Как заноза в сердце не отпускает боль за трагическую судьбу российских немцев - самого работящего, трезвого и законопослушного народа в генофонде государства Российского.
До 1956 года в Прикамье проживало (по архивным данным спецучета) почти 80 тысяч российских немцев. Через 45 лет их осталось чуть больше 2,5 тысячи. Откуда они появились в нашем суровом крае, и что с ними стало?
Воскресным августовским днем 1941 года на аэродром города Энгельса приземлился транспортный самолет с черными крестами на крыльях и фюзеляже. Из его чрева высыпали два десятка немецких солдат с автоматами. По команде офицера они блокировали вокзал и аэродромные службы. Вскоре из дверей аэровокзала вышла депутация из трех представителей республики немцев Поволжья. Депутаты низко поклонились офицеру и преподнесли ему на блюде символический ключ от республики немцев Поволжья. Два фотографа суетливо снимали этот акт гостеприимства. Офицер передал блюдо адъютанту и жестом пригласил депутацию в самолет. Следом втянулись в люк цепочки немецких солдат, залезли фотографы. Самолет взревел моторами и был таков.
Люди изумленно переглядывались. Что это за наваждение? Не кадры ли снимали для нового кинофильма? Иначе как мог залететь сюда, пока еще глубокий тыл, немецкий самолет? Почему не было слышно немецкой речи? Все происходило как в немом кино.
И много лет спустя, случайный свидетель того эпизода Владимир Берг, которого я весной 1954 года застал нормировщиком лесопункта в Чусовской тайге, не мог связно объяснить случившееся. Он в тот день еще был помощником секретаря немецкого обкома партии, ждал на аэродроме возвращения из Москвы своего «хозяина». О странном «десанте» руководители республики проинформировали Саратовский обком и ЦК. В ответ - гробовое молчание. Причина его вскоре обозначилась.
28 августа в управление НКВД Саратовской области поступила шифротелеграмма, ссылавшаяся на Указ о ликвидации республики немцев Поволжья, которые, якобы, изобличены в приеме и укрывательстве фашистских шпионов и диверсантов.
В трехдневный срок более 200 тысяч жителей республики немецкой национальности, начиная с партийных и советских руководителей и кончая сторожем колхозной конюшни, были эшелонами отправлены в Сибирь и Казахстан. Семьям разрешили брать только ручную кладь. Все нажитое трудом и потом многих поколений осталось на распыл и разграбление.
Как выяснилось с открытием секретных архивов партии, инициатором депортации советских немцев был член Политбюро ЦК ВКП(б) Лазарь Моисеевич Каганович.
В 30-е годы этот ослепленный властью палач участвовал в уничтожении украинских селян специально организованным голодом, был рьяным разрушителем православных церквей и монастырей. По его прямому указанию уничтожен в Москве храм Христа Спасителя.
После того как Гитлер приступил к тотальному уничтожению еврейского населения в Германии и оккупированных странах, этот изверг затаил злобу против всех немцев. С началом войны он не раз высказывал Сталину опасения, не ударят ли немцы Поволжья в спину отступающим армиям. Сталин отметал необоснованные обвинения в адрес целого народа. Тогда Каганович сговорился с Берией, и тот провел секретную акцию, в результате которой на стол Верховного Главнокомандующего легли «доказательства»: фотографии с аэродрома в Энгельсе. Так появился Указ, подписанный «карманным» президентом Калининым, предусматривающий депортацию в Сибирь немцев не только с Поволжья, но и из Крыма, Приднепровья, Кавказа и даже тех, кто сражался в действующей армии. Дивизионные и армейские штабы в одночасье лишились переводчиков, добросовестных и преданных Родине. Они тоже разделили трагическую участь своего народа.
Российские немцы открыли череду скорбных эшелонов, в которых к концу войны будут отправлены на каторгу крымские татары, греки, балкарцы, калмыки и другие репрессированные народы. Их также стандартно обвинили в сотрудничестве с фашистским режимом.
