Обзор пьесы (2009)
"Царь Фёдор Иоаннович" - трагедия в 5 действиях Алексея Толстого, написанная им в 1868 году. Она представляет собой вторую часть исторической трилогии, первой частью которой стала драма "Смерть Иоанна Грозного" (1866), а заключительной - "Царь Борис", опубликованная в 1870 году.
Новую пьесу драматург создавал гораздо дольше, чем первую: он начал "Царя Фёдора Иоанновича" в конце 1864 года и завершил к весне 1865 года первую редакцию, которая до нас не дошла - она не удовлетворила автора и была уничтожена. Толстой "вычеркнул всю драму и начал с самого начала".
Весной 1868 года была завершена та постановка, которая нам сегодня известна. Трудности новой работы были связаны, очевидно, с тем, что источники не давали писателю существенного материала для образа царя Фёдора: исторические сведения были крайне скудны. Летописцы Смутного времени создали условный образ "блаженного на престоле". Карамзин не пошел дальше представления о "жалком венценосце".
Содержание своими словами
Главными героями данного произведения являются: царь Фёдор, его жена Ирина, Борис Годунов, Иван Петрович Шуйский, сваха Волохова, Василий Шуйский, Мстиславский, его сестра, Красильников, Курюков, Голубь, сторонники Бориса Клешнин и Гуренин.
Шуйский вместе с князьями пишет государю челобитную с просьбой развестись с супругой из-за бедности и взять в жены другую женщину. С ним согласны в этом деле протопопы и купцы.
Волохова назначает Шоховскому ночью встречу с княжной, племянницей Ивана Петровича в саду. Годунов объявил о своём решении Клушнинну и Гуренину помириться с Шуйским. Они возмущены, но Борис остался непреклонным. Фёдор тоже решил их помирить. Он просит Дионисия благословить их перемирие. Сначала Шуйский пребывает в изумлении от всего происходящего, но потом видя, что Годунов дал обещание не трогать его людей и поклялся в этом, поцеловав распятие, соглашается на примирение с оппонентом.
Затем к царю приходят с визитом выборные люди Шуйского и говорят ему, что он их оставил и данное перемирие ни к чему хорошему не приведёт. Курюков поведал главному правителю, что ему уже более 100 лет и он был далёким свидетелем вражды между Овчиными и Шуйскими, когда даже народ разделился на непримиримые стороны. Также он рассказал о кознях во времена правления Грозного. В ходе беседы рассказчик перебил царя и Фёдор узнал в его племяннике человека, заколовшего медведя.
Племянник Красильников в свою очередь поделился историей про своего двоюродного брата - Голубя, победившего в кулачном бою Шаховского. Голуби отец и сын тоже против примирения сторон вражды Шуйского с Годуновым. Борис попросил Клешнина заметить их имена. Выборные пожаловались царю на Бориса, но он не очень им верит.
Ночью в саду Волохова свозит за деньги Шаховского и княжну, но внезапные крики Красильникова прервали их свидание, и они успевают спрятаться. Красильников говорит Шуйскому по поводу нападения на выборных, которые были у царя на приёме и не сдержали слова перед Годуновым, так как их куда-то увезли по его приказу. Шуйский держит гнев на Бориса. Головин написал письмо в Углич. Шуйский не рад этому. Он идёт к Фёдору для обличения обмана Годунова. Князья сомневаются в его успехе перед встречей с государем. Они решают, что царицей вместо Ирины должна стать сестра Мстиславского.
Василий уговаривает его отказать Шаховскому выдать княжну замуж за него. Шаховский появляется и все поняли, что недавно он встречался с княжной, услышав и её крики. Шаховский не желает отпускать её и выхватил меч, угрожая всем князьям. Затем он спрашивает у неё её мнения, но она ответила, что невольная делать выбор. Зачинщик мятежа, выхватив грамоту у Головина, идёт на суд к царице.
