Странно, что на канале под названием «Дзен» существует всего две статьи на тему того, что же это название обозначает. Чисто терминологически. Почему бы не написать третью, тем более, что тема достойная? Поэтому вот вам краткая история дзена. Именно дзена с маленькой буквы. Это чтобы отличать от канала «Дзен», который явно с большой буквы.
Как известно, все истории современной русскоязычной культуры начинаются либо с Ленина, либо с Пушкина. При этом и Ленин и Пушкин постоянно определяются как «наш Христос», потому что, равно как и изначальный Христос, они хорошо начали и плохо кончили. При этом остаётся неохваченной достаточная большая группа населения, которая плохо начинает, но хорошо кончает. Их не удаётся причислить ни к Лениным, ни к Пушкиным, ни к Христам, потому что они все Будды. По крайней мере, так утверждал дедушка Ошо, количество Роллс-Ройсов и Ролексов, находящихся в собственности у которого, не позволяет не прислушиваться к его словам. Так вот, даже те, кто из нас уже Будды, вовсе не обязательно достигли состояние дзена, так почему бы не попытаться его достигнуть, если оно итак лежит на полке и пылится? Поэтому говорить о дзене полезно и приятно.
В плане подготовки к написанию сегодняшней истории я опросил друзей, что такое «дзен» в их понимании. Друзья уверенно ответили, что «дзен» - это состояние медведя, которого замечательное издательство «Альпина» изобразило на неплохой книге «Тонкое искусство пофигизма». И что, судя по названию книги, дзен — это такой вот типа пофигизм.
На этом месте появились другие друзья, которые не менее уверенно ответили, что дзен — это пустота, о которой Лао Дзы не рекомендует говорить вслух. На неё можно только взирать с хитрым прищуром. Это всё, что нам рекомендует Лао Цзы.
Первые друзья возмущённо ответили вторым, что если говорить о дзене запрещено, то мы бесповоротно в залёте, потому что уже начали о нём говорить. Ибо также как невозможно думать о белом слоне после того, как тебе запретили о нём думать, невозможно не говорить о том, чем называется популярная соцсетка. А раз уж мы начали говорить о дзене, то надо о нём поговорить правильно, прочтя книгу про медведя в дзене, сказали первые друзья.
На этом месте обе группы друзей заметили, что я молчу и взираю на них с хитрым прищуром. Разве что только отправил первой группе линк на страницу в Википедии под названием «Дискуссия в Самье». А второй группе ничего не отправил, потому что они о дзене не говорят и не читают и правильно делают. Когда вторые друзья удалились с хитрым прищуром, а первые с весёлым гомоном, я пошёл на Дзен писать, что такое дзен, что, конечно, нарушает заветы Лао Дзы, но является делом полезным и приятным.
История дзена начинается с того, что гражданин Республики Индия Будда Шакьямуни (по паспорту Сиддха́ртха Гаута́ма) пресытился как хандрой богатства, так и дискомфортом бомжевания, сел по дерево баньяна и долго молча сидел. В какой-то момент он разглядел в своей голове игры мозга (ака «сансары») и выяснил, что, если с ними разобраться, то мир становится приветливее, а жизнь, соответственно, лучше. А если в них не разобраться, то мир становится всё злее, а жизнь всё хуже. Короче, чтобы улучшить мир и жизнь, надо сидеть, молчать и следить за дыханием. Не будем подробно разбирать эту важную историю, потому что она итак уже подробно разобрана в моей книге «Регулятор», которую все приглашаются почитать.
Единственное, что важно отметить — это то, что в этой истории нет ни капли религиозного мистицизма, а только лишь физиология, анатомия и ЗОЖ. Никто не сомневается, что мозг — это важный орган человеческого тела. Никто также не сомневается, что мозг живёт своей сложной жизнью. Никто также не сомневается, что сложные органы, живущие своей жизнью, иногда дают сбои. И если эти сбои не предотвращать, то щастя не будет. Кроме «Регулятора» об этом написано ещё во многих популярных книжках, типа того же «Тонкого искусства пофигизма».
