Если найдется человек, которому кажется, что он не знаком с творчеством Евгения Львовича Шварца, переубедить его не стоит никакого труда. Достаточно лишь произнести: «Я не волшебник, я только учусь», или «Какое сказочное свинство!»…
Не спешите приписывать эти крылатые выражения Шарлю Перро, в ЕГО «Золушке» этого нет и в помине. Зато есть в знаменитой советской экранизации 1947 года, сценарий к которой написал Евгений Шварц, изрядно преобразивший, а точнее сказать — обогативший классический сюжет. Также он поступил и в сценарии по «Снежной Королеве» Андерсена.
К этому можно добавить «Сказку о потерянном времени» про малолетних разгильдяев, превратившихся в старичков. Это уже не «римейк», а самое, что ни на есть, собственное произведение Шварца. Как и «Обыкновенное чудо», и «Убить дракона», которые, благодаря режиссеру Марку Захарову, известны практически всем.
Е. Шварц:
Я прожил жизнь свою неправо,
Уклончиво, едва дыша,
И вот — позорно моложава
Моя лукавая душа.
Ровесники окаменели,
И как не каменеть, когда
Живого места нет на теле,
Надежд на отдых нет следа.
А я всё боли убегаю,
Да лгу себе, что я в раю.
Я все на дудочке играю,
Да тихо песенки пою.
Упрекам внемлю и не внемлю.
Всё так. Но твердо знаю я:
Недаром послана на землю
Ты, легкая душа моя.
Когда маленького Женю спросили, кем он хочет быть, тот выпалил: «Романистом!», после чего сильно смутился. Родители посмеялись и, когда Женя дорос до Евгения, отправили его в Москву изучать перспективную профессию юриста. В том, что будущего юриста занесло в сказочники, на самом деле нет ничего необычного. Подобную карьеру сделали и другие несбывшиеся юристы — Шарль Перро, братья Гримм, Гофман и, надо сказать, сказки оказались значительно перспективнее. К тому же Шварц умел с легкостью менять как города, так и профессии. Он вообще утверждал, что у него «душа легкая» и даже немного этого стыдился (как бы люди подобный оптимизм и игривость по отношению к жизни за легкомыслие не приняли).
В бурные годы революции и гражданской войны Шварц не находит ничего лучшего, как предаться актерскому ремеслу — сначала в Ростове-на-Дону, затем в Петрограде. Вскоре он начинает потихоньку внедряться в желанную литературную среду, по собственному выражению Шварца, «от избытка уважения на цыпочках, робко улыбаясь…». Люди искусства казались ему «небожителями», и даже обретя славу Шварц боялся назвать себя святым словом «Писатель».
Впрочем, вначале никто Шварца, как писателя, всерьез не воспринимал. Но в «среду» приняли. Да и как не принять? Такие люди, как Женя — балагур, весельчак, шутник — нужны в любой «среде» и в любой компании. Первое «литературное крещение» наш герой проходил в роли секретаря Корнея Чуковского (о котором Шварц оставил весьма специфические воспоминания под названием «Белый волк»). Через какое-то время наш герой оказывается уже в Донецке, где пишет фельетоны и статьи в разнообразные шахтерские журналы и газеты. А в 1924 году возвращается в Петроград (вернее, уже Ленинград), чтобы начать работу в редакции детской литературы Госиздата, под руководством другой знаменитости — Самуила Маршака.
Работники детской редакции оказались во многом людьми такими же «легкими», поэтому Шварц чувствовал здесь себя, как рыба в воде. Особенно он сошелся с Николаем Олейниковым и Николаем Заболоцким, примыкавшим к литературному течению ОБЭРИУ. Так как течение сие властями не шибко привечалось, многие ОБЭРИУты зарабатывали себе на жизнь работой в детской литературе (и, надо сказать, обогатили ее замечательными произведениями). Хотя, измучившись ролью «детского литератора», Даниил Хармс (видимо, в сердцах) в конце концов написал, что «давить детей, конечно, нехорошо, но что-то же надо с ними делать». Шварц и Олейников не были столь мрачны. Они беззаботно веселили детей в журналах «Чиж» и «Еж», в свободное же от работы время забавляли редакцию.