Истории известна крупнейшая провокация века, когда переодетые в польские мундиры гестаповцы атаковали немецкую радиостанцию в Глезвиге, поубивали друг друга, а Гитлер получил формальный повод для нападения на Польшу. Гнуснее этой провокации может быть только та, которая послужила поводом для уничтожения процветавшей, награжденной орденом Ленина национальной республики в собственной стране. Я не видел документов, они до сего дня глубоко засекречены.
Однако знакомые мне старые чекисты не байки рассказывали, когда хвастали, как четко была проведена операция, организованная лично Берией. Еще одна зацепка: эта операция впоследствии описывалась в учебных пособиях для школ МГБ.
Участников провокации вряд ли сегодня разыскать. Наверняка Берия уничтожил и своих агентов, изображавших депутацию, и офицера с солдатами, переодетых в немецкую форму, и фотографов. Но, думаю, живы еще те, кто видел своими глазами «спектакль» или слышал о нем от очевидцев. Возможно, сохранились в саратовских архивах и копии телеграмм в Москву о высадке «немецкого десанта».
Изгнанников с Волги, с реки Молочной, с Кубани и Терека вначале вывезли как можно дальше от надвигавшейся линии фронта, но тут же спохватились. Безропотная рабочая сила нужна была не только в Сибири. С дороги и с мест поселения стали забирать всех лиц мужского и женского пола в возрасте от 15 до 65 лет в так называемую трудовую армию. Могли ли оставшиеся без кормильцев младенцы, подростки и старики обосноваться на новом месте? Многие не выжили в первую же зиму. Сгибла и семья Владимира Берга, пока он в рядах трудармии валил лес и сплавлял его по Чусовой. В1954 году он жил одиноко в дощатой клетушке конторы лесопункта, еженедельно отмечался в спецкомендатуре и горько сетовал, что ему уже никогда не вернут ни партбилет, ни инженерный диплом. Через пару лет спецпоселение было отменено, Берг получил вольную и уехал в Казахстан к дальней родне.
В Пермской области всю войну и после трудились десятки тысяч российских немцев. Они строили гремячинские и коспашские шахты, целлюлозный комбинат в Соликамске, титано-магниевый в Березниках, оборонные заводы и жилье в Перми, валили лес и работали в колхозах.
Как-то я заинтересовался историей Гремячинска, листал документы, беседовал с первостроителями и был поражен нечеловеческой стойкостью немецких трудармейцев. Они взводами и бараками умирали от голода и болезней, погибали от взрывов и аварий, но не было ни одного случая дезертирства и неповиновения приказу.
После отмены к концу войны трудармий немцы остались в кабале, получив статус спецпоселенцев (на 1 января 1953 года в СССР состояли на учете спецпереселенцев 1 225 000 немцев). Единственное, что им позволили, - вызвать на Урал оставшиеся в живых семьи, обзаводиться собственной хибарой и поросенком. Восстановление их в правах началось лишь в 1956 году, когда они получили паспорта, право на выезд (только не в места, откуда были депортированы), их стали принимать в профсоюз, комсомол, партию, разрешили учиться в техникумах и вузах. Однако о восстановлении автономии, национальных и культурных традиций не было и речи: что с возу упало - то пропало.
В старинном поселке Юг (в 30 километрах от Перми), где я часто бывал в пятидесятые годы, жили десятки немецких семей, определенных сюда на спецпоселение. Часть взрослых работала в совхозе «Юговской», а большинство - на мебельной фабрике, имевшей статус закрытого объекта. С довоенных времен мастера-краснодеревцы ладили отменную мебель - резную, с выкрутасами, под дуб и ясень. Письменные столы, шкафы, этажерки и тумбочки (штучная работа!) поступали в кабинеты репрессивных органов, отсюда и закрытость фабрики. На подмогу повыбитым войной и старостью юговским мастерам были изысканы в обширном спецпоселении немцы-столяры. Так вот они, насмерть напуганные партийной национальной политикой, даже между собой на работе опасались разговаривать на родном языке.
