Можешь ли ты назвать себя феминисткой? И расскажи, каким образом это происходило?
— Могу и называю :-)
Феминизма много хорошего и разного, плюс многие под этим словом понимают разные вещи, поэтому, думаю, что важным будет уточнить, что мой феминизм деколониальный, коллективистский и интерсекциональный.
Не было одного определённого момента, когда я как Сейлор Мун вдруг вынула волшебный жезл и перевоплотилась в феминистку. Не знаю, может всё началось с примера моей мамы, которая растила меня в одиночку и несмотря на сложную жизнь, осталась веселой и сильной. Или бабушки, которая всегда была дисциплинированной и волевой женщиной и, потеряв мужа, была главой нашей семьи. Может это мои любимые сказки, которые мне давала мама: «Ронья дочь разбойника», «Пеппи Длинный Чулок», «Маленькая Баба Яга» и «Волшебник Земноморья», героини которых были для меня ролевыми моделями. А может всё началось с игры в «Зену — королеву воинов» с палками для рассады помидоров вместо меча. Всё это было таким долгим градационным процессом выстраивания причинно-следственных связей, вдохновения примерами других женщин, самообучения, общения, накоплением опыта.
Я хорошо помню, как порой в юности говорила всякие мизогинные глупости вроде «девочки глупые, лучше дружить с мальчиками» и категорически отказывалась от розового цвета в одежде, пытаясь абстрагироваться от конвенциональных стандартов женственности которые мне не нравились. Это было неразумное, токсичное и незрелое поведение, но это были мои первые неловкие шаги в неприятии существующего уклада вещей. Маленький вредный зародыш моего сегодняшнего феминизма.
А потом в 16 лет я покинула Россию, чтобы получить хорошее художественное образование в Европе и поселилась в Бельгии, где у меня живёт тётя. Здесь среди творческой молодёжи превалируют гуманистические настроения, так что наверное, именно оттуда я начала уже осознанно этим всем интересоваться и изучать: общение, книги, конференции, лекции, видео-эссе и подкасты.
Путь к моему сегодняшнему образу мышления не был прямым и простым, более того, он ещё не закончен. Когда глубоко увлекаешься феминизмом, то не становишься в позу всезнающего судьи, который с высоты своего нравственного превосходства стучит молоточком и выносит всем приговоры. Наоборот, чем больше узнаёшь, тем больше понимаешь, как мало ты знаешь о мире и людях.
Я в первую очередь, начала понимать себя и как много во мне вредного влияния нашей окружающей среды. Благодаря феминизму я деконструирую вредные штуки внутри себя, которым учил меня мир, а потом уже как-то транслирую это в своей деятельности.
Что для тебя быть феминисткой в Бельгии? Как ты думаешь есть ли какая-то разница: быть феминисткой, скажем, в России, в Бурятии и в Бельгии, в Брюсселе? Давай порассуждаем!
— Разница вроде бы есть, а вроде бы её и нету.
С одной стороны здесь комфортней практиковать феминизм, потому что социальный климат для этого более благоприятен. В Бельгии в среднем 30-40 процентов женщин в политике. Главные медиа, особенно новостные, занимают профеминистическую позицию и открыто говорят о неравенствах, феминициде, дискриминациях и т.п. Капиталистический «белый» феминизм цветёт и пахнет, в магазинах одежды полно мерча в стиле «girl boss». Если публично сморозить какую-нибудь идею про «место женщины на кухне», то посмотрят косо и осудят.
На этом уровне я, конечно, чувствую общественную валидацию и это классно. Также быть активисткой в Бельгии легче, потому что есть возможность получить государственную или муниципальную финансовую поддержку просветительским или арт-проектам. Да что там говорить: бельгийский премьер-министр Александр де Кроо, который является автором книги «Век женщин: как феминизм освобождает мужчин», сам поздравил меня с моим проектом феминистических иллюстраций. Что-то мне подсказывает, что Мишустин не стал бы мне руку за них пожимать. Хаха!
