"А между нами снег" 160 / 159 / 1
Случайно встретив ключницу на ярмарке, Ярина поспешила скрыться. Но та её узнала, хотя от той маленькой худенькой Ярины давно ничего не осталось.
— Всё про тебя знаю, — прокричала мать Федьки, — думаешь, спряталась у Покровских и смоешь с себя весь грех? Я всё про тебя знаю… Поделом тебе, бесстыдница. Сына моего сгубила…
Ярина не знала, куда деться от разъярённой женщины. Помог управляющий, с которым на ярмарку пришла. Ключница ещё долго сыпала вслед ругательства.
Ярина, попав домой, долго не могла успокоиться. Долго в ушах звучал смех Федьки… Потом он снился несколько раз. Сидит на берегу реки, смотрит вдаль. Ярина рядышком примостится. А он её говорит.
— Яруша, может быть ко мне, а? Это поначалу страшно, а потом…
Ярина тотчас просыпалась.
Когда Иван Григорьевич заставил её забеременеть, ходила к реке. Войдёт по грудь, а дальше не могла уже. Страшно было. Всё слышала, как будто с берега кто-то зовёт. Оглядывалась. Федька.
Радовалась, выбегала из воды. А на берегу никого…
— Ты спать что ли собралась? — голос Мустафы оторвал от воспоминаний.
Ярина вздрогнула. Снова прожила эти минуты своей прошлой жизни. Стало как-то не по себе. Казалось, что сидит она сейчас обнажённая перед Мустафой, а прикрыться нечем.
— Ну… Говорить будешь?
— Не буду, — ответила Ярина. — Ты и так всё знаешь…
— Я знаю не всё, мне нужны твои слова. Думаешь, много можно от безумного узнать?
Ярина не заметила, как в дальнем углу комнаты появился Иван Григорьевич.
— А вот и сам виновник, — пропел Мустафа. — Храбр как воин!
Иван Григорьевич еле заметно улыбнулся.
— Присоединишься или слушателем будешь? — Мустафа разошёлся. Возомнил себя судьёй. — Я каждого выслушаю.
Покровский смотрел на Ярину, глаз с неё не сводил. И она сейчас перед его глазами была той двенадцатилетней девочкой с огромным животом.
Как-то неожиданно свело судорогой пальцы на руках. Закрыл от боли глаза и вспомнил, как он этими пальцами давил на налитую молоком грудь Ярины. Как по этим пальцам, потом по запястью и до самого локтя стекало молоко. Тогда он просто стряхнул с рук это молоко, а сейчас оно обжигало, плавило, от боли хотелось кричать.
Открыл глаза. Пальцы посинели, скрючились. Руки по локоть не чувствовал. Как колом встали и ни туда, ни сюда. От сильной боли заскулил, слёзы потекли по щекам, по шее, с шеи на грудь, ниже…
А вытереть их не мог.
Мустафа тотчас оказался рядом, рассмотрел Ивана, своими пальцами пощёлкал по окаменевшим рукам Ивана Григорьевича, присвистнул и произнёс:
— О как Бог наказывает за гибель невинных, только наказание запоздало…
Ярина опять закрыла глаза. В памяти возник образ Архипа. Он бросил её, бросил беременную и ушёл. А мог бы забрать с собой. Ярина умоляла, плакала, прощаясь с ним. Он пообещал. Договорились вместе сбежать. Назначили день. Она собралась, пришла в условленное место, а он двумя днями ранее покинул дом Власова.
И тогда мир Ярины рухнул.
Она вновь открыла глаза, огляделась. Показалось вдруг, что ничего с того времени не изменилось. Такие же переживания, предательства, гнилые люди на каждом шагу. Все от неё что-то хотят: сначала тело для утех, потом молока, потом опять тело... Потом выпаивание жутко вонючим отваром самого страшного человека в её жизни. Теперь этот черномазый чёрт Мустафа со своими расспросами. А ведь Ярина даже не знала, зачем он к ней вместе с Иваном Григорьевичем пожаловал. И не думала об этом. Жила себе и жила. И не было уже как будто в её жизни Михаила, а может был, но исчез вдруг неожиданно.
От этих дум разболелась голова.
Мустафа опять подошёл. Взял Ярину за руку, она не сопротивлялась. Подвёл её к Покровскому.
— Мсти, он беспомощен…
Ярина смотрела на Ивана с безразличием. Его руки так и были скрючены, слёзы так и лились по щекам.
Она вдруг плюнула ему в лицо, а потом ещё и ещё. Вернулась на свой стул, где воспоминания нахлынули с новой силой.
Вот Покровский стоит рядом. Пьяный, противный. Говорит о том, что ей нужно родить, чтобы дочь его выкормить. А Ярина в ужасе: ни скрыться, ни убежать.
Мустафа вот так и бегал от Ярины к Покровскому, от Покровского к Ярине. Ему как будто всё нравилось: слёзы, воспоминания, тревожные взгляды, дрожь. Иногда он садился рядом с Яриной и довольно потирал руки. Улыбался. От этого Ярине становилось ещё хуже. Но она не могла даже встать и уйти, её словно приковали к этому стулу. Стул воспоминаний, так потом называла его Ярина.
— Плюёшь, значит, — подал голос Иван Григорьевич. — Да и что с того? Я ни о чём не жалею, не сожалею, и если бы прожил жизнь заново, поступил бы точно также.
Ярина сморщила лицо от боли в груди, а Мустафа напрягся, как зверь перед броском.
Продолжение тут
Все мои рассказы тут
Заказать книгу "Бобриха" в твёрдой обложке с моим автографом можно тут
Сама книга "Бобриха" теперь живёт здесь