Знакомая мне по университету Грета Шарц была направлена в поселок Юг преподавать русский язык и литературу. Очарованные близкой по родству фамилией, немецкие ребятишки боготворили Грету, пытались заговаривать на немецком и не хотели верить, что ее дед по отцу был исконным русским крестьянином и получил немецкую фамилию по воле чудаковатого помещика. Ребята считали, что «русачка» скрывает свое «немецкое лицо», боясь репрессий. Ни книг, ни газет, ни радиопередач на родном языке... Даже в школе, где преобладали дети немцев, обязательным иностранным языком по чьей-то злой воле был французский, хотя в 95 процентах российских школ продолжали преподавать немецкий.
Иезуитство властей, задавшихся целью искоренить в СССР немецкую нацию, вызывало ответную защитную реакцию. Родители, соблюдая осторожность, старались дать семейное воспитание - учили родному языку, истории и обычаям. А человеческая потребность в общении вылилась в создание молитвенных домов, где звучали псалмы, музыка и песнопения на родном языке. Немецким общинам лютеран, меннонитов, адвентистов было отказано в регистрации, строжайше наказывалось вовлечение детей в молитвенные собрания. Партократия опасалась, что юное поколение, обретя национальное достоинство, возжелает защитить честь своего поруганного народа.
После снятия клейма спецпереселенцев немцы на Урале, поверив, как и все мы, в «хрущевскую оттепель», начали прощупывать возможность возвращения в исконные места. Но официальные власти запретили даже думать о восстановлении национальной автономии. И тогда же из общины в общину стал передаваться призыв переселяться в южный Казахстан. Не вызван ли был он тайным умыслом властей упрятать немцев как можно дальше от центра и их руками создать в безлюдных степях агропромышленные центры?
На севере Прикамья в городе Красновишерске мне удалось встретиться с плотником Генрихом Фотом. Он, как пресвитер, руководил менонитским братством в области, кроме того, координировал исход немцев с Урала. Помнится, на мой вопрос, какой смысл срываться с обжитых как-никак мест и забираться к черту на куличики, Генрих ответил, что его мечта и цель - собрать рассеянных по стране немцев. И пусть это будет Казахстан со свободными землями и редкой населенностью. Зато там, если сформируется область с преимущественно немецким населением, можно будет поставить перед властями вопрос о национальной автономии или даже союзной республике.
Весной 1957 года Генрих Фот уехал в Казахстан, за ним потянулись немецкие семьи. Они плотно заселили Целиноградскую область. Но ни автономии, ни, на худой конец, национального района не получили и подались вспять.
Тут, я думаю, Генрих Фот и последователи его идеи не учли одного немаловажного обстоятельства. Российские немцы по своей сути - европейский народ, и Азия отпугнула многих из них. Получилось почти так же, как с Еврейской автономной областью в Приморье. Евреи из Европейской части страны (они просили себе Крым) добровольно туда не поехали. И в бутафорской этой республичке пашут землю, ловят рыбу и точат железо на заводах отнюдь не евреи.
После 1985 года, когда партократия вознамерилась подкрасить фасад тоталитарной системы лозунгами о «социализме с человеческим лицом», было заявлено и о том, что надо бы как-то вернуть немцам республику на Волге. К этому понуждали два фактора: нарастающая эмиграция из СССР в ФРГ и мощный рост национального самосознания всех народов страны. Созданное в марте 1989 года общество «Возрождение» потребовало возвращения немцев на земли дедов. Делегация общества побывала в районах прежнего проживания.
В Саратовской области, например, обнаружилась масса невозделываемых земель, были десятки обезлюдевших сел и поселков. Под давлением общественности правительство разрешило немцам селиться в районах бывшей республики, вступать в колхозы и совхозы, обзаводиться жильем и подворьем. Однако на практике все оказалось аппаратной игрой. Центр разрешил, а секретари Саратовского обкома запретили. По их телефонному указанию райкомы и горкомы партии развернули «разъяснительную» работу среди населения.
