Кадило позвякивало на золоченных цепях и обдавало дымом прихожан, умиротворенно склонивших головы. От приторного благоухания звенело в ушах и мутило. Алена облегченно вздохнула, когда оказалась под сводами маленькой светлой исповедальни. Перед аналоем стоял высокий батюшка с седой бородой и смотрел в приоткрытое решетчатое окно. Не поворачивая головы, он выслушал короткую исповедь.
- Ломать – не строить, – тихим басом резюмировал священник.
С минуту он что-то внимательно рассматривал за окном.
-Любовь - это Бог. Бог там, где любовь. Где же любовь в вашей истории? - ласково спросил батюшка.
Алена молчала. На душе вдруг стало пусто и глухо. Не только с мужчинами, в ее истории уже очень давно нет любви. Ее не любят, и она не любит.
- Главное, дитя не губите. Молитесь как умеете. Бог простит и направит, и поможет.
- Отец Сергий, почему вы мне это говорите? - опешила Алена. - Вы один знаете, как сильно я ждала ребенка.
- Знаю. Да только дни у вас нелегкие впереди, поэтому вам следует помнить всегда, как долго и сильно вы хотели этого, Елена.
Он стал рассказывать о Боге, о проведении, о Его безграничной любви, о милости. И вдруг застыл. Никогда прежде священник не видел рабу Божью Елену такой…Всегда немногословная, спокойная и сдержанная. Да она даже улыбалась лишь уголками губ. И вот она плачет. Зажав рот рукой, чтобы не рыдать в голос. И периодически сморкается в полы своего безупречного черного жакета.
-Я не справлюсь, - наконец сдавленно прошептала женщина. - Я не спала всю ночь. Я вдруг поняла, что не справлюсь. Ведь это такая ответственность. Ребенок. А я одна. Без жилья, без работы, без поддержки. Почему так, батюшка? Неужели вместе с радостью материнства мне нужно было ещё молить о жилье, достатке,семье?
-Всему свое время. Сейчас это именно то, что нужно вам больше всего. Чтобы стать лучше, сильнее, добрее. Доверьтесь Господу и увидите, что из этого выйдет.
Кажется, из нее вышли все слезы. С поникшей головой она стояла в раздумьях перед священником. Жалкое зрелище. Она это понимала. Но она так нуждалась сейчас в участии.
-И правда, что я такое говорю. Простите.
- Как всему живому нужно солнечное тепло, так и душе человеческой нужна любовь. Без нее человек не растёт духовно, чахнет в обидах и злости. И как итог: не созидает, а разрушает. Человек страдает, когда его не любят. Корень любого зла - недолюбленность. Недолюбленным порой других любить сложнее. А вот когда живешь в мире с Богом - легче. В первую очередь все почему-то требуют любви от себе подобных. И именно требуют. Но даже чисто физически человек не может дать 100 % любви другому хотя бы потому, что мы разлучаемся, даже на короткое время, мы не всегда рядом, не всегда понимаем друг друга. А Бог он с душой круглосуточно. Он любит нас больше чем самый близкий человек. И когда вы это уясните, станете жить с Богом, доверять Ему, чувствовать Его любовь, а она во всем: утро наступило, вы проснулись – это Бог вас любит, встретили хорошего человека – это снова Бог вас любит, деньги потеряли - это тоже Бог вас любит, тогда и другого любить будет отрадно, да и жизнь в целом за счастье, какой бы ни была.
Батюшка склонился к Алёне и улыбнулся по-отечески. Его выцветшие голубые глаза и каждая морщинка лучились добротой.
-У меня их тринадцать. Детей. Как отец скажу, что ты абсолютно права: ребенок это огромная ответственность. Это минимум свободного времени,вечная головная боль за них. Но оно того стоит.
Алена неуверенно улыбнулась. Ее слезы действительно все вышли. И появилась надежда. Все должно быть хорошо. По-другому никак.
В размышлениях женщина медленно брела по пыльной дорожке к тротуару, провожая взглядом белоснежный храм, напоминающий гигантского лебедя в золотой короне из куполов. День обещал быть жарким. Яркое солнце уже высоко поднялось на голубом небосклоне и золочёные кресты ослепительно блестели.
