Почему каталы становились литературными секретарями известных поэтов? Что давало возможность не попасть под действие указа «Об усилении борьбы с лицами (бездельниками, тунеядцами, паразитами), уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни»? И была ли возможность таким способом избавить Иосифа Бродского от исправительных работ и ссылки? О жизни профессиональных бильярдистов и поэтов зрелого социализма в главах из новой повести Сергея Алиханова «Бильярд чужих не любит».
В последних классах я ходил в школу в перелицованном полупальто. Выглядело оно как новенькое — мать распорола по швам, вывернула полупальто наизнанку и заново прошила. В те годы такой вид работ производился в любой пошивочной мастерской.
Время, как оказалось, тоже выворачивается наизнанку и перелицовывается из частей и лоскутков прошлого само собой.
***
Канитель ту Кургузый замутил, как только привык долишку с игровых бабок получать, и среди катал стал считаться своим. Быстренько сообразил Кургуз — так по-простому стали звать его в Академии, что живая копейка всегда карман греет. Но главное, конечно, для известного кента было общение в закрытом бильярдном кругу — изнутри, из игровой среды стишок-другой сочинить, для полноты собственного мифа и образа, а такое не всякому дается.
Жизнь наша возле зеленых столов проходит, все и у всех на виду — мы ведь только тут обретаемся. Когда в тот день Кургуз появился в Академии, сам Налим встретил его у входа, сунул ему по каким-то долям, пачечку четвертаков, и стали они промеж собой о чем-то толковать. Грек тут же Пионеру шепнул — чтобы все знали, что Грек обо всем и всегда в курсе: «Косого на даче у Кургуза загрузили, а Косой — партнер золото. Не зря с Косым сыграть — среди наших очередь стоит».
Глядь, по ступенькам Кутик сбегает.
Сейчас, думаем, крутая катка пойдет! А Кутик сразу к нам, к девятому столу, и стал гутарить на повышенных:
— Сегодня еще не проснулся, вдруг настырный звонок в дверь. Соседка утром на работу ушла, мне вставать пришлось. Открываю, и сразу вваливаются в мой закуток пять человек вместе с участковым (кстати, Кутика кличут по всегдашней его присказке — «в закутке живу — в закутке катаю»). Понятые, дружинников парочка, все как положено. Участковый у меня прикормленный, а тут, падла — при свидетелях! — с подковыркой спрашивает:
— Чего ты дома прохлаждаешься? Почему не на работе? Ты что, тунеядец?!
Достал я из шкафа свой Диплом, показываю им и говорю: вот недавно выиграл Первое место на турнире в Доме архитекторов и теперь я официально Чемпион СССР по бильярду. Сейчас до поздней ночи тренируюсь, готовлюсь к Чемпионату мира в Финляндии, а по утрам отсыпаюсь.
— Где там у тебя чемпионат и по какому виду — нас это не касается. Твой бильярд и спортом-то у нас не считается! Даю тебе, по симпатии, недельный срок. В следующую среду предъявишь мне справку с круглой печатью — где и кем ты работаешь. Если справки не будет — я тебя арестую! Комнатку твою с понятыми опечатаем, и загремишь ты, мил-сокол, по тунеядке! Финляндию не обещаю, но на карельском лесоповале за пять лет тебя к труду приучат!
Ушли эти гаврики другого тунеядца перевоспитывать — у них целый список в руках, а я сразу сюда дернул. И что мне теперь делать!? Ты хоть, Налим, подскажи. Ты ведь у нас самый умный! Пять дней всего осталось, и прощай свобода! Хоть из закутка своего беги, в шаровне под крайним столом ночуй — я в полной панике … — Кутик развел руками.
— Сам ты и думай! — пробурчал Налим.
— Сейчас мне устраиваться надо! Хоть куда-нибудь! Мне справка срочно нужна! Думать я потом буду! Подскажите, люди! — обратился Кутик ко всей бильярдной.
— Роберт, Алик, Боря, Оля, Толик и мать-перемать! — ухмыльнулся Край.
— Что? — не понял Кутик.
— РАБОТАТЬ не пробовал?
— Нашел время шутки шутить! — отмахнулся Кутик.
Вдруг Кургуз говорит Кутику:
— Я тебе помогу.
— У Вас что, заводик свой есть? И управление кадров при нем, а там круглая печать? — с недоверием, и в то же время с надеждой спрашивает Кутик. Напуган был катала изрядно, тем более «тунеядка» тогда была у всех на слуху. А Кургузый вон чего придумал — вся Академия аж взъерепенилась:
— Я и есть самый настоящий завод! Прямо сейчас я беру тебя к себе на работу! Поехали, чтоб резину не тянуть, тем более, сроки поджимают. Заявление напишу, тебя сразу оформят и справку с вожделенной круглой печатью выдадут. Паспорт у тебя с собой?
(Все-таки культурного человека издалека видать! «Вожделенной»! Во сказанул!)
— Куда оформят? — все прощупывает ситуевину Кутик.
— Тут все чисто! Не волнуйся! — знаменитый поэт успокоил каталу, — оформят тебя моим литературным секретарем, а зарплату будешь получать прямо от меня. Я сам и буду тебе платить — восемьдесят рублей тебе хватит?
— Куда оформят? На рубль оформят, а выход пять? И не надо мне никакой вашей зарплаты — на полкуша её не хватит!
— Тебя оформят в нашем Культур-Фонде — все чин-чинарём. Секретарь мне по статусу положен, хотя я до сих пор без него обходился. Но по такому случаю ты официально станешь моим литературным помощником, чтобы тебя по тунеядке не привлекли! Тебе и в трудовую книжку запишут, чтобы стаж у тебя шел. А если нету тебя книжки — то тебе у нас ее и выдадут.
— Быть такого не может! Даже не верится! Вы серьезно, что ли? — ещё не верит Кутик своему спасению.
— Поехали, за час все оформим! — и оба-два гаврика, чуть ли ни под ручки, ушли из Академии.
В шаровне от изумления все рты поразевали, а Налим сказал им вслед:
— Только я стал надеяться, грешным делом, что мы тут от Кутика малость отдохнем, годик-другой без него покатаем. Достал он — шустрый больно. Дармовых партнеров, всех лохов под себя заточил. А Кургузый, молоток, снял Кутика с крючка! — и сокрушенно покачивая головой, Налим пошел в свою конторку.
А дальше все пошло-поехало, как по маслу: Затраченный стал секретарем Скупердяева, Устрица бросил маркерить, и стал числиться при Пупке Акрамовском, Вася Тушенковский у самого Тушенки водилой стал, по обширному хозяйству стал помогать, а потом и самого каталу стали кликать по имени поэта. Чума, Толик-Дохлый, Барбос — все пристроились, играющим людям путь спасения открылся.
Короче, кто хоть чуток пошевелился — тот на киче не сидел. По левому трудоустройству бильярдные каталы долго еще числились при поэтах секретарями — пока саму статью по тунеядке не отменили, и работать стало западло.
И тут, конечно, меня могут спросить:
— А как же товарищи Санкт-Петербургские Члены пень не пойми чего, Бродского не удосужились отмазать? — и тому по полной отмерилось.
Вопросом отвечу на вопрос:
— А чем Кургуз, который спас от лагеря Кутика, лучше любого Член-союзовца — воспевателя белых, так сказать, ночей? Абсолютно ничем — такая же шушера. И любой из этих совковых подпевал, а в те разудалые годы в культурнейшей из столиц их было сотен десять, если ни все двадцать пять. И каждый из них — как нечего делать! — через Санкт-Отделение местного Культур-Мультур фонда — влегкую! — мог отмазать Иосифа Бродского и от тунеядки, и от лагеря, и от ссылки, и от высылки — если б только захотел.
Продолжение следует...