Народная память остроумно отметила исторический период после смерти Брежнева и до вступления в должность Горбачёва рядом броских афоризмов и анекдотов. Странный период безвременья, когда во главе государства поочередно вставали хронически больные функционеры, бывшие на вторых ролях при руководителях-харизматиках, принято вспоминать с иронией. Но на самом деле, это был едва ли не самый опасный и страшный момент в истории как нашей страны, так и всего человечества. И вот почему.
После скандала с Уотергейтом, в Америке — основном геополитическом сопернике СССР, правящий кабинет почти десятилетие занимали, если можно так выразиться, «кризис-менеджеры». Сперва бывший вице-президент Джеральд Форд, остаток срока своего изолгавшегося патрона Никсона пытавшийся сохранить лицо американской демократии, а затем и Джимми Картер, расхлёбывавший заваренную предшественниками кашу в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке, по итогам вызвавшую в Америке экономический и политический кризис.
В этих условиях, руководство СССР достигло едва ли не самых крупных преференций от капиталистического лагеря за всю свою историю. Ряд договоров по разоружению частично позволил разгрузить перегревшуюся от оборонных расходов экономику Союза, которая также обременялась поддержкой дружественных режимов по всему миру. Открытие масштабных нефтегазовых месторождений в Сибири в этот период дало карт-бланш на сотрудничество с Европой — в первую очередь с ФРГ, предоставившей технологии добычи и транспортировки сырья для нужд своей промышленности. Казалось, СССР нашел свою нишу во взаимовыгодном сотрудничестве со странами Запада.
Но случился Афганистан. Что повлекло за собой санкции и новое похолодание в отношениях НАТО и Восточного блока. Мало того, в США начался очередной предвыборный цикл и народные симпатии были на стороне человека, обещавшего вновь сделать Америку великой, на сей раз без каких-либо компромиссов с противостоящей ей чуждой полит-экономической формацией.
Когда Рейган наконец занял место в Белом доме, Кремль полностью осознал, что его враждебность к Советскому Союзу была не хитрой тактической уловкой предвыборной кампании, а его глубоким убеждением. Первый госсекретарь Рейгана Александр Хейг заявил: «На заре новой администрации воздух свеж, погода тиха, друзья и противники внимательны и полны сил. Это лучшее время подать сигналы друг другу. Наш сигнал Советам заключается в простом предупреждении, что время их необузданного авантюризма в третьем мире закончилось, что терпение Америки смотреть на козни ставленников Москвы иссякло».
Воинственная риторика Рейгана привела к увеличению оборонного бюджета США на 10%. Он осуждал заключенные при прежней администрации договоры ОСВ и дал ход приостановленным при Картере работам над новыми образцами вооружения, например, по стратегическому бомбардировщику B-1 «Lancer».
Ведя такую рискованную, на уровне покерного блефа, геополитическую игру, Рейган и его администрация не воспринимали достаточно серьезно одну крайне важную вещь в психологии советского руководства.
Костяк руководства СССР составляли люди, пришедшие во власть в конце 1930-ых — начале 1940-ых годов, имевшие опыт либо непосредственного участия, либо тылового кризисного управления во Второй Мировой Войне. По сути, вся внешняя политика Советского Союза диктовалась страхом его руководства перед очередным блицкригом против первого в мире социалистического государства. Отсюда непомерно раздутый военный бюджет и огромные затраты на содержание режимов, мало-мальски ориентированных на строительство социализма — как буферов, способных либо смягчить удар, либо оказать поддержку в случае агрессии капиталистического блока. Паранойя — вот что было мотивацией советского руководства на протяжении всего послевоенного времени. За натужной силой, бряцавшей на парадах грозным оружием, скрывалось подозрение и страх перед враждебным окружением капиталистических стран, кратно превосходивших Союз как в экономике, так и по темпам внедрения в неё новшеств НТР. К 1980-ым эти слабые стороны советского государства успели стать секретом полишинеля.
Рейган это хорошо понимал. Поэтому его риторика по отношению к СССР была столь жесткой, он действовал с позиции силы, повышая уровень угрозы. Однако он не осознавал в полной мере, насколько сильны страх и паранойя советского руководства и насколько серьезную опасность для всего мира представляет оказываемое им давление на Советы. Пришедший на смену почившему Брежневу, тяжело больной Андропов расценил политику рейгановской администрации как попытку создать себе возможности для нанесения успешного первого удара.
В начале 80-х ужесточившаяся риторика США в адрес Советского Союза и маниакальная боязнь Москвы создали гремучую смесь. В мае 1981 года состоялось закрытое заседание Политбюро ЦК КПСС с высокопоставленными офицерами Комитета государственной безопасности. В секретном обращении к собравшимся, тогда ещё здравствующий Брежнев осудил политику Рейгана. Наиболее драматичным было выступление Андропова. Он заявил, что американская администрация активно готовится к ядерной войне. Согласно его докладу, США при новой администрации морально готовы к нанесению превентивного ракетно-ядерного удара по СССР.
Под влиянием подобной аналитики, Политбюро пришло к выводу, что приоритетом в советских разведывательных операциях должен быть сбор военно-стратегических сведений о ядерной угрозе, исходящей от США и НАТО. С большим энтузиазмом был дан старт разведывательной операции под кодовым названием «РЯН», то есть «ракетно-ядерное нападение», провести которую предстояло совместными усилиями КГБ и ГРУ. Она стала наиболее крупной и сложной операцией по сбору разведывательной информации в советской истории.