Жителей пугали, что немцы потребуют свои дома и другое оставленное имущество. Заставляли людей подписывать коллективные протесты и обращения с требованием не пускать немцев. В результате обком, искусственно создав нервозную обстановку, доложил в ЦК: возвращение немцев невозможно, так как вызовет межнациональные столкновения. Ну что возьмешь с дураков, которые упрямо отказываются от собственной выгоды?! Немцы могли бы возродить обнищавшие села, вернуть на поля традиционные для республики культуры, в том числе горчицу. Ведь срам, что наша страна завозит из-за бугра сырье для горчичников. Или еще пример. В 30-е годы именно немцы осваивали производство троллейбусов в городе Энгельсе, оно и сегодня единственное в стране. Но с той давней поры, когда изгнали с завода аккуратных и умелых немцев, технический уровень троллейбусов мало изменился. Недавно их отказалась покупать Греция даже в обмен на бросовые фрукты. Брешь в позиции партократии удалось пробить на первых порах лишь в Ульяновской области. Тамошний обком определил несколько захудалых районов для расселения немцев, обещал им национальные школы и газеты. Но переселиться абы куда или вернуться на родину предков - две большие разницы. Как говорят в Одессе.
Мне искренне жаль этот удивительно трудолюбивый и, не в пример нашему менталитету, непьющий народ. За 1994-1996 годы страну предков вынуждены были покинуть более 3 миллионов российских немцев. Самых умных и добропорядочных, в самом работоспособном возрасте. Тогда, в обстановке развала Союза, нарастающего обнищания и безработицы, мы, похоже, не придали значения этому факту. Но в ближайшем будущем, с возрождением утерянных духовных и национальных ценностей, поймем, какую безвозвратную потерю мы допустили, как обеднел генофонд россиян.
К счастью, остались еще островки немецких общин во взбаламученном море российской действительности. Под Омском компактно проживающие немцы получили статус национального района. Два таких района образованы на Алтае, есть они теперь в Ульяновской и Волгоградской областях. Там созданы культурные центры, национальные школы, газеты и художественная самодеятельность. Возврат к национальным традициям позволил почти прекратить отток населения этих районов в ФРГ. А что же с исконной родиной, какой чертополох поднялся на развалинах когда-то процветавшей республики немцев Поволжья?
Недавно мне попалась на глаза газета «Саратовский Арбат» со статьей «Нет немцев - нет проблем». Саратовский губернатор Дмитрий Федорович Аяцков, зарекомендовавший себя в парламенте как реформатор и демократ, на деле продолжил линию прежнего обкома партии - «немцев не пущать». Вопреки его воле немцы все же просочились в некоторые районы бывшей республики и стали ходатайствовать о создании хотя бы одного национального района. Губернатор вроде бы не возражал и с благодарностью принял от правительства ФРГ 100 миллионов марок на обустройство немецких поселений. На эти деньги были построены поселки, пекарни и колбасные цеха. Когда же деньги кончились, саратовская власть сменила улыбку на оскал, и вновь население стали настраивать против «немецких оккупантов», тормозить открытие национальных школ. Директора совхозов по указке сверху стали притеснять работников немецкой национальности.
Например, в поселке Бурный Энгельсского района директор совхоза закрыл пекарню и колбасный цех, построенные на германские деньги, а вскоре оборудование было раскурочено. На германские же деньги здесь построен поселок из 50 современных коттеджей. Их заселяют все, кто угодно, только не немцы. В области, где жила и работала целая республика, не позволили даже национальный сельсовет, не говоря о районе. И сотни семей, не видя перспективы, потянулись в Германию.
Только дурак мог зарезать курицу, несущую золотые яйца. После этого губернатор обратился к сербам разбомбленной Югославии с приглашением - приезжайте к нам, свободных земель у нас достаточно. Ну, не иезуитство ли?
В Прикамье фактов «выдавливания» российских немцев из городов и поселков не наблюдается. Никто не считает их чужими. Наоборот, за многие годы совместного труда мы породнились и не только через смешанные браки. В памяти моего поколения немцы остались как добросовестные и самоотверженные труженики, достойные уважения и соучастия в их трагической судьбе.