Но работы всё равно гора, проблем ещё очень и очень много, особенно когда мы переходим от слов к практике. На обывательском уровне или в межличностном общении всё то же самое: всё ещё можно услышать «сама виновата», всё ещё высок уровень дискриминаций институциональных и личностных, всё ещё пристают на улицах, всё ещё стеклянный потолок и далее по списку. Также по исследованиям Гентского университета в Бельгии одна женщина из двух подвергалась насилию в семье и вырос уровень убийств женщин их партнёрами. Просто можно об этом громко говорить и получить больше общественной поддержки.
А если уйти в нюансы, то ведь феминисткой можно быть по-разному: можно вести общественную просветительскую деятельность и читать лекции, можно основать свою организацию, можно устраивать акционизм и перформансы — думаю именно это делать сложнее всего. Но можно и тихонько волонтёрствовать в разных организациях, можно жертвовать деньги, приносить еду и одежду в шелтеры (от англ. shelter — «приют, кров; убежище» — Прим. Я - Свобода) или вообще просто жить согласно феминистским ценностям. Это всё одинаково важно, но, думаю, чем прогрессивнее настроения в стране, тем легче публично практиковать.
Мой феминизм не вступает в громкую дискуссию с широкой общественностью, он проявляется скорее локально или вдохновляет моё творчество и, мне кажется, в Бурятии я могла бы практиковать его почти с таким же успехом, что и в Бельгии.
Расскажи, пожалуйста, нам о мурале (от исп. muro — «стена» — Прим. Я - Свобода), над которым вы работали вместе с другими художницами. Как это было и почему это было важно?
— Это один из лучших проектов в моей жизни!
Организация Globe Aroma, где была реализована фреска, это место, предоставляющее артистам (художникам, музыкантам, писателям и т.п.) мастерские и материалы для создания своего творчества. Женщины этой организации начали искать художников для того, чтобы декорировать входной коридор и чтобы это каким-то образом касалось темы safe space (от англ. — «безопасное пространство» — Прим. Я - Свобода).
Я отозвалась на этот призыв и предложила им такой концепт: каждая из женщин в группе рассказывает свою историю, связанную с ощущением опасности или наоборот безопасности и из этой истории мы вычленяем какие-то элементы, которые могли быть на стене.
Например, одна из женщин родом из ЮАР рассказала, что у них в городе по вечерам девушкам было опасно ходить по улицам и они придумали достаточно экстремальный лайфхак. Если эта леди шла вечером рядом с трассой с двухсторонним движением и видела на тротуаре впереди группу мужчин, то она перебегала прямо в центр трассы между двух полос движения, чтобы мужчины не могли до неё добраться — проезжающие машины служили ей защитой. Выслушав её историю, мы решили, что добавим в композицию дорожное полотно с разметкой.
От себя я добавила Зелёную Тару, потому что с детства запомнила её как Защитницу и что её мантра срабатывает для меня мгновенно. В детстве я была свидетельницей домашнего насилия и в моменты страха убегала молиться перед её тангкой.
Другие женщины добавили символы своих культур, женщин-активисток (Одри Лорд из США и Эдна Адан из Сомали) и просто изображения, внушающие им силу, радость, чувство защиты. Из всего этого я нарисовала одну большую композицию.
Далее идея заключалась в том, чтобы в создании мурала могли участвовать все вне зависимости занимаются ли они живописью и рисунком. Получилось нечто вроде гигантской раскраски, где каждый мог закрасить какой-либо участок нужным цветом. И участницы были самые разные: были дети и были женщины старше.
Этот проект был важен по многим причинам. Во-первых, прежде в мастерских часто происходили истории с домогательствами, мужчины зажимали женщин в углах, не давали им спокойно работать, преследовали.
Сам мурал — это всего лишь визуальный знак и, полагаю, ни один абьюзер, глянув на него, не решит вдруг «а давай-ка я больше никогда не буду приставать к женщинам». Но во время его создания, делясь сокровенными историями, участницы стали ближе друг к другу. Теперь женщины знают, что их здесь поддержат если случится что-то подобное, стала понятна позиция ассоциации по этому поводу и, возможно, мужчина дважды подумает, стоит ли ему распускать руки.
Во-вторых, важен повествовательный процесс, потому что именно с помощью нарратива человек транслирует свой опыт на публику, которая после этого больше и легче с ним эмпатирует.
Среди нас были бельгийки марокканского, греческого, сомалийского, недерландского, алжирского и либийского происхождений и многие из них мало или дурно представлены в медиасфере. Зачастую их видят пассивными, необразованными, отсталыми, в то время как среди них много интеллектуалок, активисток, талантливых артисток, серьёзных профессионалок. Узнавать их истории означает избавляться от стереотипов.
В общем, процессу создания мурала мы придали столько же (если не больше), значимости, что и результату. Проще говоря, сам рисунок был скорее средством, а не целью. Целью было разбить молчание, объединиться, воодушевить, создать крепкий коллектив и практиковать солидарность.
Каково было работать с женщинами? И есть ли для тебя разница в работе с мужчинами или с женщинами?
— Мне повезло с рабочей группой, участницы были максимально бомбические. Работать было классно: чувство сестринства, солидарности, интеллектуального и культурного обмена, а ещё эмоциональной открытости. Проблемы были, но они эффективно решались и мы выходили из них ещё сплочённее.
А ещё участницы открыто рассказывали о своём опыте, порой просто чудовищном, таким как изнасилование собственным отцом или террористическая атака. Это было тяжело, но сильно, потому что демонстрировать свою уязвимость — это знак доверия и это помогает устанавливать крепкие межличностные связи. При этом уязвимость вовсе не исключает силу: можно признать свою боль, прожить, оплакать и выразить её, а потом пойти дальше с поднятой головой, как делали эти женщины.
Мужчинам же зачастую сложнее показывать себя уязвимым, общество ждёт от них постоянного стоицизма, а агрессия или замалчивание предпочтительнее уязвимости.
Просто «мужской» и просто «женский» коллектив в вакууме не всегда одно и то же. Очень сильное влияние имеет контекст, социальное положение, динамика и распределение власти в группе, возрасты, физическая и ментальная нормативность, осведомлённость или невежество участников, короче, всякие социальные и личностные фичи (features от англ. «характерные особенности»). Это не одинаково работает в разных группах и у меня много опыта работы в самых разных коллективах.
Например, опыт создания декораций для клипа музыкантов-друзей из квир тусовки, где большинство были мужчинами был одним из самых тёплых, самых комфортных и самых беспроблемных в моей профессиональной истории.
Опыт работы в тату-салоне с мужчинами, которые страдали просто последней стадией жуткого мачизма был категорически дерьмовым: постоянные приставания, обесценивание, сальные шутки и взгляды, баснословно-примитивный расизм и проблемы с гигиеной.
Но если мы будем обобщать, то вот пара замечаний которые работают почти всегда: даже в незнакомом женском коллективе с меня полностью снимается всякое напряжение, связанное с сексуальными домогательствами. Потому что когда ты всю свою жизнь терпишь регулярные приставания от мужчин на подкорке откладывается подозрительность и готовность давать отпор. Этот пласт переживаний с женщинами просто не существует в моей психике, потому что меня ни разу не домогалась женщина, я очень мало видела тому примеров, а если бы это случилось, то это было бы единичным случаем и исключением из правила.
В остальном мой опыт работы с парнями варьировался и мачизм обычно проявляется, в более «безобидной» форме: шутки, некорректные замечания, неравное распределение обязанностей (в резиденциях как-то само собой выходит, что чаще именно девушки обращают внимание на соблюдение чистоты на рабочем месте и готовку еды). Это очень набило оскомину, но это ещё можно прорабатывать.
Сейчас я состою в художественной группе из четырех мужчин и трёх женщин и парни этого коллектива очень классные. Не потому что они никогда не совершают ошибок, а потому что они умеют их признавать и исправлять; следят за своей речью и поступками.
Женщины и мужчины могут расти и развиваться вместе, более того, феминизм невозможен без мужчин, ведь конечной целью является мирное и продуктивное сосуществование всех сторон. Нужно только отслеживать свои привилегии, уметь делиться пространством и слышать, что тебе говорят.