Друзья Шварца вспоминали, как он еще подростком изображал заседание суда… собачьим лаем: и никто не путался — вот лает прокурор, вот адвокат. Так и посетители детской редакции вполне могли увидеть в перерыве Шварца и Олейникова, разгуливающих по коридору на четвереньках («решили поиграть в «верблюдов»»). Популярным развлечением этих двух затейников было и «публичное ухаживание» за секретарем редакции детских журналов Генриеттой Давыдовной, в процессе которого каждый из ухажеров пытался дискредитировать другого (преимущественно в стихотворной форме).
Я влюблен в Генриетту Давыдовну,
А она в меня, кажется, нет —
Ею Шварцу квитанция выдана,
Мне квитанции, кажется, нет.
Ненавижу я Шварца проклятого,
За которым страдает она!
За него, за умом небогатого,
Замуж хочет, как рыбка, она.
Дорогая, красивая Груня,
разлюбите его, кабана!
Дело в том, что у Шварца в зобу не…
Не спирает дыхания, как у меня.
Он подлец, совратитель, мерзавец —
Ему только бы женщин любить…
А Олейников, скромный красавец,
Продолжает в немилости быть.
Я красив, я брезглив, я нахален,
Много есть во мне разных идей.
Не имею я в мыслях подпалин,
Как имеет их этот индей!*
Полюбите меня, полюбите!
Разлюбите его, разлюбите!
................................................................
* - «Иудей» — ответил Шварц на вопрос о национальности, когда заполняли его анкетные данные. «Индей» — записал инспектор.
К сожалению, большинство стихотворных экспромтов Шварца не сохранилось (на то они и экспромты). Вот лишь один из характерных образцов его поэзии:
Я не пишу больших полотен —
Для этого я слишком плотен,
Я не пишу больших поэм,
Когда я выпью и поем.
В конце 1920-х годов у Шварца наконец-то вышел сборник детских стихов «Рассказы старой балалайки», чуть позже стали появляться пьесы, тоже по преимуществу детские. Однако, всё это было не совсем то. Легкая, жизнерадостная, ироничная и вместе с тем глубоко романтическая натура Шварца никак не могла найти удачную форму для своего проявления.
Получилось так, что эту форму «нашёл» для Шварца Николай Акимов — режиссер только что образовавшегося Театра комедии. Именно Акимов в 1934 году заказывает нашему герою «пьесу на современную тему», и именно во многом благодаря Акимову, Шварц создает четыре великие сказки-пьесы, обессмертившие его имя — «Голый король», «Тень», «Дракон» и «Обыкновенное чудо».
Это было идеальное предложение, идеальная форма, в которой Шварц мог проявить все свои таланты и жизненный опыт: работу в театре, любовь к сказке, искрометный юмор и серьезность поднимаемых проблем. «Взрослая сказка на современные темы» — что могло быть лучше и «легче»…
Е. Шварц о жанре сказки:
«Правдоподобием не связан, а правды больше».
Из письма Е. Шварца Н. Акимову, 1938 г.:
«…Вы меня попрекали тем, что я детский драматург; приехав сюда, я решил оправдаться. Как Вы справедливо заметили, разговоры о детской драматургии меня радуют столь же мало, как Вас разговоры о том, что Вы хороший художник, который зачем-то режиссирует. А Вы меня раза три обозвали детским драматургом, сами Вы детский драматург, милостивый государь!».
И. Игин:
«Они были друзьями. Часто встречались. Любили говорить друг с другом.
Один — автор солидных толстых романов. Другой — сказочник.
Юрий Герман.
Евгений Шварц.
Однажды я был свидетелем такого разговора:
— Хорошо тебе, Женя, фантазируй и пиши, что хочешь. Ты же сказочник!