Огромен их вклад в развитие экономики Прикамья. Их руками строились целлюлозно-бумажные комбинаты, титано-магниевые производства, Широковская ГЭС и шахты Кизеловского бассейна. Немцы создали современную птицефабрику «Комсомольская» с поселком городского типа.
В конце января первого года нового века мы с каменщиком Виктором Фляумом перечисляли объекты, в строительстве которых он участвовал, и сбились со счета. Только в селе Култаево его бригада построила Дом культуры, больницу, контору колхоза и все другие каменные здания. Украшение Перми - Комсомольский проспект - застроил трест № 14, который недаром назвали немецким. Сегодня Виктор Фляум на отдыхе, получает пенсию 1 100 рублей, пользуется благами репрессированных. Уезжать из Перми не собирается.
- Сыновья уехали в Германию, а старики и там не нужны. Здесь нас немного осталось, чтобы думать о национальном районе. Да и зачем? - рассуждает он.
В национально-культурном центре на улице М.Горького, где мы беседовали, по-домашнему тепло и уютно, благодаря неустанным заботам бессменного секретаря общества «Возрождение» Эммы Биглер.
Центр располагает богатой библиотекой, получает газеты и журналы, есть классы для занятий. С воскресного утра здесь собираются ветераны-трудармейцы, чтобы пообщаться на родном языке, обменяться новостями. Затем на призывный колокол кирхи идут молиться. Лютеранскую кирху, построенную немцами на свои средства в середине XIX века, администрация города вернула несколько лет назад, она отреставрирована на германские деньги, здесь звучит единственный в Прикамье орган. И центр, и кирха не тратят ни копейки из местного бюджета. Десять лет назад наладилось деловое партнерство Пермской области с землей Нижняя Саксония, с тех пор материальная помощь из Германии не прекращается.
Какой же резон расчетливому германскому немцу тратить деньги на российского немца?
Сотрудник посольства ФРГ в России Рудольф Георг Адам, с которым удалось встретиться в Перми, пояснил, что выгодней тратиться на возрождение и поддержание культурных традиций российских немцев, чем устраивать их в Германии, где своих безработных хватает.
Господин Адам побывал в местах компактного проживания немцев в Соликамске и Кизеле. Там всего три семьи изъявили желание перебраться в Германию. В Кизеле мнение местных немцев высказал глава шахтерской династии Генрих Карлович Гебель. Он из тех, кто был изгнан из республики на Волге и заключен в трудармию. В 1942 году 16-летним пареньком начал строить шахты на Коспаше и отдал костоломной работе более 30 лет. Пятеро сыновей продолжили дело отца на шахте «Широковская».
- Никуда мы не поедем, - говорил старший Гебель.
- Мне недостает сил начинать жизнь на новом месте, а дети не поедут, потому что родной язык позабыли. Здесь бы школу открыть, чтобы дети и внуки владели немецким, а больше, считаю, ничего и не надо.
В том же духе высказывались и соликамские немцы. Господин Адам договорился с местными властями о подготовке учителей для национальных классов и школ. Из Германии пошли посылки с учебными и наглядными пособиями, компьютерами и лингафонной аппаратурой. Однако открытие национальных школ застопорилось.
Пока планировали, утрясали на всех уровнях, где открывать школы и сколько учителей готовить, время ушло. За 1994-1996 годы произошел всплеск эмиграции, в Германию уехали все, кто хотел и мог. Проблема национальных школ отпала сама собой.
Остались на пермской земле заводы и комбинаты, дворцы и проспекты, а работающего и трезвого народа, по сути, не стало. Виной тому нерасторопность и недальновидность национальной политики. Все депортированные при Сталине народы вернулись в свои республики, только с немцами, без вины виноватыми, поступили бесчеловечно. Да что уж теперь, поезд ушел. Но боль в сердце осталась.
Опубликовано в книге Галима Сулейманова "Контора Глубокого Бурения" (Пермь, 2002).