Ну вот, можно продолжить повествование. Я пришла домой, разобрала вещи, расслабилась. Но умиротворение от того, что я оказалась в родном доме я не чувствовала. Как мне было плохо, ведь последние пять дней пргрузили меня в такую яму что я просто не имела сил из неё выбраться. А надо ли было выбираться? Ведь это тупик, я не знаю куда мне надо дальше, я не знаю как избавить себя от этой душевной боли, вообще я про себя ничего не знаю. Вот в тот момент я поняла, что физическая боль рано или поздно проходит, а душевная боль может остаться с тобой навечно.
Я ходила по квартире, как неприкаянная, и не знала чем себя успокоить, чтобы меня хотя бы на время отпустило. Я открыла холодильник, и увидела там портвейн. Вот, это то, что мне сейчас надо. Надо отдать должное советскому портвейну, любому, у него был очень приличный вкус. Пить его было приятно. Вот я себе и налила стаканчик до краёв. Пошла в комнату, включила музыку, расположилась в кресле и потягивала винишко. Но по мере усугубления, меня разворачивало в какую то не ту сторону. Я думала не о том, как я завтра проснусь и буду жить другую жизнь, а о том, как бы сделать так, чтобы завтра не проснуться, и закончить свой славный путь по земле именно сегодня.
Я, конечно пошла искать таблетки. Тех, которые я нашла и забрала от Генки, было мало, всего 17 штук. Моя мама после моей травмы спала плохо, поэтому снотворное покупала тоже в больших количествах, и я, конечно, его нашла. Всего я насчитала таблеток, её и моих, 97 штук. Хорошо, это количество меня устроило, сегодня все получится. Никто не мешает, таблеток много , стакан портвейна тоже действовал как надо. Чтобы не сбиться с курса, я пошла и налила ещё стакашек. Высыпала все таблетки на журнальный столик, присела рядом, и закидывая их рот, запивала портвейном. Блистеры просто выкинула в мусорное ведро. Я была уверена, что сегодня все получится.
Почему то в такие моменты я никогда не думала о маме. Ни тогда, когда лежала под поездом, ни пять дней назад, когда суицидничала, ни сейчас. А ведь сейчас то я на сто процентов была уверена в том, что умру. Почему я не думала о том, что будет с мамой? Об этом я задумалась намного позже, когда побывала и на месте ребёнка, и на месте мамы. Моя мама, видимо сильно испугалась того, что со мной произошло, и на принятие меня одноногой, ей понадобились годы. А в тот момент ей страшно было на меня смотреть, а может и стыдно, поэтому она старалась меня пристроить к добрым людям к Валентине Александровне, потом к Генке, лишь бы я была подальше от неё.
А я ведь , по сути ещё не выросла, мне нужна была мама, её поддержка, а её не было. Зачем мне этот мир без мамы? В общем, я не сильно осознавала то, что я мамина дочь, я больше походила на мамину игрушку. Пока была красивая и новая, играли, как только поломалась, подарили подружке. Ведь в те времена, когда я жила с Генкой, мне больше мамой стала свекровка. Это она вникала в мои обиды, разруливала конфликты, а мама иногда приходила в гости, посмотреть, а жива ли я ещё. Поэтому и сейчас, закидывая таблетки в рот, и запивая их портвейном, о маме и об её чувствах я совсем не думала, не до них мне было.
Минут через тридцать я уже мирно посапывала в кровати, удобно устроившись на подушках, и натянув одеяло до самого носа. Все, ещё немного, и вся эта мерзость закончится. Все эти издевательства, ощущение полной ненужности этому миру, обиды и претензии. Моё измученное сердце остановится, и моя душа перестанет болеть. В принципе, больше я ничего не хочу. Моя мама, пришедшая после работы, не стала меня будить, чем увеличила мои шансы ухода в другой мир в разы. Все складывалось, как нельзя лучше.