— Что ты, Юра, я пишу жизнь. Сказочник — это ты».
Первой такой сказкой стала пьеса «Голый король» (1934). Формально она представляла собой своеобразную авторскую компиляцию трех известных сказок Андерсена — «Новое платье короля», «Свинопас» и «Принцесса на горошине». Идейно пьеса была направлена против, набиравшего силу, германского фашизма.
«К а м е р д и н е р. …Вы арийцы?
Г е н р и х. Давно».
«К о р о л ь. …Говорите родословную, но короче.
У ч е н ы й. Слушаю, ваше величество. Когда Адам…
К о р о л ь. Какой ужас! Принцесса еврейка?
У ч е н ы й. Что вы, ваше величество!
К о р о л ь. Но ведь Адам был еврей?
У ч е н ы й. Это спорный вопрос, ваше величество. У меня есть сведения, что он был караим».
«П р и н ц е с с а. Это очень тяжело — жить в чужой стране. Здесь все это… ну как его… мили… милитаризовано… Все под барабан. Деревья в саду выстроены взводными колоннами. Птицы летают побатальонно».
Ну а, по сути, «Голый король» стал настоящим прорывом в отечественной сказочной литературе и драматургии, оригинальным экспериментом по «оживлению» старых сказочных архетипов. В своих пьесах Шварц показал, как современны и актуальны могут быть проверенные веками сюжеты. Показал, что в сказках, которые считались «детским чтивом», заложены важнейшие нравственные вопросы и решаются серьезнейшие жизненные проблемы. Первым и основным достоинством сказок Шварца лично я считаю умение отойти от детского «сюсюканья», коснуться важного и серьезного, не исказив при этом чистоту и наивность духа сказки, привнести в сказку черты повседневности и узнавания и при этом не разрушить ощущение чудесного. Поэтому во «взрослых» сказках нашего героя всегда есть что-то «детское», а в «детских» — «взрослое».
Н. Акимов:
«…Когда Шварц написал свою сказку для детей «Два клена», оказалось, что взрослые тоже хотят ее смотреть.
Когда он написал для взрослых «Обыкновенное чудо» — выяснилось, что эту пьесу, имеющую большой успех на вечерних спектаклях, надо ставить и утром, потому что дети непременно хотят на нее попасть…
Я думаю, что секрет успеха сказок Шварца заключен в том, что, рассказывая о волшебниках, принцессах, говорящих котах, о юноше, превращенном в медведя, он выражает наши мысли о справедливости, наше представление о счастье, наши взгляды на добро и зло. В том, что его сказки — настоящие современные актуальные пьесы».
Е. Шварц:
«Я никак не мог допустить, что можно сесть за стол, выбрать себе стилистический прием, а завтра заменить его другим. Я, начисто лишенный дара к философии, не верующий в силу этого никаким теориям в области искусства, — чувствовал себя беспомощным, как только на литературных вечерах, где мне приходилось бывать, начинали пускать в ход весь тогдашний арсенал наукоподобных терминов. Но что я мог противопоставить этому? Нутро, что ли? Непосредственность? Душевную теплоту?.
…Это не от привычки к детским пьесам я заставляю героев говорить несколько наивно. Это — результат уверенности моей в том, что люди так и говорят».
Погрузиться в мир сказок Шварца проще простого — уж больно узнаваемы большинство из его персонажей. Это и самодур-король, который оправдывает свой плохой характер «дурной наследственностью», и министр-администратор, которому должен весь королевский двор («Обыкновенное чудо»), и мачеха, сетующая на то, что «королевство маленькое — негде развернуться» и грозящая королю (!) своими «знакомствами» («Золушка»). Здесь людоед вполне может работать в ломбарде оценщиком, а принцессу можно увидеть на соседнем балконе («Тень»).
Е. Шварц:
«Например, король (из "Обыкновенногог чуда" - С.К.). Вы легко угадаете в нем обыкновенного квартирного деспота, хилого тирана, ловко умеющего объяснять свои бесчинства соображениями принципиальными. …В сказке сделан он королем, чтобы черты его характера дошли до своего естественного предела».