Расскажи о стикерах и плакатах, которые ты рисовала. На них следующие высказывания: «Не трогай меня!», «Дай мне идти безопасно», «Ночь не принадлежит мужчинам» и наше любимое: «Свистни мне еще раз» с грозной пантерой. Этот контекст актуален только в Брюсселе или повсеместно, как ты думаешь? Почему живя в XIX веке мы все еще должны озираться и беспокоиться о себе, возвращаясь домой по ночам?
— Домогательства разного толка происходили со мной с раннего детства: от присвиста вслед и непрошенных комплиментов до угроз изнасилования и откровенных хватаний за интимные места. Пальцев рук и ног не хватит, чтобы перечислить сколько было таких случаев, но из всех этих ситуаций только раз обидчик получил по заслугам.
В большинстве случаев мне приходилось проглатывать свою гордость и быстро ретироваться. Либо, если я давала отпор, то ситуация редко заканчивалась благополучно — такие мужчины реагируют агрессивно если попытаться защититься. Получается, что всю свою жизнь в множестве таких столкновений женщина копит в себе фрустрацию, вынуждена ради собственной безопасности проглатывать унижения, но не имеет возможности дать сдачу. И мне захотелось, чтобы на улицах «услышали» всю ту злость на эту несправедливость, яркую, бросающуюся в глаза.
Поэтому я нарисовала эти стикеры, а потом раздала несколько сотен знакомым женщинам, чтобы они расклеивали их в местах, где им чаще приходилось переживать эти домогательства. Теперь на некоторых улицах Брюсселя, Гента и Антверпена пестрят эти стикеры, которые, как я надеюсь, транслируют гнев и несогласие со сложившимся укладом.
Если вы поговорите с вашими тётями, мамами и бабушками на эту тему и если они достаточно открыты для того, чтобы обсуждать подобное, вы узнаете, что они почти поголовно подверглись чему-то такому хотя бы раз и далеко не всегда на тёмных закоулках, но чаще в собственных домах или у знакомых. И все они вам скажут, что про это было не принято говорить раньше, а потому все их абьюзеры и дальше припеваючи жили, так и не увидев никаких последствий и никакого наказания за свои действия.
Поэтому важно говорить об этом, начать громкий диалог с обществом, важно, чтобы такие мужчины начали понимать — больше на это никто не закрывает глаза.
В Брюсселе очень много уличного харассмента, хуже я видела только в Париже и Ницце. Но эта проблема совершенно, абсолютно повсеместная, хотя уровень и открытость домогательств варьируются.
Думаю, это в первую очередь продолжается, потому что домогательства сегодня по большей части остаются безнаказанными. Преступление в среде безнаказанности всегда процветает.
Плюс мы же все растём в одной культуре. Нас всех учили, что когда мальчишки дёргают за косички и обзываются — они так «ухаживают». Мы все смотрели одни и те же фильмы, в которых женщина отбивается, но настойчивый мужчина берёт своё. Если вы пересмотрите свои любимые фильмы незамыленным взглядом, то увидите, что абьюзивное отношение мужчины к женщине откадрировано как романтическое, хорошее, правильное и вознаграждается сюжетом.
Когда я взглянула на старые вещи свежим взглядом оказалось, что в моём любимом фильме «Бегущий по лезвию» та самая романтическая сцена — просто сцена изнасилования с применением физической силы. И в моём любимом «V значит Вендетта» это вообще кошмар какой-то. А помните, как Хан Соло насильственно поцеловал принцессу Лею, хотя она несколько раз говорила ему «нет»? И это не только в старых фильмах, в новых этого тоже много. И всё это подаётся как романтика, нормализирует насилие настолько, что мы уже не можем отличить что хорошо, а что плохо.
Мужчины пристают к женщинам потому что общество молчаливо им потакает.
Сталкивалась ли ты сама с кэтколлингом? Кстати, как бы его правильнее на русский перевести – освистывание?
— Как я сказала выше, сталкивалась множество раз. Одно время я даже думала будто поведение мужчин на улице — это нормативный дефолт и менять поведение нужно не им, а женщинам: не выходить вечером в одиночестве, не надевать откровенной одежды, опускать взгляд, не улыбаться и всё такое.
