Одного преступника приговорили к повешению, но не объявили дату казни.
В первый раз под грохот барабанов ему накинули на голову чёрный мешок, на шею — петлю и, зачитав приговор, объявили, что казнь переносится на сутки.
Весь день он трясся от страха, ничего не пил и не ел.
На следующее утро всё повторилось: мешок, петля, отсрочка казни. И снова он дрожал как осиновый лист. На этот раз он выпил кружку воды, справедливо полагая, что до следующего полудня вряд ли доживёт и что больше трёх раз жизнь человеку не даруется. Но, странное дело, и на утро его увели из-под виселицы целым и невредимым, хотя и с подкашивающимися коленями.
Целый месяц он переживал смерть заново, но постепенно привык. Мало того, его даже стала забавлять сама ситуация: ради него, одного-единственного, рано-рано утром в любую погоду на плац выгоняли роту солдат, барабанщики выбивали дробь, капрал зачитывал приговор, священник давал целовать крест, а палач надевал и снимал петлю. После этого его отводили в камеру, кормили сытно и обильно, и за долгие годы он привык к такому распорядку.
Несколько поколений солдат сменилось, сопровождая его на казнь. Он пережил трёх капралов: один из них умер от старости прямо во время казни, второй погиб спьяну, упав с помоста, а третий забыл содержание приказа. Палач, удивлённый в то утро больше всех, механически выбил из-под ног заключённого опору, но в суете и неразберихе заключённого всё же спасли, вынув из петли. Оказалось, что его время ещё не настало. А капрал был разжалован и отправлен на фронт в мировую мясорубку.
И жизнь потекла, как и прежде. Теперь он каждое утро сам всходил на эшафот, подставлял шею, равнодушно ждал конца церемонии и отправлялся в камеру. Он заметно поправился и считал, что неплохо устроился в жизни. Мало того, он даже пристрастился к философии и прочитал так много книг, что перестал воспринимать смерть как естественное течение событий. Лично для него она стала эфемерна. Он всё больше догадывался, что вокруг меняются лишь формы, а человек как сущее, обладающее душой, остаётся вечно. Эта странная идея подкреплялась его ежедневным повешеньем, чудесным спасением, и его убеждённость нисколько не могла поколебать череда лиц, сменяющихся вокруг. Он даже стал думать, что подобный эгоцентризм лежит в основе мироздания. И размышлял о себе как об очень важной персоне, вокруг которой вращались судьбы человечества. Он даже придумал философию бессмертия. И, пожалуй, был прав. Правда, он никому об этом не говорил. В самой тюрьме его считали очень умным и толковым, и даже сам начальник после того, как избавил его жену от мнимых страхов и бессонницы, присылал ему на сочельник гуся и бутылку хорошего вина.
Одного он не мог понять: кто придумал такую странную экзекуцию с повешеньем. По его расчётам выходило, что этот человек должен быть более могущественным, чем Создатель, и в один прекрасный день он стал веровать в него больше, чем в Бога, и молиться только Ему. Этот новый Бог представлялся ему мужчиной с тёмным, скрытым накидкой лицом, в чёрных, мрачных одеждах, знающим нечто такое, что ему, простому смертному, было недоступно. Эта недоступность представлялась ему в виде тайны, которую он не мог разгадать, но к которой можно было двигаться путём умозаключений. Долгими зимними ночами он разговаривал с Ним. Их беседы носили обоюдный характер, и скрипучий голос часто повторял одну и ту же фразу: «Не человек место красит, а место — человека!». На что он мягко, но настойчиво возражал: «Здесь я с вами не согласен». И для примера приводил себя самого. Бог пытался поколебать его веру: «Пример, достойный подражания!». На том они и расставались — каждый при своём мнении.
Но однажды он был неприятно удивлён тем, что в какое-то мгновенье петля на шее затянулась сильнее обычного, а капрал не зачитал приказ о переносе казни, и его повесили. Прежде чем умереть, он успел спросить: «Почему?». И услышал ответ: «Не всё коту масленица». И понял, что с Богом нельзя быть на короткой ноге, но было слишком поздно.
Редактор Алёна Купчинская
Другая современная литература: chtivo.spb.ru