Алена думала о своей жизни. Она заботилась о муже, старалась ему угодить, от души желала блага. По факту она жила только собой и своими проблемами. Она любила идею своего замужества. Гладила рубашки, убирала дом, готовила морковный сок по утрам, преданно ждала. Обыкновенная служанка. Она слишком быстро раскусила своего супруга и потеряла всякий интерес копаться в его душе. Пустой он человек. Ей снова вспомнился слегка неуклюжий парень с широкой искренней улыбкой, старательно ухаживающий за ней…или за деньгами ее отца. А был ли он вообще? Неприятно и горько было от таких размышлений. По большому счету у них было очень много хороших моментов. Но...она больше не будет их вспоминать, и вообще думать о Димке. Она и так отдала ему слишком много времени, хоть ее никто об этом и не просил.
Решительным шагом девушка направилась к трамвайной остановке. Теперь все будет иначе. По-новому, по-доброму и честно.
Мужа дома не оказалось. Как и следовало ожидать, ночевать он не возвращался. Она немного прошлась по квартире. Возникло ощущение, словно она не была здесь лет десять. Комнаты с дорогой мебелью и тщательно продуманным интерьером казались ей огромными и чужими. Даже родная мастерская была непривычной. На душе заскребли кошки. Нужно убираться отсюда как можно скорее.
Алена небрежно покидала в дорожную сумку немного самой простой одежды, спрятав на дне небольшую увесистую коробку с ювелирными украшениями. Поверх вещей она также положила коротенькую белую шубку из шелковистой норки. Основной груз находился в мастерской. На ее счастье куклы распроданы. Иначе она бы не утащила все добро сразу. Много времени ушло на упаковку аккуратных стопок материи: сначала их пришлось обернуть полиэтиленом, затем уложить в картонную коробку. Другую коробку заполнила мелочёвка в виде буклей, фурнитуры, бобин с кружевами. И наконец, пакет с красками, кистями, лаком, баллончиками с фиксативом. Пока не приехало такси, она еще сняла со стены иконы. Со вздохом Алена посмотрела на колесо и скамеечки. Фотографии в этом уголке выходили чудными, по-деревенски теплыми. Она окинула прощальным взглядом разорённую мастерскую и быстро зашагала прочь.
*****
Работа кипела во вдруг оживившемся ДК Металлургов. С самого утра работники театра дружно укладывали декорации, костюмы, приборы освещения и прочую атрибутику своей повседневной жизни. Под смех и шутки артисты грузили вещи в бортовую газель, но старались особо не шуметь. В кое-то веки худрук пребывал в скверном расположении духа. Всех настораживала непонятная нервозность Волкова. Он зачем-то сцепился с директором. Предметом долгого монотонного спора стал…занавес. Потертые портьеры из тяжелой бархатистой ткани вгоняли Дорохова в уныние. Подумать только! Их не меняли с самого открытия театра, то есть почти полвека. Они родом из советского союза. Немодные, пропитанные пылью. Оставить это старье здесь и дело с концом. К тому же глядя на несчастные портьеры, директор каждый раз припоминал, как сильно постарел он сам, хоть и приобрел с годами лоск. Занавес нужен новый. Михаил ни в какую не хотел с ним соглашаться. Если именно эти кулисы отделяли сцену от зрителя с самого начала, то их непременно нужно отреставрировать и вернуть на свое законное место в театр драмы. К полудню занавес все-таки сняли.
Когда люди ушли обедать, Михаил прошмыгнул в зрительный зал. Темноту помещения слабо рассеивал белый свет от пары софитов. Он прошелся вдоль рядов с креслами, жадно вдыхая запах старых книг (именно так пахло в зале) и поднялся на сцену, опустевшую и обезображенную отсутствием кулис. Доски жалобно заскрипели под его шагами, нарушая глухую тишину. Мужчина никогда не полагался на интуицию. Он в нее не верил. Бывает грустно или напротив светло на душе. Глупо перекладывать свой минутный настрой на грядущие события. Но при виде пустой сцены и потёртых красных кресел его сердце сжималось от тоски. Что-то нашептывало: хорошего впереди будет не так уж много, как они все ждут, спокойные деньки остаются на этой старой сцене.
Внезапный грохот, идущий из-под пола, отрезвил его. Одна из досок, которыми некогда закрыли оркестровую яму, несколько раз подпрыгнула и с хрустом вылетела. Показалась голова Никитского с клоками пыли и паутины, застрявшими на одеревеневших от воска волосах.
- Вот вы где, Михаил Валентинович! Диккир велел заглянуть в яму и вытащить чучело медведя. Только нет тут никакого чучела. А что за чучело?
- Из «Мадам Амилькар», - после тяжелого вздоха солгал Михаил. Нигде не спрячешься от этого долговязого прилипалы. Ещё и Диккир не упускает случая поиздеваться над парнишкой.
Он протянул ему руку и помог выбраться из ямы.
– Передай Диккиру, что он за главного. Костюмчик явно не для пыльной работы, Максим.
- А вы уходите? – молодой человек отряхивал рубашку и брюки из переливчатой темной ткани, плотно облегающие его худощавую фигуру.
- Ухожу и сегодня не вернусь, - он поспешил из зала, чуть не сбив на ходу блондинку с двумя бумажными стаканчиками кофе. Девушка проследила за ним огорченным взглядом.
Никитский выпрямился и, призывая весь свой шарм и обаяние, изящно спрыгнул со сцены вслед за своим учителем. Он взял у блондинки один стаканчик и обворожительно улыбнулся, обнажая ровные белоснежные зубы. Она презрительно фыркнула и вручила ему второй стакан.
Михаил спешил домой. Нужно было поговорить с Аленой ещё утром. Однако чуть забрезжил рассвет,он уехал на работу. Сбежал попросту. Где она теперь? Вернется? Во всяком случае покинуть квартиру навсегда ей ничто не мешало. Достаточно захлопнуть дверь, даже ключи не нужны, хоть он их и оставил. Какая-то его часть определенно желала такого финала их непродолжительных отношений.
Мужчина заскочил в супермаркет и с полными пакетами продуктов ввалился в квартиру. В комнатах звенела тишина, и поначалу Михаил решил, что она ушла. Но нет. За письменным столом склонилась щуплая фигурка. Она держала в одной руке что-то небольшое, круглое, телесного цвета. В другой - у нее была кисть. Он направился к ней, прокручивая в голове предстоящий разговор. Сначала он пошутит относительно найденной им под кроватью полудюжины мелких перламутровых бусин. Затем поинтересуется, что она делает и плавно перейдёт к теме будущего малыша. Но увидев работу Алены, он забыл обо всем на свете. Да ведь у нее самый настоящий талант. На кукольной голове девушка разметила лицо и наносила контуры. Большие глаза без зрачка, словно маленькая девочка спит, круглые брови и губки бантиком. Ее осторожные штрихи завораживали. Но больше всего изумляла сама Алена. На ее губах играла мечтательная улыбка, а глаза светились нежностью и заботой, словно она держала не матерчатый шар, а младенца.
- Ничего, что я заняла твой стол?
Заняла стол… Обычно после спальни женщина заполоняет ванную разнообразными флаконами и банками с кремами, далее кухня. Стол, как правило, атакуется в последнюю очередь, и чаще всего ноутбуком с сериалами.
- Я даже не могу вспомнить, когда пользовался им по назначению в последний раз, - честно признался Михаил.
Он заметил у стены, возле пианино, швейную машину, пару длинных картонных коробок, небольшую сумку. Вот тебе раз. Девушка настроена слишком серьезно.
- Ты забрала вещи? – он сел на диван.
- Можно мне остаться у тебя? – она выжидающе посмотрела на него.
- Оставайся, я и сам хотел предложить. Это все? - а разве есть выбор. Ему не нравится, когда его прижимают к стенке. И все же мужчина улыбнулся.
- На первое время хватит.
Он еще раз посмотрел на коробки у стены.
- Дорогая, либо ты настоящая скромница, либо не планируешь тут задерживаться больше двух недель.
- Я планирую сильно поправиться в ближайшие месяцы, - усмехнулась Алена.
Она отложила работу и повернулась к нему.
- Белое пианино просто восторг! - ее глаза загорелись от восхищения.