В это время Фёдор Иоаннович подписал бумаги, данные Борисом и узнал о том, что хан идёт на Москву, а также о просьбе царя Иверского взять его в подданство, а бояр, бежавших при Грозном в Литву, вернуться. Государь наравне с Ириной желает вернуть Дмитрия с его матерью назад в Москву из Углича. Он говорит об этом Годунову, но тот отказывается от подобной идеи. Вскоре к царю приходит Шуйский и обличает Бориса в обмане говоря про то, что тот приказывал напасть на выборных людей, тем самым нарушая договор. Главный персонаж всё равно призывает их помириться, а тех людей вернуть ко двору. Шуйский разочаровывается в царе и уходит от него. Годунов также хочет удалиться, но Фёдор не отпускает его, обещая прислушиваться ко всем дельным советам во власти. На таких условиях работы Борис согласен оставаться.
Клешнин отдал письмо Головина в Углич Годунову, а тот передал его царю. Из письма Фёдор узнаёт о желании Шуйского захватить престол и возвести в правители Дмитрия из Углича. Борис предложил государю схватить Шуйского совместно с его сообщниками сначала просто под стражу, а потом и вовсе казнить их. Царь отказался пойти на выполнение подобных условий и потому Борис ушел от него и на этот раз он не стал его задерживать.
Шуйский успокоил свою племянницу тем, что Шаховской не собирается выдавать их царице. Он попросил её уйти. Входят князья и Шуйский посылает Дмитрия к народу с тем, чтобы сказать, что Фёдор не может более управлять страной, а царём будет назначен Дмитрий. Князя Андрея он отправил в Рязань собирать войска для направления их на столицу, Фёдора в Нижний, Ивана в Суздаль, а Головина прямиком в Углич для итогового объявления Дмитрия правителем.
Борис просит Клешнина договориться с Волоховой чтоб она блюла Димитрия и в случае каких-либо происшествий с ним чтоб это всё считали случайностью. За деньги она дала согласие на данное мероприятие. Фёдор говорит Ирине, что собрался отправить подарок в Углич - 6 игрушечных обезьян. Этот подарок когда-то и ему достался привезённый из Вены. Клешнин просит царя подписать приказ о взятии Шуйских и говорит, что князь хотел свергнуть государя с престола и посадить на него Дмитрия. Фёдор не может в это поверить и допрашивает вошедшего Шуйского.
Тот говорит ему правду, а царь, не подписав приказ, выталкивает его за двери. Пришедший к царице Шаховский объясняет Фёдору, что Шуйские с Мстиславскими хотят развести его с женой и посватать к княжне Мстиславской. После прочтения грамоты Фёдор подписал приказ об аресте Шуйских несмотря на просьбу Ирины не спешить.
На берегу реки Яуза Курюков поёт при народе вместе с гусляром про славу Шуйского и его арест, про то, что вскоре его поведут прямо в тюрьму по этой дороге. Гуренину, отправлявшему осуждённого в места заключения, народ поначалу не желает уступать, но потом расступается, узнав, что всё происходит по приказу самого царя. Шаховский, Голубь и Красильников скоро тоже прибегают сюда, но опаздывают. Они наряду с толпой людей также намереваются вызволить арестованного и бегут к тюрьме.
Ирина просит Бориса пощадить Шуйского, но он отказывает ей, сказав, что их пути ещё успеют пересечься. Нищие беседуют на площади о предстоящей казни сообщников заключенного - Дионисия с Варлаамом, купцов Красильникова, Голубя. Царица просит княжну, чтоб она умоляла царя о пощаде Шуйского. Затем княжна просит Фёдора помиловать арестанта. Он приказывает Гуренину освободить всех задержанных и Шуйских в том числе, но Шуйский успел удавиться. Государь обвинил в случившемся Гуренина. Фёдор схватил грамоту из Углича к Годунову и узнал, страшно зарыдав, о нечаянной гибели брата Дмитрия.