Главной разведывательной задачей советских резидентур в странах Запада стало обнаружение подготовки к внезапному ядерному нападению. Необходимо было отслеживать перемещения людей, имеющих полномочия отдать приказ о начале ракетно-ядерного нападения; персонала, ответственного за запуск баллистических и крылатых ракет и имеющего доступ в командные пункты военно-воздушных сил США, а также выявлять все возможные подозрительные изменения в управленческих структурах западных стран, прямо или косвенно намекающих на подготовку грядущей агрессии. От резидентур требовалось представлять всю тревожную информацию, даже если она не была ничем подтверждена. Получив подобную информацию, Центр тревожился и требовал ещё такой же. Порочный круг из подозрений, подтверждаемых пессимистичной интерпретацией полученных разведданных раздувал паранойю в советском руководстве, всё более убеждённом в неизбежном и скором начале войны.
В феврале 1983 года резиденты в столицах стран НАТО получили личные указания о дальнейших шагах по контролю ядерной угрозы, исходящей от Запада. Добытая информация о размещении к концу года ракет «Першинг-2» на территории ФРГ (были затем развернуты в ноябре 1983) крайне встревожила руководство страны. Это ставило объекты в СССР под прямую угрозу, ведь время подлёта ракет к целям составляло от 4 до 6 минут — советское руководство даже не успело бы спуститься в бункеры. Дальше больше — в марте Рейган объявил о начале американской программы «Стратегическая оборонная инициатива» (СОИ), воплощение которой полностью бы изменило баланс сил в пользу США, делая их практически неуязвимыми для советского «удара возмездия». Это нивелировало десятки лет регулирующую отношения двух сверхдержав концепцию «взаимного гарантированного уничтожения», удерживавшей стороны от соблазна безнаказанно стереть геополитического соперника с лица земли. Андропов открыто обвинил Рейгана в «разработке новых планов того, как развязать ядерную войну так, чтобы выиграть её». И наконец, в сентябре того же остросюжетного 1983 года СССР сбил южнокорейский пассажирский самолёт — этим инцидентом Советский Союз окончательно утвердился в представлении мировой общественности как «империя зла», мирное сосуществование с которой невозможно.
По настоящему угрожающей ситуация обернулась со стартом военных учений стран НАТО «Able Archer-83», прошедших в начале ноября 1983 года и включавших в себя детальную отработку всех этапов потенциальной ядерной войны против стран Варшавского Договора. Исходя из событий, предшествовавших учениям, и их реалистичности, советские лидеры, в полном соответствии с принятой военной доктриной, всерьёз восприняли «Able Archer» как прикрытие подготовки нападения.
Поскольку странами НАТО последовательно отрабатывалась каждая степень боеготовности, информаторы КГБ сочли их проверку за реальную боевую тревогу. На то имелись веские причины, ведь противник впервые отработал режим максимальной боеготовности (DEFCON 1), соответствующий возможности использования ядерного оружия. Согласно разведывательной информации, военная доктрина НАТО гласила: «Оперативная готовность № 1 объявляется тогда, когда есть очевидные предпосылки для проведения военной операции. Когда точно установлено, что война неизбежна и может начаться в любой момент».
Узнав, что американские ядерные силы приведены в состояние боевой готовности к гипотетическому ядерному нападению, 8 или 9 ноября (точную дату по воспоминаниям разведчика и перебежчика Олега Гордиевского установить не удалось) Москва послала своим резидентам срочную шифровку, в которой требовала выявить дальнейшие планы США по превентивному ядерному удару. Степень повышенной боеготовности стран НАТО в ходе учений трактовалась как 7 – 10-дневная готовность к применению противником ядерного оружия. Эти дни стали пиком напряжённости, возможно, самым опасным моментом Холодной войны.
СССР ответил повышением до максимума боевой готовности гарнизонов в Прибалтике, в Чехословакии, в местах базирования самолётов-носителей ядерного оружия в Польской Народной Республике и в ГДР. Межконтинентальные баллистические ракеты также были приведены в минутную готовность и ждали распоряжения руководства страны…
Советские лидеры успокоились только после окончания учений «Able Archer» 11 ноября. После внимательного изучения реакции СССР на «Able Archer 83», президент Рейган сказал:
«Не могу понять, как они могли поверить в такое — об этом надо хорошенько подумать».
Во многом именно такая параноидальная реакция советского руководства на эти учения привела Рейгана к мысли перейти от политики конфронтации к политике сближения с Советским Союзом — пока не стало слишком поздно.
И как раз, после ухода от руководства (да и из жизни тоже) консерваторов Андропова и Черненко, вошедших в коридоры власти ещё при Сталине; во главе СССР стала компромиссная фигура в лице Михаила Сергеевича Горбачёва, морально готового к переговорам с Соединенными Штатами с заведомо невыгодных позиций.
Всё возрастающий экономический перевес стран Запада к 1985 году стал очевидным. Руководство страны столкнулось с тем фактом, что у СССР нет никаких шансов в ядерной войне с США, а плачевное состояние экономики Союза только усугубляло ситуацию. И пришедшему к власти Горбачёву выпало не самое лестное предназначение подписать почётную капитуляцию…
«Перестройка» и «новое мЫшление», провозгласившие нормализацию отношений с Западом — это, как говорится, уже совсем другая история. А подытожить мрачный период 1981 — 1984 годов как нельзя лучше могут строчки Александра Башлачёва, написанные непосредственно в то время:
А Рейган - вор, ковбой и п***аст -
Поставил мир на ядерную карту.
Тревожно мне. Кусаю свой матрац.
Дрожу, как СС-20 перед стартом.
Автор - Николай Кровяков