Е. Шварц «Голый Король»:
«П е р в ы й м и н и с т р. Зачем я в первые министры пошел? …Я чувствую — худо кончится сегодняшнее дело. Дураки увидят короля голым. Это ужасно! Это ужасно! Вся наша национальная система, все традиции держатся на непоколебимых дураках. Что будет, если они дрогнут при виде нагого государя? …Пышность — великая опора трона! Был у меня друг, гвардейский полковник. Вышел он в отставку, явился ко мне без мундира. И вдруг я вижу, что он не полковник, а дурак! Ужас! С блеском мундира исчез престиж, исчезло очарование».
Однако это не означает, что сказки превращаются в обычные сатирические фельетоны или бытовые пародии. Да, многие отрицательные персонажи приземлены, но ведь все положительные герои остаются «сказочными», как писал Шварц, «лишенными бытовых черт сегодняшнего дня». И уж действительно по-сказочному сильными, чистыми и прекрасными остаются чувства и поступки героев. Из этого отнюдь не следует вывод, что они возможны лишь в сказке. Мне кажется, Шварц, наоборот, показал, что всё негативное — мелко, изменчиво и преходяще, его нужно заново увидеть в каждой эпохе. Зато добро, милосердие, отвага, любовь — и есть то вечное, что так кристально ясно хранят сказки, вне зависимости от их «актуальности».
Е. Шварц:
«Как уживаются столь разные люди в одной сказке? А очень просто. Как в жизни».
Несмотря на внешнюю ясность и простоту пьес Шварца, их отличает глубокое понимание человеческой психологии.
С. Цимбал:
«Я не встречал в своей жизни людей, которые столь же ясно и предметно, как он, столь же определенно и зримо представляли бы себе одновременно и силу человека, и его слабость, красоту и уродство, значительность и мизерность».
Кстати, «игра» между добром и злом ведется по-честному. Писатель не ограничивается утверждением: «Он или она — плохие». Это не отвлеченное зло, ибо даже вредные короли выглядят у него вполне человечно, а законченные злодеи и негодяи рассуждают весьма убедительно и обоснованно. Как и в жизни. Только в отличие от жизни эти рассуждения ничуть их не оправдывают. Если читатель разделяет эти постулаты, то автоматически оказывается в весьма неприятной компании.
Е. Шварц «Дракон»:
«Б у р г о м и с т р. Хорош сын. Совершенно забыл, как тяжко болен его бедняга отец. (Кричит.) О люди, люди, возлюбите друг друга! (Спокойно.) Видишь, какой бред.
Г е н р и х. Ничего, ничего, папа. Это пройдет».
Е. Шварц «Обыкновенное Чудо»:
«А д м и н и с т р а т о р. Приходите к амбару. Мне ухаживать некогда. Вы привлекательны, я привлекателен — чего же тут время терять? В полночь. У амбара. Жду. Не пожалеете.
…Х о з я й к а. Вы сумасшедший?
А д м и н и с т р а т о р. Что вы, напротив! Я так нормален, что сам удивляюсь.
Х о з я й к а. Ну, значит, вы просто негодяй.
А д м и н и с т р а т о р. Ах, дорогая, а кто хорош? Весь мир таков, что стесняться нечего. Сегодня, например, вижу: летит бабочка. Головка крошечная, безмозглая. Крыльями — бяк, бяк — дура дурой! Это зрелище на меня так подействовало, что я взял да украл у короля двести золотых. Чего тут стесняться, когда весь мир создан совершенно не на мой вкус. Береза — тупица, дуб — осел. Речка — идиотка. Облака — кретины. Люди — мошенники. Все! Даже грудные младенцы только об одном мечтают, как бы пожрать да поспать. Да ну его! Чего там в самом деле? Придете?».