Он желает сам поехать в Углич для расследования, но Борис отговорил его, потому что на пути могут встретиться люди хана. Годунов предложил ему направить в Углич Василия Шуйского. После этого Фёдор бросился к нему на шею и попросил прощения.
Княжна Мстиславская хочет постричься в монашки, но Ирина уговаривает её не делать этого и остаться с ней будто родная дочь. Фёдор же, напротив, призывает её уйти в монастырь. Он говорит супруге про своё желание стать схимником, но она упрашивает мужа сначала передать другому власть, имея ввиду Годунова. Царь соглашается и отдаёт Борису бразды правления. Тот уходит с Мстиславским вооруженный. Фёдор корит себя перед любимой супругой в кончине Дмитрия и также Шуйского, которому он в итоге и хотел завещать престол.
Исторический реализм произведения
Алексей Толстой в своей трилогии опирался на тогдашнюю официальную версию, согласно которой Борис Годунов, враждовавший с боярами Романовыми, предками царствующей династии, был непосредственно причастен к гибели царевича Дмитрия (историки давно оспаривают эту версию. В комментарии к своей трагедии ("Проект постановки на сцену драмы "Царь Фёдор Иоаннович") её автор писал: "Две партии в государстве борются за власть: представитель старины, князь Шуйский, и представитель реформы, Борис Годунов. Обе партии стараются завладеть слабонравным царём Фёдором как орудием для своих целей.
Фёдор, вместо того чтобы дать перевес той или другой стороне или же подчинить себе ту и другую, колеблется между обеими и через свою нерешительность делается причиной: 1) восстания Шуйского и его насильственной смерти, 2) убиения своего наследника, царевича Димитрия, и пресечения своего рода. Из такого чистого источника, какова любящая душа Фёдора, истекает страшное событие, разразившееся над Россией долгим рядом бедствий и зол. Трагическая вина Иоанна была - попрание им всех человеческих прав в пользу государственной власти; трагическая вина Фёдора - это исполнение власти при совершенном нравственном бессилии".
Сценическая история трагедии показала, что данное творение прозаика оставляет возможность иных толкований его содержания, и в частности образа главного героя. Тяжба Годунова с Шуйскими нередко изображалась как борьба между зарождающимся самодержавием и той "стариной", когда Боярская дума обладала большим влиянием и широкими полномочиями, - такое толкование, в частности, было актуально на рубеже веков.
В центре пьесы - образ душевно чистого, доброго, но слабого человека, беспомощного правителя. Конфликт здесь - в несовместимости высоких качеств с положением монарха.
Если вспомнить убеждение Толстого в праве художника "отступать" от истории и "дополнять" её, то этим правом он с блеском воспользовался в своей новой трагедии: оригинальнейший характер Фёдора - целиком создание творческой фантазии драматурга. Но фантазия эта не выходила из русла всё той же магистральной его идеи. Увлеченно работая над пьесой, он писал в одном из писем: "Это очень интересный характер по своей пассивности или слабости, которая именно и рождает катастрофу". Позже, в "Проекте" постановки новой трагедии, драматург обрисовал уже не только общий контур, но и главные особенности этого героя: "...я позволил себе изобразить Фёдора не просто слабодушным постником, но человеком, наделённым от природы самыми высокими душевными качествами, при недостаточной остроте ума и совершенном отсутствии воли... Доброта Фёдора выходит из обыкновенных границ... Великодушие Фёдора не имеет пределов. Личных обид для него не существует, но всякая обида, нанесённая другому, способна вывести его из обычной кротости..."
Образ главного персонажа
К государственным делам такой царь просто не способен, но драматург нашел для своего персонажа иной род деятельности: "...у меня он почти всегда занят желанием кого-нибудь помирить, или оправдать, или спасти... для него примирить враждующих - есть не только долг, но и наслаждение". Эта миротворческая деятельность Фёдора оказывается не только главным проявлением его характера, но становится и движущей пружиной всего действия, и стержнем построения трагедии. Свой замысел прозаик обрисовал в основной идее постановки новой пьесы: "Две партии в государстве борются за власть: представитель старины, князь Шуйский, и представитель реформы, Борис Годунов. Обе партии стараются завладеть слабонравным царём Фёдором как орудием для своих целей.
Фёдор, вместо того чтобы дать перевес той или другой стороне или же подчинить себе ту или другую, колеблется между обеими и чрез свою нерешительность делается причиной: 1) восстания Шуйского и его насильственной смерти; 2) убиения своего наследника, царевича Дмитрия, и пресечения своего рода". Герой слишком поздно сознаёт, «до какой степени было несостоятельно его притязание государить"; и последствия этой трагической вины царя огромны: "Из такого чистого источника, какова любящая душа Фёдора, истекает страшное событие, разразившееся над Россией долгим рядом бедствий и зол".
Но эти бедствия Смутного времени - в будущем, а пока на сцене происходит борьба вокруг царя. В трагедии образован "треугольник" главных действующих лиц: Фёдор - Годунов - Шуйский. Царь не просто мечется между двумя враждующими боярами, но во взаимоотношениях с каждым из них выявляются некоторые существенные черты его необычного психологического склада. Редкостная доброта главного персонажа есть, по Толстому, дар, способный преображать всю личность человека. Именно это происходит в той сцене, где царь и его правитель приходят к одному и тому же решению по поводу бояр, бежавших в Литву: Годунову это решение продиктовано его государственным умом, а к Фёдору оно приходит совсем иным путем.
Вот как комментирует эту сцену сам драматург: доброта государя так велика, что "может иногда достичь высоты, где чувство и ум, составляющие на низших ступенях отдельные свойства, сходятся вместе и смешиваются в нераздельном сознании правды. Поэтому Фёдор, несмотря на свою умственную ограниченность, способен иногда иметь взгляды, не уступающие мудростью государственным взглядам Годунова". Однако подобное "равенство мудрости" - редкий момент отношений царя и правителя: царь почти всегда уступает уму и воле Годунова, утешая себя иллюзией, что тот действует по его указам. Этой тягостной зависимостью от сильного правителя царь оплачивает свою лень и природное отвращение к государственным делам.
Конфликт
Насколько внутренне чужд Фёдору Годунов, настолько родственна ему личность противника Годунова - Шуйского. "Имей Фёдор силу и ум, он был бы похож на Шуйского",- замечает Толстой. Знаменитого воеводу, героя осады Пскова, князя Ивана Петровича Шуйского драматург наделяет такой же "детской чистотой души", что и царя Фёдора. В пьесе есть ситуация, когда Иван Петрович идёт к царю обличать вероломство Годунова, хотя для рассудительных сторонников Шуйского ясно, что его правота совсем не гарантирует ему победы, - так оно и выходит. По поводу этих действий своего героя Толстой замечал: "...князь Иван Петрович в этом случае такой же младенец, как и сам Фёдор, такой же, как и всякий чистый человек, не верящий, что наглая неправда может взять верх над очевидной правдой".
Стоит отметить, что в главном историческом источнике толстовской трилогии - "Истории" Карамзина - Шуйский показан совсем иначе: он не уступает Годунову в интриганстве и притворстве. Очевидная идеализация драматургом князя Ивана Петровича Шуйского не случайна. Для социально-политических взглядов Толстого, для проблематики его трилогии чрезвычайно важна тема феодальной аристократии - её существа, прав и обязанностей, отношений с самодержавной властью.
Среди галереи разнообразных образов бояр произведения резко выделяется Иван Петрович Шуйский, в котором автор изобразил свой идеал рыцаря-аристократа: прямота, благородство, великодушие, сильный характер в соединении с мягким сердцем. Но самое главное в Шуйском то, что он есть прямое воплощение "рыцарственной чести": в кульминационном месте трагедии, когда (на вопрос царя о заговоре) он может или спасти своих сообщников и себя, сказав неправду, или же погубить всё дело, ответив "по чести", он предпочитает погибнуть, но не ответить нечестно. Этот "гиперболизм чувства достоинства", акцентированный в образе Шуйского, будет понятен, если учесть то огромное значение, которое придавал данному качеству сам Толстой не только в истории феодального сословия, но и в исторических судьбах всей России.