Если хотите, чтобы в сорок пять не заболела спина, в тридцать надо начинать ходить в спортзал, где делать наклоны, приседания и тяги как вертикальные, так и горизонтальные. Если же хотите, чтобы в сорок пять не заболела голова, надо в тридцать начинать сидеть и дышать, Терминологически такое сидение называется "медитация", но терминология тут только путает людей, поскольку слово "медитация" звучит сложно и туманно, а фишка всей этой истории элементарно проста: если сидеть с закрытыми глазами и следить за дыханием, то мозг перестаёт беситься и успокаивается. Прямо как тролль, которого надо перестать кормить, как тому учат мудрые. Физиологическое и идеологическое наполнение этих упражнений, равно как их техника их проведения, опять же, приведены в книге «Регулятор». Теме не менее, при всём великолепии такого сидения, это ещё ни разу не дзен.
Чтобы попасть из медитации в дзен, надо сначала пройти через тантру. Те люди, которые думают, что дзен — это пофигизм, как правило, думают, что тантра – это промискуитет. Это, конечно, не так. Секс в тантре есть, но занимает место не главное и даже не центральное. Тантра — это признание игр тела теми, кто прорвался через игры мозга. Мудрецы, которые восхитились учением Будды и стали подолгу сидеть и дышать, постепенно разглядели, что если игры мозга прекратить совсем, то начинаются игры тела, которые ничуть не менее отвлекают от счастья и радости, чем игры мозга. Конечно же, самая сильная игра тела — это желание еды и секса, но там много ещё чего накручено, на самом деле. И вот, когда у тебя успокоился мозг и ты весь изготовился к счастью и покою, а вместо них получаешь мышечные судороги, желудочные спазмы, эрекцию и поллюцию, даже неопытному наблюдателю становится очевидно, что что-то пошло не так.
Серьёзным последователям Будды это стало очевидно вдвойне. Они долго и успешно сидели и дышали в ожидании счастья, которое они обозначали термином «нирвана», а вместо нирваны получили всякую физиологию, которая очень отвлекает от счастья. На сути термина «нирвана» мы тоже не будем здесь задерживаться – он прорабатывается в моей книге «За деньгами», которую тоже все приглашаются почитать, но, кажется, и без этого термина всем очевидно, что счастье невозможно, когда вы голодная и у вас спазмы желудка. С этим довольно быстро согласились даже самые настойчивые последователи Будды, которые сидели лучше всех и потому желания тела поесть и позаниматься сексом чувствовали особенно остро.
— Ну что ж, — сказали долго и успешно сидящие последователи Будды, — Если даже после полностью отключенных игр мозга тело по-прежнему хочет есть и секса, то мы будет давать телу еду и секс, но только в виде правильных ритуалов, позволяющих найти срединный путь между играми тела и играми мозга.
После этого весь буддизм ушёл в многовековые поиски правильных ритуалов, в результате которых появились всякие штуковины типа махаяны, ваджраяны, гелугпы, ньингма, кагью и всего вот этого вот. Вместо того, чтобы просто сидеть и молчать, любители ритуалов стали ходить строем, красиво одеваться и делать всякую групповую гимнастику с поклонением господину ламе. Термин «господин» я добавляю не потому, что испытываю глубокое уважение к господину ламе, а чтобы вы не перепутали господина ламу с парнокопытным животным.
— Позвольте, — сказали долго и успешно сидящие последователи Будды, увидев всё вот это вот, — Да это же снова ровно те же игры мозга, от которых нас столь успешно и гениально отучивал господин Сиддхартха Шакьямуни! Зачем же мы в них обратно возвращаемся?
Любители ритуалов не услышали любителей сидения. Более того, они провели с ними дискуссию в Самье, после чего выгнали первых из Индии и Тибета, потому что обществу гораздо полезнее люди, утром и вечером делающие ритуалы, а днём работающие в народном хозяйстве, чем люди, круглые сутки сидящие и дышащие.
Тут важно отметить, что любители сидения и дышания вовсе не хотели сидеть круглые сутки! Они тоже хотели добывать себе еду и секс, ибо если их не добывать, то на смену играм мозга быстро приходят игры тела. Однако, как только любители сидения переставали сидеть, их настолько обуревали игры мозга, что им приходилось садились опять. Любители сидения искренне искали, что бы такое поделать, чтобы их не мучали игры мозга, когда они перестают сидеть, но ничего не находили. Ритуалы им тоже не помогали, что крайне раздражало любителей ритуалов, которым ритуалы искренне помогали.
В конце концов, нервными стали все: и те, кто сидели, и те, кто делали ритуалы. Гармония покинула Индию и Тибет. Исключительно, чтобы восстановить гармонию, любители ритуалов выгнали любителей сидения. А некоторых даже убили. Их ритуалы, вроде бы, запрещали убийства, но сложные проблемы требуют сложных решений.
Куда податься человеку, которого выгнали из Индии под угрозой смерти? Ну, конечно, в Китай. Любители молчаливого сидения разбрелись по просторам Поднебесной, от Тибета до Японии, от Бирмы до Манчжурии. Многих из них там либо тоже убили, либо переучили в Конфуцианство. Однако, некоторым повезло и они встретились с даосами.
Больше всех повезло товарищу Бодхидхарме, которого судьба занесла в даосистский монастырь Шаолинь, оплот неяпонского даосизма (ака «таоизма»). Китайские даосы сразу впечатлили Бодхидхарму тем, что они не только не попытались его убить, но и вообще производили впечатление спокойных вменяемых людей. Раньше Бодхидхарма находит таких людей только среди тех, кто сидит и дышит, а тут вдруг такими же оказались вполне деятельные китайцы. Они не сидели и не дышали. Напротив, они постоянно занимались драками (то есть, «боевыми искусствами») и сельских хозяйством, но игры мозга их при этом не мучали.
Девять лет Бодхидхарма пытался понять секрет китайцев. Учил их китайскую мову, занимался с ними боевыми искусствами, а когда игры мозга обуревали, уходил в пещеру неподалёку. Один вопрос мучал Бодхидхарму — как же, о как же, китайцы подавляют игры мозга, если они вообще ни разу не сидят. Только через девять лет Бодхидхарма разобрался, что китайцы научились управлять играми мозга не через отключение мозга методом сидения и дышания, а через каноны даоизма, которые тренировали мозг на осознание того непреложного факта, что всё вокруг — иллюзия и пустота. А значит, любое дело бессмысленно и имеет место быть только потому, что так сложилось дао. А значит, любое дело надо делать максимально осознано и тщательно, но с полным пониманием того, что оно ровно столь же бессмысленно, как и любое другое дело. Потому что все эти дела делаются в абсолютной пустоте и никакого смысла у них нет. Всё это вместе назвали парадоксальным термином «тщательное недеяние». Если чётко впитать всю эту историю, следуя канонам и мантрам даосизма, то мозг отключается не хуже, чем от сидения.
Также Боддхидхарма разобрался, почему так сложно всю эту даосскую историю понять. Да просто потом, что Лао Цзы запретил о ней говорить! То есть, когда Бодхидхарма, замученный играми мозга, уходил в свою пещеру сидеть, он считал, что китайские даосы продолжают драться и хозяйствовать. А они, не менее замученные играми мозга, тихо и тайно начинали делать в пустоте бессмысленные движения. Либо типа тай-цзи, либо подметание большого шаолиньского двора маленьким прутиком, либо чайную церемонию на одиннадцати маленьких хрупких чашечках, либо что-нибудь ещё не менее прекрасное и ещё более бессмысленное. Движения надо было делать со всей тщательностью, подчеркивающую их бессмысленность. При этом запрещено было обсуждать происходящее. Можно было только взирать на всё вот это вот с хитрым прищуром. Именно поэтому Боддхидхарма долго не мог врубиться в даосизм — просто потому , что даосы наотрез отказывались обсуждать вообще всё, что связано с дао и методами гармонизации с ним. Их так научил Лао Цзы и они покорно исполняли учение.
Когда Бодхидхарма во всё это въехал, ему пришла пруха. Он понял, что мудрец, который досиделся до игр тела, вставая, может не пострадать от возвращения игр мозга, если он поймёт этим самым мозгом бессмысленность и пустоту происходящего и будет исполнять свои ежедневные ритуалы с пустой головой и хитрым прищуром. Это и есть дзен. Так Бодхидхарма его изобрёл и сделал счастливыми многих людей, среди которых почему-то преобладают японцы.
В общем, дзен — это не пофигизм и не медитация в их чистом виде. Дзен — это смесь медитации, не доводимой до победы игр тела над играми мозга, и пофигизма, не доводимого до победы игр мозга над играми тела. Мудрец, балансирующий на столь тонкой размытой границе, способен зарабатывать себе еду и секс, не сваливаясь в игры мозга, а не это ли и есть счастье?
Заметьте, я вовсе не намекаю, что дзен - это что-то антисоциальное! Чтобы заработать себе на здоровую еду и здоровый секс, надо быть ох каким социальным, социализированным и социально успешным. Тем не менее, эти вот гармоничные еда и секс, которые не сваливаются ни в игры мозга, ни в игры тела - они есть дзен. Чего я и вам желаю. Как всего этого достичь, читайте в моей книге «Компилятор». Если же не справляетесь со множеством букофф, то вот прочитайте хотя бы приведённое ниже гениальное дзенское стихотворение просветлённой Марьяны Романовой. Аминь!
Здравствуй, приятель, меня зовут пустота.
Я и стартовый пистолет, и финишная черта.
Сотворенный из соли, космоса и огня -
Ты когда-то был мною. Самой лучшей частью меня.
Теперь ты отравлен миром – кружево вязи
любовных и дружеских связей,
Скудность северных вёсен и марево южных широт,
Многозначительный бред, мутноватый богемный сброд,
Твой налаженый быт. Твой откормленный кот.
Недопитый тобою брют, недобитый тобою Брут,
Твой невроз – от локации «ад» до иллюзии «черт не брат».
Ты, приятель, давно не тот.
А я остаюсь неизменной. Нежнейшей из всех пустот.
Мы могли бы такую кашу с тобой заварить -
Но ты боялся. Не понимал, о чем со мной говорить.
Ты искал от меня укрытие – в мирской суете сует,
Отрицал меня через Старый и Новый Завет,
Отвергал меня – то азартными играми, то болтовней ни о чем,
То модными нотроопами, выписанными сутулым врачом.
Так ты жил не тужил, но однажды добрался до той черты,
Когда люди вроде тебя начинают желать пустоты.
Замечать мой отблеск в чужих глазах и словах,
В кровожадных драконах о семи огнедышащих головах,
Иногда ты входил в инфантильный духовный раж -
Посещал белоглазых лам и бродил по горе Кайлаш,
Пробовал смерть на запах и вкус. Брал ее на карандаш.
И осенний город был в кратерах темных луж,
На твоем щите был Ра, на гербе – Ганеш, на вратах – сирруш,
Ты отрастил бакенбарды, носил лорнет и курил гашиш.
Это были славные времена, малыш.
Ты играл со мной в дочки-матери. Нянчил меня в дрожащих руках.
Много говорил о свободе. Я билась в твоих силках
И обращалась в прах.
А потом ты почуял - время пришло, я стою у твоей двери.
На мне колпак палача цвета, как водится, летней зари,
Я близка и доступна. И желаю тебя растворить.
И ты понял, что не готов. Никто из вас не бывает ко мне готов.
Улетел за моря, исполненные водорослей и китов,
Нотариальные справки – внукам, белые флаги – врагам.
Выторговывая минутки, молился тоталитарным богам.
Колокольный звон, сочувственный речитатив врача,
Засыпал с колотящимся сердцем, боялся молчать.
Теперь мы сыграем в прятки. Эта игра проста.
Я закрою глаза. Досчитаю до десяти или даже до ста.
За минутой минута, за годом год, за верстою верста,
Крутится-вертится шар голубой.
Раз-два-три, приятель. Я иду за тобой.
По горам и долам, по ленте Мебиуса, по тонкому льду.
Я иду за тобой.
И, конечно, тебя найду.