- И я не смог упустить. Думал, дочь будет играть, - с нескрываемой обидой он посмотрел на инструмент.
- Играла?
- Ни разу. Ей было три, когда мы разошлись с женой.
Алена окинула взглядом просторную светлую комнату с минимальным набором мебели: пианино, мягкий диван из ярко-синего велюра, письменный стол и стул. Уютом здесь и не пахло, зато дышалось свободно.
- Когда я выходила замуж, все бытовые вопросы решались сами собой просто и естественно. А сейчас я даже не знаю, с чего начать. Мне просто неловко.
- Решались просто и естественно тобой?
- Ну я же была домохозяйкой, - она поморщилась. Ей никогда не нравилось это слово.
Повисло неловкое молчание. Оба старательно отводили друг от друга взгляд.
-Когда начнется театральный сезон, я буду появляться дома крайне редко. Хозяйничай сама, только вещи мои, пожалуйста, не трогай. О них я позабочусь сам.
Яркие рубашки и атласные жилеты не раз страдали от ненавязчивой женской заботы. И потом не упрекнуть, ведь любимая старалась.
Она удивленно подняла брови.
- И я могу готовить, - торжествующе улыбнулся Михаил. Вряд ли она в курсе, что за плечами у него карьера шеф-повара в столичном ресторане.
- Надеюсь, ты разнообразишь мои салаты из сельдерея и овощные котлеты, - с практичностью в голосе сказала Алена. Димка – ярый вегетарианец. За восемь лет она совсем разучилась готовить что-то другое.
Михаил шумно выдохнул.
- Все-таки мне придется почаще быть дома. Никому в этом доме неполезно сидеть на траве.
Он встал, поднял с пола швейную машину и водрузил на стол.
- А ты не хочешь ввести правила?
Она покачала головой и двинула машину к центру стола.
– Я не стану возражать, если ты постираешь или погладишь мою одежду.
Михаил улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать ее. Однако девушка потянулась за кистью, и как бы невзначай увернулась от Михаила, немало озадачив. Он почувствовал себя нелепо. Она не поняла его или чего собственно говоря хочет?! В любом случае, у него не было никакого настроения говорить о ребенке, да и спать судя по всему опять придется на диване.
- Время обеда давно прошло. Может, хотя бы на ужин успеем. Сегодня точно без овощных извращений, - натянуто пошутил Михаил и кивком головы пригласил ее на кухню.
В попытке сгладить неловкость Алена слишком яро выражала удивление при виде, как он мастерски нарезает лук, разделывает мясо и напоследок взбивает нежный десерт.
- Я в курсе твоих жизненных перипетий, читала как-то в Хронике, - через какое-то время честно созналась женщина, не сводя восторженного взгляда с ножа, порхавшего вокруг мясной вырезки. - Но вживую никогда не видела профессионала за работой. Восхитительно!
И все же Михаил остался доволен. Фокус удался: дама в смятении.
За непринуждённой болтовней прошел ужин. Вроде бы все прекрасно, мило, но оба держались в напряжении. За тёплыми улыбками таилось недоверие.
Ещё вчера Михаил привел домой девушку в воздушном розовом платье, хрупкую и нежную. Сегодня же она была стальной и равнодушной. Но больше всего его раздражало то, что он не может ей сопротивляться. Он чувствовал, как вязнет в болоте, надевает ярмо и не мог ничего поделать. Она слишком много знает и к тому же ждёт ребенка. Его ребенка. Права выбора он лишен априори.
Впервые мужчина был рад звонку Никитского. Его предложение посидеть в баре не вызвало раздражения.
- Мне нужно уйти, - просительным тоном сообщил Михаил и сам удивился своим интонациям.
- Это надолго, - твердо добавил он.
Алена осталась одна. Вечер за швейной машиной ни на грамм не отличался от вечеров в квартире мужа. И такая стабильность не только не радовала, но даже пугала. Однако сегодня женщина слишком устала. Все, что она хотела: побыть одной. Ни о чем не думать. Сосредоточиться на кукле. Чтобы только размеренный стук швейной машины нарушал тишину.
Спасибо за внимание! Буду рада лайкам и подписчикам)