Есть миф, будто нанайцы - северный народ, которому "олени лучше!". Но известнейший нанаец всех времён и народов Кола Бельды пел от лица всех коренных малочисленных народов Севера, после службы на Тихоокеанском флоте, советско-японской войны и учёбы в Саратове и Воронеже ловко обыгрывая русские стереотипы. Настоящие нанайцы живут на широте Украины, в тундре бывают не чаще москвичей, а лучше всякого оленя для них рыба. Нанайцы - крупнейший из братской семьи коренных народов Приамурья: 12 тыс. человек в России и около 5 тыс. в Китае, где они известны как хэчжэ.
Около 13 тысяч лет назад на Амуре в последний раз видели мамонтов, в погоне за которыми люди когда-то покинули тропическую "зону комфорта". Те, кто пришли на крайний восток Евразии, к тому времени уже знали, что за добычей вовсе не обязательно гоняться по лесу - она сама может плыть в руки. И вот Амур, словно Нил или Инд, стал колыбелью оседлой культуры, где одни и те же стойбища стояли на своих мысах и заливах сотни и тысячи лет.
Жителей их наука называет "ихтиофаги", по-нашему "рыбоеды" - они жили нерестовыми путинами, когда мутные амурские волны кипели от лососевых стад. Новое хозяйство требовало новых технологий - из камня и кости амурцы научились делать крючки и остроги, из растительных тканей - сети и снасти, а из глины - посуду, которая вошла в людской быт именно тихоокеанском бассейне Евразии.
С единственной целью: подспорья в виде подлёдного лова и охоты не хватало для сытой жизни, а значит рыбу от путины до путины надо было где-то хранить. Около 3000 лет назад амурские народы даже освоили примитивное земледелие, но почвы Дальнего Востока с его короткими сырым летом были слишком скудны, а вот рыбы в Амуре вплоть до 21 века хватало каждому.
На каком языке говорили их авторы, не известно - это могли быть предки индейцев или японцев, а может родичи косматых айнов. Первые и вторые вышли с Алтая, как и начавшаяся 5000 лет назад третья волна переселенцев - предки тунгусо-маньчжурских племён. В основном расселились они по степям в междуречье Хуанхэ и Амура, и были столь суровыми кочевниками, что лишь коней разводили для езды, всё остальное предпочитая не выращивать, а добывать.
Постепенно, однако, лихие мохэ сблизились с высокой цивилизацией Когурё, и корейские технологии в сочетании с маньчжурским боевым искусством стали основной для цепочки государств - как Бохай (698-926), растоптанная Чингисханом империя Цзинь (1113-1213) и даже империя Цин в 17-20 столетиях.
Но кони ржали и сабли звенели в степях за Амуром, а находились среди маньчжур и те, кто предпочёл уйти в тайгу, копьё поменяв на гарпун. Более многочисленные и плодовитые, маньчжуры постепенно полностью заместили древние народы Приамурья, но переняли их быт, лишь привнеся в него шёлк и железо.
К приходу русских в Приамурье сложилась целая экосистема малочисленных таёжных народов, имевших больше сходства, чем различий, в основе которых лежало в первую очередь хозяйство. Здесь жили нерестовые рыболовы ульчи, горно-таёжные охотники удэгейцы, морские рыбаки и зверобои орочи, оленеводы-охотники ороки с Сахалина... Но крупнейший народ в этой братской семье - нанайцы и хэчжэ (16 тыс. человек), в прошлом известные как гольды.
Они живут вдоль Амура (на их языке - Манбо) от устья Сунгари до Комсомольска. Охота в тайге была у них лишь подспорьем, больше напоминая рыбалку с самострелами и капканами вместо удочек и сетей. Исключением являлись курурмийцы с западных притоков: живя на небольших реках среди болот, они активнее добывали дичь, особенно пернатую. Однако как главная дорога Дальнего Востока, Амур дал нанайцам ещё одну специализацию - торговлю, где они были посредниками между всеми соседними народами и Китаем. В каком-то смысле именно нанайцев можно считать основателями Хабаровска, на месте которого русские в 1858 году обнаружили торговую деревеньку Бури (у китайцев - Боли).
С общей численностью менее 30 тыс. человек, амурские народы расселены на огромном пространстве и почти нигде не образуют большинства.
Немало их на Украине, где живёт примерно 10% негидальцев, 30% орочей, а ороков (но тут уж видимо оркам-толкинистам спасибо!) там и вовсе больше, чем на дальневосточных берегах. Это наследство Зелёного Клина - у многих на Дальнем Востоке украинские корни, и иные, выйдя на советскую пенсию, возвращались к этим корням с мужьями или жёнами из коренных народов.
Смешанные семьи среди амурцев ныне и преобладают - так, с 2000 года не заключено ни единого брака двух негидальцев. Не лучше выглядит и языковой вопрос - например, родным языком в 1989 году владели 17% орочей, а в 2002 - уже 4,5%, то есть старики, последних из которых не станет совсем скоро. Мононациональные селения на Амуре остались разве что у нанайцев и ульчей.
Под Россией амурская культура, складывавшаяся сотнями веков, распалась за пару-тройку поколений. Но всё же русский мир сюда несли не казаки, а офицеры и предприниматели. Дальний Восток рубежа 19-20 веков был раем для этнографов, а потому музеи Владивостока, Хабаровска, Южно-Сахалинска, Николаевска-на-Амуре, Ноглик и многих райцентров просто лопаются от обилия осколков цветастого старого мира.
Нанайцы жили малыми семьями, а их селения были вотчинами одного большого рода или даха - союза нескольких мелких родов. К тем родам восходят и три десятка нанайских фамилий - как Бельды (с большим отрывом самые многочисленная) или Самар (вторая). И Перменко и Оненко вовсе не украинцы, Гейкер не немец, а Дигор - не осетин.
Как установили генетики, нанайские роды имеют разное происхождение с разбросом в тысячи лет и видимо возникали по мере ассимиляции маньчжурами древних селений. Селения были по сути кустами стойбищ, центром каждого из которых служила фанза - 4-угольный дом с соломенной крышей на вкопанных в земляной пол столбах и нарами, под которыми циркулировал тёплый дым очагов (на кадре выше).
Жили в одной фанзе 2-3 семьи в компании собак, с которыми мужчины ходили на промыслы. Там их жилищем становились зимняя аонга (чум из шкур или брезента) и летний хоморан из ивовых прутьев и бересты. Фанзы исчезли без следа уже к середине ХХ века, а вот переносные жилища в залах музея собраны нанайскими охотниками.
"Гольд без оморочки не делает даже шагу от своего стойбища. Куда бы не направлялся и как бы не был короток его путь, он всегда плывёт в оморочке. Даже по стойбищу гольды не ходят пешком, а всегда плавают в оморочке. Одним словом, оморочка до такой степени нужна гольду, что её можно рассматривать как органическое продолжение гольда: это - необходимый орган тела"
- приводит одна из музейных табличек цитату этнографа начала ХХ века Ивана Лопатина. Конструкции лодок, в музее представленных уменьшенными копиями, наглядно иллюстрируют различия амурских народов: в середине - омоочин (длинная нанайская оморочка) с деревянным каркасом и берестяной обшивкой для амурских волн, слева утунгиэ (долблёная удэгейская оморочка) для мелкой тихой воды, справа опять же удэгейский бат с защитным клювом "ана" для порожистых горных речек.
Ещё правее на кадре выше - традиционный костюм, куда входили и берестяная шляпа с местными орнаментами, и непромокаемые сапоги, и халат с боковой полой: для стойбища - левой, для промысла - правой. Китайцам амурские народы были известны как юйпи-дазцы - "рыбокожие туземцы": основным материалом их одежд и правда была рыбья кожа! Из неё делались даже женские платья "амири", и лишь по праздникам нанайцы облачались в цветастые ткани.
Особо ценным был китайский шёлк, из которого шили роскошные "сикэ" - их многие амурские женщины надевали лишь дважды - на свадьбу и в качестве смертного савана. Пышные сикэ с нагрудниками (глухими у девушек и откидными для кормления грудью у жён), наплечниками, рукавицами и сапожками стали шедеврами нанайского искусства, ну а узоры украшали и платье невесты, и робу рыбака - ведь каждый завиток тут наделялся своим смыслом, превращаясь в оберег. Самый, пожалуй, эффектный из таких узоров - заметный тут в середине правой витрины "гаса-донкани" - "место, где садится птица".
Амурский рыбак жил в одухотворенном мире, где звери, деревья, реки и камни имеют свою волю и понимают человеческую речь. Религия амурских народов была едина, но со своими нюансами: так, живший в домашних очагах дух огня Подя у нанайцев и ульчей изображался в виде старухи, у негидальцев был Отец-Огонь, а у орочей считалось, что пламя - это целая семья. В тайге именно дух огня был хранителем жизни и врагом тьмы: за трапезой часть еды отправлялась в очаг, а искры и потрескивания костра считались знаком, что лучше отложить намеченное дело.
Морские народы тоже чтили Подю, но выше для них стоял Тэму - хозяин вод, у ороков бывший гигантской косаткой, а у материковых народов - четой старика и старухи, на своём островке разводящих всю рыбу мира. Ещё были демиурги Сэвэки (который создал всё полезное человеку) и Харги (сотворивший всё вредное), помогавшие им мамонт Холир (например, он осушил землю от мирового океана) и мировой змей Дябдар; царь зверей Синкэн на упряжках с тиграми или медведями; держащий нити человеческих судеб Майин и другие...
На Земле жили чудовища - медведи-оборотни дуэнте, у которых след был "размером с кабаргу", или остроголовые великаны калу, каравшие тех, кто не бережлив к тайге. Калу хранили сумки с "щедрой шерстью", дающей охотнику вечную удачу, а побеждённый человеком калу оборачивался женщиной, рожавшей герою сына-богатыря. Но в первую очередь Боа (мир живых) пронизывали духи-хозяева гор, рек, лесов, явлений, рукотворных предметов и даже слов, которые вполне могли, воплотившись, вернуться.
Деревянных идолов амурцы ставили у домов, чаще всего изображая Мангни - Солнечного охотника, что гонится за Лосем (Большой медведицей) на лыжах, оставляя следом Млечный путь. В этой вечной погоне происходила смена дня и ночи, потомками Мангни считались шаманы, а в преданиях он выступал то покровителем людей, то людоедом.
Самые большие скопления идолов выдавали, конечно же, фанзы шаманов, и на кадре выше - такое вот придомовое святилище с берегов Уссури, найденное ещё Арсеньевым и позже целиком переехавшее в Гродековский музей. Мангни окружают многообразные сэвэны - духи-помощники: сила шамана текла в иных мирах подобно реке, а сэвэны жили на её притоках.
На кадре выше это ни (двое оруженосцев Магни), паха-куа (птица), дым-яго тыэнко и накаса (коряги на переднем плане). На кадре ниже - атрибуты удэгейского колдуна: нагрудник, маска, антропоморфный сэвэн и самая настоящая амба - сэвэн-тигр, один из самых распространнённых помощников шамана.
Шаманский бубен - карта потусторонних миров. Первичным из них был Оми - мир нерождённых душ, созревавших на великом древе. В нанайских повериях их приносили на Землю мелкие птички, в орочских - грибы-дождевики, в эвенкийских они оседали хвоинками или пушинками. Оми были способны к перерождению - у людей только в первый год жизни, а у животных - всегда, и потому охотничьи ритуалы были залогом сохранения биоресурсов. Душа животного находилась в той части тела, которой оно кормится: у оленя - в резцах, у волка - в клыках, у медведя - в лапах... Сугубо человеческой душой была пана, проявлявшаяся в виде теней и отражений, по ночам гулявшая по разным мирам, а посмертно уходившая в Буни - загробный мир, путь в который изыскал герой-охотник Хедау.
Он стал первым умершим - прежде люди были бессмертны, но подвержены старению, и когда Хедау нашёл под гигантским котлом спуск в царство мёртвых, Земля была на грани демографического коллапса. В Буни хорошее и плохое меняются местами, сломанное становится целым, целое - сломанным, молодое - старым, а старое - молодым. Живой человек, попав в Буни, будет невидим для его обитателей, речь его они примут за стук дождя или треск очага, ему самому земля будет казаться похожей на дым, а солнце - тусклым, словно Луна. Но таким же видят Боа просочившиеся в него мёртвые души, и лишь шаман имел право хаживать между миров.
Нынешние амурцы официально православные, но многие предки крестились по несколько раз - для попов царской эпохи они все были на одно лицо, а новокрещённым давали подарки. Как-то в одном амурском селе мне по секрету рассказывали, что у них есть шаманка, которая работает в школе учительницей русского языка, но порой помогает сородичам там, где не помогла медицина.
На кадре ниже - фотопортрет, костюм и атрибуты ульчской шаманки Екатерины Оберталиной (1914-2005). В центре - её орочский коллега Сиану (Савелий) Хутунку (1881-75) да нанайские сэвэны (в основном связанные с Тэму) и посуда для кормления духов воды.
Справа - деревянная посуда для медведя, которого из неё не ели, а наоборот - кормили: у народов из амурских низовий (то есть - не у нанайцев) практиковался Медвежий праздник. Медвежонка, убив его мать, люди похищали из берлоги и несколько лет растили в селении, как своего сородича. Зверя кормили, лечили, ласкали, а когда приходило время - выводили на круг и расстреливали из луков, отправляя к духам поведать о нуждах людей - такой вот эрзац человеческих жертвоприношений.
Интересно, что у нивхов и айнов не было шаманов, а шаманство нанайцев, удэгейцев, ульчей не так-то отличалось от эвенкского или бурятского - скорее всего, оно было принесено на Амур маньчжурскими племенами.
И хотя из фанз и стойбищ культура амурских народов ушла в музейные залы, всё же нельзя сказать, что она умерла. Скорее - вышла за пределы своих носителей, превратившись в достояние человечества. Орнаменты петроглифов давным-давно перекочевали на ткань, дерево и металл:
И бересту, столь же популярную в изготовлении утвари:
А с них - и в новое искусство. Вот скажем панно "Адэ Сэвэни", сделанное в 2000 году в Комсомольске-на-Амуре художницей Людмилой Уламовной Пассар (этот и прошлый кадр - из Арсеньевского музея во Владивостоке):
На весь мир, заодно с нанайскими сказками (с детства помню имя Айога...), это искусство прославил хабаровчанин Геннадий Павлишин:
Теперь кривыми линиями здесь охотно рисуют русские художники - для Хабаровского края "нанайский стиль" стал чертой идентичности. Нравится это, конечно, не всем - мистика орнаментов забывается, а предметы и картины может и радуют глаз, а древней мудрости не раскрывают.