До того, как стать репортёром на телевидении, я работал хроникёром в отделе "Комсомольской жизни" известной Молодёжной газеты. Как сейчас помню свою первую статью. Она была посвящена девочке, которую не приняли в Комсомол из -за того, что она ходила в церковь. Девочка на поверку оказалась неверующей, она просто любила сидеть в церкви, когда прогуливала уроки. В церкви, не то, что на улице, было тепло, светло и к тому же тут можно было бесплатно взять вчерашнюю просвирку.
Но однажды девочку, выходящую из церкви увидел кто -то из её одноклассников и рассказал об этом в школьном комитете Комсомола.
Девочке, которую уже собирались принять в Комсомол, отказали в приёме.
Всё бы ничего, но эта девочка собиралась поступать после школы в престижный ВУЗ, Иняз, и некомсомольцев туда не брали. Мать девочки решила пожаловаться на произвол школьной комсомольской организации в газету.
Это были уже Перестроечные времена, на обязательное членство в Комсомоле смотрели сквозь пальцы, однако с этим делом всё равно решили разобраться. Правда поручили это не опытному журналисту, как обязательно сделали бы раньше, а мне, молодому репортёру.
Не буд говорить сколько времени ушло у меня, чтобы подготовить статью, но я написал и её напечатали.
Надо сказать, журналисты в то время были -не то, что сейчас. Их называли "инженерами человеческих душ", чуть ли не светочами, уважали и почти носили на руках.
Помню, купив на следующее утро после выхода статьи, целую пачку газет в киоске, я раздал их своим друзьям и знакомым, не забыв маминых подруг.
Мама была просто шокирована. Вот в такие моменты, когда она мною очень гордилась, она мне нравилась. Подруга матери тётя Валя, работавшая на птицефабрике, увидев мою фамилию под статьёй, изрекла: если б не видела тебя со шваброй (до этого я некоторое время работал у неё на фабрике уборщиком) подумала, что с самим Богом имела знакомство!
Помню, это сильно возвысило меня в собственных глазах. Бог – это возвышает, знаете ли! Я стал собой очень гордиться и считать себя чуть не корифеем. Поэтому я очень удивился, когда через два дня после выхода статьи в редакцию пришла мать девочки, о которой я писал, и начала предъявлять претензии.
Это, кстати, про неё учителя мне говорили, что она постоянно наведывается в школу, а потом жалуется в разные организации, что не добавляет ни ей, ни её дочери уважения. Войдя в нашу комнату, мама непринятой в Комсомол девочки с порога заявила:
- Это безобразие! Вы пишите якобы с моих слов: "в школьной столовой грязно, а щи пахнут тряпкой"! Я этого не говорила!
- Давайте для начала выясним, кто вы? – Сказала Оля Бычкова, журналистка газеты и мой куратор, удивлённо подняв на визитёршу карие глаза. Мы до этого с Олей сидя вдвоём в этой комнате обсуждали мои редакционные ошибки и она была в воинственном настроении.
- Я – мама той девочки, о которой вы пишите! – Бросила дама на стол сложенную трубочкой газету. –А вы знаете, как после этой статьи на нас в школе смотрят?
- Как?
- Брезгливо, вот как!
- Конечно. А вы что хотели? – Спокойно отреагировала Оля, вставая, кладя руку на спинку стула и разворачивая его на манер тарана между собой и посетительницей. Я заметил, как после этого она ещё водрузила колено на сиденье, на тот случай, если посетителю придёт в голову ударить по стулу ногой и тогда стул запросто мог отъехать и ударить Олю по ноге, (не удивляйтесь, люди разные в редакцию ходили). Я ещё тогда не знал, что у Оли есть чёткая оборонительная тактика на случай подобных визитов:
- Так всегда происходит, если статья критическая. - Добавила она.
Оля, как мне потом сказали, уже много раз отбивалась от читателей, у неё был в этом опыт и она нисколько этого не боялась. Не то, что я. Я бы сказал наверно этой тёте: «ой, извините, мне на минутку» - и только б меня и видели! А Оля, как Маугли, принимала бой.
Мне, кстати, понравилось, как эффектно она выглядит, приняв боевую позу и выставив перед собой в качестве щита стул спинкой вперёд. Я взял это себе на заметку. Мало ли, вдруг мне это когда –нибудь пригодится. Будь я на месте мамаши девочки, я бы сразу понял – передо мной непробиваемая стена, и нечего даже пытаться её проломить.
Оля была родом из Свердловска и жила там, говорят, в таком районе, где и днём –то надо было ходить оглядываясь, не то, что вечером, такая хулиганистая там жила публика! Может, она не раз с жизнью прощалась, пока доходила домой из школы. Чего ей было бояться какой -то хилой москвички?
- И в чём же ваши претензии? –Спокойно спросила Оля посетительницу.
- Я полагала, что готова к статье о моей дочери. – Поняв, что Олю с наскока не возьмёшь, мама девочки прибегла к женской хитрости и пустила слезу. Мне её сразу стало жаль. Я подумал: наверняка я там чего -нибудь наплёл, а бедной девушке и её маме придётся теперь всё это расхлёбывать! И всё из -за меня.
Подумав так, я даже подался немного вперёд, чтобы выразить мамаше своё сочувствие, но увидев брошенный на меня Олей взгляд, грозный и уничижительный одновременно: стой, мол, и не высовывайся, пока не скажу, решил попридержать коней.
- Так в чём, я не поняла, претензии? – Повторила свой вопрос Оля.
– Но я думала, это как будет? – Стала хныкать мать девочки. - Я думала, всё, может, обойдётся маленькой трагедией, как у Пушкина, но не Фадеевским же разгромом! Вы знаете, что в школе от моей дочери шарахаются, как от прокажённой, называют её баптистской!
- Почему…баптисткой? – Удивился я, забыв, что должен молчать.
- А вот вы спросите их! – Обернувшись мамаша ткнула пальцем в сторону двери, будто за ней стояли все школьные обидчики её дитяти. Она вынула платок из сумочки и стала вытирать по очереди глаза, кидая украдкой взгляды на нас с Олей по очереди. Однако стоило ей убрать платок обратно в сумочку, как в её глазах опять заблестели слёзы:
– Понимаете, для них православные христиане и баптисты одно и то же! Дикари!
Мы с Олей согласно закивали головами, потому что действительно, дикари, иначе не скажешь. Человек ходил в обычную православную церковь. Причём здесь баптисты?
Но я, кажется, понял, в чём было дело. После знаменитого фильма «Тучи над Борском», обязательного для просмотра во всех советских школах, слово «баптист» превратилось в ругательное. В этом фильме баптисты были представлены в виде кучки оголтелых фанатиков, которые уговорили некую девушку, на мой взгляд не очень нормальную, стать добровольной жертвой их варварского ритуала, а именно –быть распятой на кресте.
Когда девушка всё–таки на их уговоры согласилась, её затащили в молельный дом, который изнутри выглядел совершенно, как обычный сарай и распяли. После этого прихожане впали в такой экстаз, что начали выглядеть законченными бесами. Уже не помню, спасли ту девушку или нет, но баптизм в моём сознании после этого стал казаться мне совершенным мракобесием, по сравнению с которым ритуалы Вуду, где курам, как известно, отрубают голову, выглядел для меня просто сливочным мороженым с кукурузными шариками.
Из дальнейшего весьма сбивчивого объяснения мамаши мы поняли, что школьное общество теперь настроено против её дочери. Прямо бойкот объявил ей класс за эту статью, и дело, глядишь, ещё может закончиться тёмной! Поэтому она решила, что лучше всего будет нам заранее рассказать об этом, чтоб в случае чего потом не говорили, что мы об этом ничего не знали.
Странно, но как ни старалась женщина представить дочь жертвой, нам обоим показалось, что она всё же перегибает. Постепенно мы поняли, что именно ей не нравится в статье. Тон. Она привыкла к сдержанному тону коммунистических газет, такому сухому, что поперхнуться можно. А эта статья была написано живым языком и, что ужасней всего - с юмором! Это ей не нравилось категорически.
Оля как видно, это понимала и не оправдывалась. Она только метала гневные стрелы в мою сторону, пока общалась с тёткой. «Всё из –за тебя!», кричали её взгляды. Я разумеется из –за этого чувствовал себя не лучшим образом.
Мне, кстати, повезло, что визитёрша, то ли из –за слабой литературной базы, то ли из –за охватившего её негодования, не могла спокойно объяснить, что именно ей не нравится в статье.
Каждый раз, когда она подходила к сути претензий, она срывалась на крик, начинала угрожать и сердиться, что давало Оле право тут же сказать «ну, мне кажется тут вы не правы». Потому что действительно, когда человек теряет лицо, он, как ни крути, не прав и возразить нечего. Некоторое время Оле очень легко удавалось отбиваться от тётки этим своим «вы не правы». И тётка даже в какой -то момент притихла, потому что в устах Оли это звучало убедительно.
Я уже начал думать, что разговор окончен и тётке пора уходить, как вдруг беседа у Оли с посетительницей снова начала происходить на повышенных тонах. Причём настолько, что я даже отступил от обеих на безопасное расстояние, а потом ещё сделал шаг даже шаг к двери, чтобы успеть убежать на случай, если визитёрша захочет выместить своё недовольство на мне. Оля мне кажется думала о том же самом, потому что она ещё крепче вцепилась в стул, которым предпочитала обороняться.
Конечно, это было малодушием с моей стороны, так себя вести, но я думал: Бычкова, бегавшая к подруге каждый день с Изоплита на Пионерскую, знает, как бороться с хулиганами, её жизнь научила, а я нет. Она может звание генеральши Песчаных карьеров заслужила, отбиваясь всё детство от хулиганов. Кто по сравнению с ней я, всего два года прослуживший в армии.
Я ещё не знал, что у Оли есть козырь, способный утихомирить визитёршу, и она просто ждала момента, чтобы его выложить:
- Минутку, -сказала она вдруг, - разве это не вы нам писали, «щи в школьной столовой пахнут тряпкой!» - Это же ваши слова!
Оля открыла ящик стола, достала письмо в конверте, вытащила его из него сложенный вдвое тетрадный листок и, пробежав глазами, протянула женщине.
Та бросив взгляд на своё письмо, сразу как -то обмякла.
- Да, я это вам написала. Но вы же могли сказать это мягче? Из -за этой заметки у девочки в школе проблемы!
- Но ведь в результате её всё же приняли в Комсомол? –Спросила Оля.
- Да. То есть, нет. То есть, да, приняли, но…
- Значит, мы вам помогли?
- Помогли! Но теперь ей чуть ли не каждый день поручают делать антирелигиозные доклады. А она говорит, что её от них тошнит!
- Стало быть, она всё –таки верит в бога? – Подозрительно спросила Бычкова.
Мама девочки посмотрела на Олю так, будто та была представителем Инквизиции, судом которой её дочь так удачно оправдали, а теперь угроза сгореть ей на костре надвинулась с новой силой.
- Ни в кого она не верит! Просто доклады отнимают много времени, а нам надо готовиться к поступлению в институт! Прямо хоть в голос плачь с этим поступлением…
- Может, тогда вам лучше сдать комсомольский билет и дело с концом? – Впервые за весь разговор открыл я рот, за что тут же снова был награждён грозным и уничижительным взглядом Оли: мол, написал ерунду, так молчи!
- Полагаете, надо сдать? - Растерянно спросила мамаша. – Мы собираемся подавать документы в Иняз. Туда если ты не комсомолец не берут. Нет... Господи, вы меня совсем запутали!
- Не называйте нас "Господи", мы же отдел комсомольской жизни! – Строго напомнила ей Бычкова.
- В том -то и дело, что мы на вас смотрим, как иконы, - женщина молитвенно сложила руки и подняла глаза к небу, - а вы говорите: "не Господи!".