Слышала всякое от «комплиментов» до оскорблений и угроз изнасилования. Не раз и не два незнакомые мужчины переходили от слов к действиям: меня пытались зажать в угол, хватали за всякие места, однажды несколько парней удерживали меня разом, но мне удалось сбежать. И этим ребятам всё равно, день то или ночь, центр города или окраины, на мне мини-юбка или мешковатый спортивный костюм.
Мне кажется, что уличный харассмент практикуют больше всего мужчины со слабым социальным статусом: молодые, бедные, несостоявшиеся, угнетённые.
В нашем обществе ценность мужчины определяется его успешностью и влиянием, и лишённые этого мужчины самоутверждаются таким вот образом. Мужчинам-абьюзерам, которые обладают ресурсом, влиянием и властью это не нужно — они могут спокойно и с бóльшим результатом самоутверждаться за счёт тех женщин, которые от них зависят: их ассистентки, работницы, секретарки и просто девушки в более уязвимом социальном положении.
Поэтому харассмент — это не про флирт, это про практику своей власти над женщиной.
Для меня это выглядит так: «Вот смотри, я могу тебя унизить до куска мяса, оскорбить или даже потрогать как принадлежащую мне вещь, а ты только спрячешь взгляд и поспешно пройдёшь мимо, и ничего мне за это не будет».
Думаю, мужики, которые этим занимаются сами не осознают, почему это делают, просто они так привыкли и чувствуют себя как охотники или хозяева уличной территории. Просто следует какому-то импульсу внутри, примитивному и необдуманному. Вот только это не значит, что они не могут себя контролировать — ещё как могут, просто не хотят. Потому что если бы им за это светило наказание, гарантирую, они бы быстренько взяли себя в руки.
Уф, мне кажется, что именно для этого термина перевода нет, а я обычно просто использую либо «домогательство» либо англицизмы. Вообще, даже отвечая на ваши вопросы на русском поняла, что весь этот лексикон в нашем языке ещё отсутствует и эквивалента даже таким распространённым явлениям как словесные домогательства нет.
Значит, нужно либо придумать свой термин, либо позаимствовать у англофонов :-)
Как можно приобрести твои стикеры?
— Я готовлю свой интернет-магазин, но он появится нескоро. Поэтому пока что можно и нужно просто написать мне в личку и я отправлю вам посылочку со стикерами, плакатами и футболками.
Есть ли в Бельгии движение феминисток и на что они в основном ориентированы. Может быть будут ссылки, мы их прикрепим к интервью.
— Есть великое множество официальных коллективов, а коллективов которые просто руководствуются феминистским подходом ещё больше. Я бы при всём желании не сумела их перечислить.
Наверное, уже проходят дни либертарианского индивидуалистского феминизма начала 2000-х, который боролся за свободу отдельной личности и говорил, что все будет хорошо если каждая отдельная женщина осознает свой потенциал и станет «сильной».
Я лично вижу как набирает обороты коммунитаристский постколониальный феминизм, который берёт во внимание и исторический контекст, воспринимает проблемы социальных групп, а не только личности, ратует за солидарность и общинность.
Лично я сейчас интересуюсь интеллектуальным наследием женщин из миноритизированных этнических и культурных групп. Я согласна с мнением, что к ним очень полезно прислушаться, ведь они уже давно борются почти со всеми уровнями опрессивных (подавляющих — Прим. Я - Свобода) систем: белый мачизм, локальный мачизм, религиозная дискриминация, религиозный фундаментализм, традиции генитальных увечий, фэтфобия, расизм, элитаризм и кучу всяких других «измов». Прислушавшись к их интеллектуальному наследию, можно многое узнать о разных механизмах притеснений.
Сейчас в сети доступнее всего афрофеминизм: например, именно чёрные женщины стоят у истоков #MeToo движения и BLM. Афрофеминизм и афрофутуризм вдохновили меня на мои первые потуги в буряад феминизме и буряад футуризме.
Но также я много слушаю активисток арабских и азиатских стран, коренных американок и под большим впечатлением от солидарного движения латинских женщин. Движения женщин малых народов восхищают меня: помимо наших прекрасных буряток я слежу за амазиг, инуитками, креолками, уйгурками. Хочу больше узнать о кавказском феминизме.
Деколониальный феминизм нужен России, где вопрос прав малых народов стоит очень остро.
Что тебе нравится рисовать больше всего? Женские или мужские образы, объясни, почему.
— Что-то я даже не задумывалась об этом, но сейчас понимаю, что в последнее время женские образы рисую чаще. Наверное потому что много рисую для женщин. Так как часто они сами не видят своей красоты и мне хочется чтобы они взглянули на себя через призму моего взгляда, увидели насколько они космически прекрасны.
А ещё мне важно не только что рисовать, но и с кем. Современное искусство скорее нацелено на художника-индивида, мы привыкли к культу личности творца. Но коллективное искусство тоже имеет большой потенциал, хотя сложнее логистически и технически. Я люблю творить в коллективе.
Над чем ты сейчас работаешь и есть ли что-то что бы ты еще хотела нарисовать в ближайшее время?
— Работаю над издательством книги о полиптихе «Агнец Божий» братьев ван Эйк, также над двумя публикациями: скетчем-дневником одной артистической группы и иллюстрированной книжкой-манифестом, исследующей этическую и техническую методологию работы в художественном коллективе.
Хотелось бы закончить серию иллюстраций на тему бурятского футуризма: летающие юрты, меха-уазики в степи и всё такое.
Также хочу продолжить серию фресок с буддийскими божествами: пока что есть только Ваджрапани, сейчас обсуждаю стену с Манлой (Будда Медицины), но больше всего хотелось бы нарисовать огромный мурал с Палден Лхамо, а ещё с Белой и Зелёной Тарой.
Ещё хотелось бы доделать мой футуристический шрифт для алфавита Вагиндра), созданного ламой Агваном Доржиевым...
В общем, планов хватает, где бы время найти :-)!
У тебя достаточно много арт-работ, связанных с буддизмом, в частности, танка, скажи, почему это важно для тебя и можно ли как-то буддизм связать с активизмом? Одобряет ли это Будда? Ахах!
— Это очень важно для меня. Знаете, очень часто говорят: я верующий, но не практикую. Так вот я не верующая, но я практикую буддизм. Стараюсь праздновать Сагаалган и Сурхарбан в Бельгии, капаю молочком, перебираю чётки, по возможности хожу на молебны в Льежский дацан, жгу благовония, которые присылает мне мама.
Есть такой момент, когда религиозные практики становятся частью культурного кода даже для атеистов — так большинство бельгийцев празднуют Рождество Христово, но при этом не являются христианами. Так вот рисовать тангки — это мой способ практиковать собственную культуру вдали от Бурятии.
Когда я была маленькой, я молилась этим богам, когда было плохо просила их о помощи. Мама до сих пор мне рассказывает как в детстве я говорила, что эти боги приходили ко мне во снах. Это часть моей идентичности, а также дань тому окружению, которое вырастило меня и заботилось обо мне.
В первую очередь я делаю это для себя, но я совру, если скажу, что мои мысли не уходили дальше. Я считаю, что бурятская культура должна процветать и надеюсь, что совершаю некоторый вклад. Я хочу, чтобы бурятская культура была на виду здесь, в Европе, где большинство попросту не знают, что такое Бурятия.
Для того, чтобы рисовать тангки нужно получить благословение и вообще этому учатся в специальных местах, но я этих условий не выполнила. Я уже обсуждала это с семьёй и когда вернусь в Бурятию, хочу получить благословение ламы.
Так что по религиозным канонам мне, наверное, не следовало бы этим увлекаться... Но почему-то мне кажется, что Будда не стал бы меня останавливать от моей страсти к рисованию божеств :-)
Давно ли ты была в Улан-Удэ и что можешь сказать о Родине? Хочешь вернуться? И наблюдаешь ли какие-то изменения здесь?
— В последний раз в Бурятии я была 12 лет назад. Я питаю чувства нежности к Улан-Удэ и особенно селу Нижняя Иволга, где провела половину своей жизни в Бурятии.
С теплом вспоминаю как купалась в речке Иволгинка и уходила с братом в степь, чтобы пасти коров недалеко от местности Тологой. Ностальгирую по временам, когда ходила на «сходки неформалов» на площади Советов и на Арбате, участвовала в реставраторских фестивалях на Верхней Берёзовке.
Я — постоветское дитя народных республик с многонациональной мешаниной в крови: мой отец был азербайджанцем, но он рано ушёл из семьи и я его знаю только по рассказам и фотографиям. Моя мама бурятка из Шошологов, но среди предков у нас были и украинцы и евреи вроде бы.
На первый взгляд мой фенотип не бурятский, не азербайджанский, и не славянский, но я выросла в бурятской семье, окружённая буддизмом и шаманизмом, а половину своей жизни провела в деревне. При этом по глупости предпочитала говорить по-русски, потому что это было более хайпово: на русском пели «Руки Вверх», на русском шли мои любимые мультики на СТС, русские выглядели более модными или образованными и всё такое. В общем, я культурно ассимилировалась.
Я обо всём этом сильно никогда не задумывалась, пока не попала в Брюссель, где вторым вопросом при знакомстве всегда становится: «а ты кто по происхождению?» или «ты откуда?». И я как-то поняла, что не могу ответить на этот вопрос просто и однозначно.
Я не русская, не азербайджанка и не «чистая» бурятка. Что я тогда? Нужно ли обязательно обозначать себя этнически чтобы чувствовать себя полноценным? И напротив, не является ли это отрицанием реальности, если не признавать влияния среды и культуры, которая тебя взрастила?
Я очень хочу навестить семью, приезжать регулярно, но окончательно возвращаться не планирую — мне комфортно в Брюсселе.
Уехав, я начала больше ценить свою Родину. Изменения, которые я замечаю, в первую очередь урбанистические — я иногда смотрю на гугл-карты и удивляюсь, как разросся город и пригороды. Но в остальном я не столько замечаю изменения, сколько заново узнаю Бурятию, просто теперь со стороны.
Я не могу говорить, как изменилась жизнь в республике, потому что всю информацию получаю из чьих-то рук, а свидетельства людей об одном и том же могут диаметрально разными. Но я рада видеть, как развиваются искусство и гражданская жизнь, а ещё я горжусь земляками, когда слышу, что наш регион имеет такой сильный протестный потенциал.
Следишь ли ты за фем-повесткой в России или в Бурятии? Можешь ли вспомнить что-то последнее, что тебя выбесило, сильно возмутило?
— В основном я потребляю англоязычные и франкоязычные медиа на эту тему, но всё-таки слежу за новостями из родных мест. Особенно приглядываюсь к положению женщин из республик, слежу за тем что происходит с Халимат Тарамовой и Ниной Церетиловой, например.
А ещё очень сильно задело, что Россия в топ-10 среди стран с наивысшим уровнем фемицида. Я знала, что всё плохо, но не думала, что настолько.
В Бурятии по большей степени через вас и слежу :-)
А как ты узнала о «Я - Свобода» и давно ли это было?
— Это было в прошлом году, когда мне захотелось написать в семейный чат большое поздравление с восьмым марта. Я начала искать информацию о выдающихся женщинах Бурятии и в своих поисках наткнулась на ваши посты, а также увидела ваше видео «О феминизме просто» и влюбилась :-)
Есть ли у тебя какое-то напутствие/совет/пожелание девочкам в Бурятии, которое ты можешь оставить через нас.
— Советы обычно давать не берусь, потому что не считаю, что в положении их кому-то давать. Взамен хочу попросить моих землячек об одолжении:
• Прошу, по мере сил не отворачивайтесь и не проходите мимо, если видите другую женщину в беде.
• Амбициозные бизнес-леди и домохозяйки, мамочки и бездетные, молодые и почтенного возраста, яркие модницы и тихие скромницы — будьте добры друг с другом, помогайте друг другу и объединяйтесь; если вас много — вас сложнее победить.
• Помните, что вы не одиноки — вокруг вас всегда есть десятки, сотни сестёр, которые вам помогут в трудную минуту. Нужно только попасть в поле их зрения.
• Пожалуйста, громко или шёпотом, но просите помощи. Это не стыдно, а ваше молчание вас точно не спасёт.
• А ещё помните: на пике силы, и в моменты слабости вы одинаково бесценны, прекрасны и важны.