Ну и конечно, истинное украшение сказок Шварца — простой и вместе с тем весьма изысканный юмор. Приведем всего лишь несколько отрывков. Такими «перлами» просто усеяны все его сказки (как взрослые, так и детские).
Е. Шварц «Голый Король»:
«П е р в а я п р и д в о р н а я д а м а. И вообще он ведет себя неприлично. Он держит вас за руку!
П р и н ц е с с а. Что же тут неприличного! Если бы он держал меня за ногу…
П е р в а я п р и д в о р н а я д а м а. Умоляю вас, молчите. Вы так невинны, что можете сказать совершенно страшные вещи».
«К о р о л ь. Завтра же я отдам тебя замуж за соседнего короля.
П р и н ц е с с а. Ни за что!
К о р о л ь. А кто тебя спрашивает!
П р и н ц е с с а. Я ему выщиплю всю бороду!
К о р о л ь. Он бритый.
П р и н ц е с с а. Я ему выдеру все волосы!
К о р о л ь. Он лысый.
П р и н ц е с с а. Тогда я ему выбью зубы!
К о р о л ь. У него нет зубов. У него искусственные зубы.
П р и н ц е с с а. И вот за эту беззубую развалину ты отдаешь меня замуж!
К о р о л ь. Не с зубами жить, а с человеком».
Е. Шварц «Дракон»:
«Б у р г о м и с т р. В магазине Мюллера получена свежая партия сыра. Лучшее украшение девушки — скромность и прозрачное платьице. На закате дикие утки пролетели над колыбелькой. ...Зачем растут липы на улице Драконовых Лапок? Зачем танцы, когда хочется поцелуев? Зачем поцелуи, когда стучат копыта?».
Е. Шварц «Обыкновенное Чудо»:
«К о р о л ь. Во мне вдруг проснулся дед с материнской стороны. Он был неженка. Он так боялся боли, что при малейшем несчастье замирал, ничего не предпринимал, а все надеялся на лучшее. Когда при нем душили его любимую жену, он стоял возле да уговаривал: потерпи, может быть все обойдется!»
И ещё. В сказках Шварца, даже таких мрачных, как «Тень» или «Дракон» неизбежен счастливый конец. Правда Акимов считал, что первые акты пьес удаются Шварцу не в пример лучше последних. Так, видимо, посчитал и Захаров, отменив счастливую концовку «Дракона» Шварца в своем фильме «Убить дракона». Если в пьесе были изображены два обличья «дракона» — дракон как внешнее зло и дракон в душах искалеченных им людей, то в фильме «дракон» начинает проглядывать и в самом главном положительном герое — Ланцелоте. Не думаю, что Шварцу понравился бы такой финал.
Е. Шварц «Детство»:
«В это же время обнаружился мой ужас перед историями с плохим концом. Помню, как я отказался решительно дослушать сказку о Дюймовочке. Печальный тон, с которого начинается сказка, внушил мне непобедимую уверенность, что Дюймовочка обречена на гибель. Я заткнул уши и принудил маму замолчать, не желая верить, что все кончится хорошо. Пользуясь этой слабостью моей, мама стала из меня, мальчика и без того послушного ей, совсем уже веревки вить. Она терроризировала меня плохими концами. Если я, к примеру, отказывался есть котлету, мама начинала рассказывать сказку, все герои которой попадали в безвыходное положение. «Доедай, а то все утонут». И я доедал».
Е. Шварц «Тень»:
«Д о к т о р. В народных преданиях о человеке, который потерял тень, в монографиях Шамиссо и вашего друга Ганса-Христиана Андерсена говорится, что…
У ч е н ы й. Не будем вспоминать о том, что там говорится. У меня всё кончится иначе».
Судьба «взрослых» сказок Шварца была не менее драматична, чем судьба его героев. Уже «Голый король» был запрещен после первой постановки. Но настоящие страсти разгорелись вокруг следующих пьес Шварца и Акимова — «Тень» и «Дракон»...
Продолжение следует...
Автор: Сергей Курий
(глава из книги "Культовые Сказки")
Другие статьи по теме: