтобы двигаться.
– Походу они послали заклинателей, чтобы разобраться с пацаном, вот только от них остались только кучки соли. Да там и от всего комплекса осталась пара кирпичей и облако асбеста.
– А чего они ожидали? – фыркает женщина. Потом смеется. – Можно подумать, защитные чары удержат Жуткого Бога.
– Ну, формально он не бог, только предвестник. – Другой человек. Голос небрежный. Ироничный. Я напрягаю зрение, но вижу только расплывчатое черное пятно костюма. – Боги придут позже, Шерил.
Снова смех.
– Такая досада! Я тут читала досье нашей пациентки, представляете, именно она разделалась с Бесконечным Шепотом! Умная дамочка. И с детьми отлично ладит.
– Ну, видимо, тут ей ума не хватило. – Снова первый мужчина. Наверное, врач. – Я всегда говорил, что в седьмом блоке работают одни идиоты.
– Это несправедливо, Дейв, – вздыхает женщина. – Конечно, у них там были и идиоты, ровно как и у нас. Но они делали большое дело. Передай мне скальпель, будь добр.
– Держи.
– Спасибо.
Сталь врезается в мою плоть. Боль невыносимая, но я не могу пошевелиться. Не могу закричать. Я слишком слаба, слишком не в себе.
– Что ж, не буду вам мешать. – Это человек в костюме.
– Все хорошо, Райан. Мы уже почти закончили.
Сталь вонзается все глубже. Часть меня сейчас останется на этом столе.
– В любом случае, не удивлен, что блок семь снова все испортил. Имея в распоряжении силу Исхода, мы могли бы закончить вторжение еще до того, как оно началось бы, так ведь, Райан?
– Дейв, не стоит нам говорить о этом так открыто. Мне вообще надо было держать язык за зубами.
Мозг словно размягчился. Все замедляется. Все больше кусков отрезают от моего тела. Я слышу влажный шлепок – плоть приземляется в металлический таз.
– Ну не так уж тут и “открыто”, Райан. Можно сказать, что мы тут один на один. И ребенок этот. Растворился, как не было. О, она…
– Иисусе, она очнулась!
Вокруг меня начинается суета. Я вижу размытый овал лица, белое пятно хирургического халата…
Передо мной проплывают фигуры, две из них, женщина и мужчина. Врачи. Хирурги. Они что-то говорят. Говорят, что я попала в тяжелую аварию и получил ужасные раны. Говорят, что собираются дать мне еще немного морфия, чтобы я могла немного поспать.
Я пытаюсь сказать им "нет". Я пытаюсь сказать им, что хочу знать, что происходит.
Мир гаснет.
***
В следующий раз я очнулась в одиночестве. Больничная палата пуста, не считая стола в дальнем углу и жужжащей люминесцентной лампы наверху. Я чувствую себя более сильной, лучше понимаю, что происходит. С трудом пытаюсь сесть и отмечаю новые ощущения. Чужеродные. Будто чего-то не хватает…
Я опускаю взгляд и воспоминания накатывают волной. У меня больше нет руки. Но… кажется, и ног тоже? Я извиваюсь и изворачиваюсь, отталкиваясь одной рукой, чтобы хоть как-то сесть. Оглядываюсь в поисках своих вещей. Телефона.
Вот он, на прикроватном столике. Я пытаюсь дотянуться… слишком далеко.
– Эрин? – Надтреснутый голос раздается за моей спиной. – О, милая, ты очнулась!
Я оглядываюсь и вижу маму. Потоки прохлады из кондиционера развевают ей волосы. Она кладет руку мне на лоб, смотрит на меня со слезами на глазах. И все говорит, как любит меня.
– Мне так жаль. Так жаль, что с тобой случилось такое…
– Все в порядке. Дай мне, пожалуйста, телефон.
– Зачем?
– Я должна рассказать миру, что узнала. Надо надиктовать, пока не забыла.
Мама в замешательстве. Спрашивает, хорошо ли я себя чувствую. Говорит какую-то бессмысленную ерунду.
– Мам, – перебиваю я ее. – Я услышала то, что не должна была.
Она замолкает. Она узнает этот тон и понимает, что я не сошла с ума и не в истерике. И она прислушивается.
– Мама, дай мне, пожалуйста, телефон. Там по улицам разгуливает бледный мальчик в синей толстовке и с растрепанными черными волосами. И этот мальчик – самый важный человек на земле. Если мы не найдем его, миру останется недолго.
Она передает мне телефон. А я записываю историю на диктофон.
***
И вот теперь рассказываю ее вам. И очень прошу, присмотритесь, вдруг вы увидите пропавшего мальчика. Черные волосы, синяя толстовка, огонь в зрачках. У него бледно-восковая кожа. Язык тела нервный, движения рваные. Он может быть расстроен. Или взволнован.
Если увидите его – не приближайтесь. Позвоните в полицию. Напишите мне здесь. Скажите какому-нибудь должностному лицу, что должны связаться с Объектом. Этот мальчик крайне важен. Он – Исход всего. Он так или иначе напишет конец нашей истории.
Просто знайте, что, если мы не найдем его, конец будет печальным.
~
Оригинал (с) Born-Beach
Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты
Еще больше атмосферного контента, который здесь не запостишь, в нашей группе ВК
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.