Приведём здесь красноречивейший отрывок из "Проекта" постановки "Царя Фёдора Иоанновича", который не только служит комментарием к проблематике всей трилогии, но и характеризует личность и идеологию её создателя. Подчеркивая то обстоятельство, что его Шуйский предпочтёт скорее погубить свою голову, нежели ответить неправду на вопрос царя, Толстой пишет: "Здесь, быть может, не бесполезно сделать возражение на ошибочное мнение, что чувство чести в 16 веке было исключительно принадлежностью Запада. К прискорбию, мы не можем скрыть от себя, что в московский период нашей истории, особенно в царение Ивана Грозного, чувство это, в смысле охранения собственного достоинства, значительно пострадало или уродливо исказилось и что если мы обязаны московскому периоду нашим внешним величием, то, купив его внутренним своим унижением, мы дорого за него заплатили.
Но в смысле долга, признаваемого человеком над самим собой и обрекающего его, в случае нарушения, собственному презрению, чувство чести, слава богу, у нас уцелело... Связь с Византией и татарское владычество не дали нам возможность возвести идею чести в систему, как то совершилось на Западе, но святость слова осталась для нас столь же обязательною, как была для древних греков и римлян. Довольно потеряли мы нашего достоинства в тяжелый московский период, довольно приняли унижений всякого рода, чтобы не было нужды отымать у наших лучших людей того времени еще и возможность религии честного слова, потому только, что это чувство есть также западное".
"Когда бы князь Иван Петрович Шуйский жив был, я б ему Мой завещал престол..." - восклицает в финале трагедии Фёдор, не имеющий наследника и слишком поздно убедившийся, к чему привело страну его правление. Царю отдал драматург и обязательное "дидактическое резюме" пьесы - в этом же монологе он горестно восклицает:
Моей виной случилось всё! А я -
Хотел добра, Ирина! Я хотел
Всех согласить, всё сгладить - боже, боже!
За что меня поставил ты царём!
Стилистические приемы автора
Но довольно примеров. Остановимся здесь и зададим себе вопрос: точно ли мы правы, высказывая все эти замечания и сомнения относительно приёмов, усвоенных как графом Толстым, так и другими нашими писателями, занимавшимися русскою историческою драмой? Может быть, без способов, так охотно употребляемых ими и которые мы теперь подвергаем разбору, невозможно и построение драмы, если только не ограничиваться при её создании использованием летописных сказаний в диалогической форме, или не выдать за образец старой русской цивилизации и культуры копию с нынешнего крестьянского и, частью, купеческого быта.
Несомненно, что способы, так затрудняющие нас, одни дают полный простор фантазии, художническому творчеству, разнообразным излияниям поэтического чувства, они же вдобавок сообщают произведению возвышенный тон, который довлеет предмету, связанному с историей страны , и поднимают самый ум и представление читателя на высоту его. Отрицать эти способы не значит ли отвергать необходимые условия драматического искусства как искусства и косвенно сознаваться что русская жизнь, которая с ними не уживается, тем самым лишена возможности дать из себя содержание для художественной исторической трагедии вообще?
Возражение было бы обильно, если б отвечало на нашу мысль; но оно не отвечает ей. Нет, дело здесь идёт не об отрицании тех могущественных, поэтических средств, с помощью которых создавались великие драматические произведения у всех народов, а о следующем простом и, кажется, очевидном положении. Как ни превосходны эти общепризнанные средства сами по себе, но без участия других, равносильных им орудий производства, они еще могут быть употреблены на сообщение красивой формы, внешнего величия и кажущегося значения предметам и лицам, оставляя в стороне их внутреннее, коренное и действительное содержание.
