Воспоминания юности
После второго курса как и после первого отправился с геологической партией на работу в п. Печенга Мурманской области. До Мурманска поездом, а в Мурманске пересадка. Приехал вечером, но…
Яркое солнце, прямые проспекты и улицы вдоль берега и никого … ни людей, ни машин… пустой город… Полярный день – солнце по кругу, всегда светло.
Что делать?
Бравый с виду матросик подмигнул и доброжелательно предложил, вытаскивая из сумки бутылку: «Куда едешь? Скрасим ожидания»?
Оказалось, что нам по пути, он возвращался из краткосрочного отпуска в п. Лиинахамари, это чуть дальше Печенги.
- Старшина первой статьи Стайкин, зови просто Стайк. – представился он.
Отпили прямо «из горла» по большому глотку, заели карамелькой лимонной, и каким-то пирожком, погуляли по городу, съели все карамельки, выпили… почти всё…
- Ну… уж… очень вонюч, из говна что ли, делают? – Задумчиво говорит Стайк, разглядывая бутылку.
- Точна! Из говна! Мне рассказывали, что в войну…
- А ты из Питера?
- Точно!
- «Пишу, читаю без свечи…»! А слабо как у нас - «солнце незакатное…»! И жара! Жара! Жара… - ведь солнце 24 часа!
К этому времени я уже изрядно захмелел, как будто всё во сне и не со мной всё происходит, как будто какое-то кино кто-то показывает, и как будто даже не мне…
- Так что там про войну и про самогон? Из говна, говоришь? - спрашивает Стайк.
- Из говна. Моя бабушка, вернее дедушка…
- Гнал?!
- Пил! И продавал, то есть менял на еду и дрова.
- Ага, блокада! Пили самогон из говна и людями закусывали… Голод! А брал-то где? Сам гнал, наверняка сам! в тайне от всех! И сколько же говна надо? У нас в деревне, где мой дед жил, говорят одного такого в толчок спустили, когда заподозрили! Ну, вперёд!
Стайк прикладывается к бутылке, как в кино американском - глотнул и мне передаёт… а я… подержал… покрутил и… назад протягиваю…
- Не-не-не…нне…! – Кричит Стайк, - Так не пойдёт! Надо пить! Давай за ленинградцев, за блокадников! За всех героев! У нас в деревне, где дед мой … блокадниками питерских зовут, т.е. ленинградцев…, - говорит Стайк и весело хмыкает, – скобари, что с них взять!
Господи, до чего противно! Вытягиваю губы вперёд… как бы дудочкой и осторожно подношу к ним горлышко бутылки, аккуратно наклоняя её в сторону рта, стараясь не притронуться к ней, но всё же слегка касаюсь… и тёплая слегка жгущая и вонючая жидкость втекает в рот… движениями языка и щёк продвигаю её дальше, вот она начинает перемещаться в горло и я медленно произвожу глотательное движение.
Зря! Надо было залпом…
Стайк с интересом наблюдает процесс и через момент после глотка радостно орёт:
- Что? Побежала жизнь по пищелудку?!
Главное какое-то время не дышать, потом осторожно выпустить воздух, а с ним и этот отвратительный запах и вкус.
- А глаза зачем закрываешь? - хохочет Стайк.
Пить противно, голова тяжелеет, на глаза давит… Но медленно заливаю вонючую жидкость, мимические мышцы напрягаются, лицо перекашивается «в кучу», опять глотаю…и ещё раз…и ещё.
- Ну и рожа у тебя, смотреть противно, - комментирует Стайк. – Дай сюда.
Передаю ему бутылку.
- Смотри, - говорит Стайк, и широким красивым движением руки подносит бутылку ко рту, одновременно слегка откидывает голову, бескозырка сползает, но Стайк свободной рукой изящно подхватывает падающий головной убор.
Он начинает пить, держа бутылку у губ, затем плавно поднимает её, самогон тоненькой струйкой льётся в слегка приоткрытый рот, и, булькая, проваливается внутрь тела, почти не задерживаясь в горле. Затем Стайк резко переворачивает бутылку горлышком вверх, одновременно закрывает рот.
Смотрю на это и сам как бы снова ощущаю все движения жидкости внутри организма, тело отвечает судорожным движением, а Стайк вдруг икнул. Чему удивился. И тут же громко пёрнул.
Вначале Стайк замер, потом хотел обернуться, как бы посмотреть, что произошло, потом вспомнил, что я здесь, скосил на меня глаз, потом замер, как бы соображая, как комментировать…
- Кажись, упало … и был толчок, - вслух размышляет Стайк.
- Дальше желудка провалилось!? … Жопу, жопу зажми! Выскочит!!!!!!!!! – закричал я совсем не как интеллигент, которым всегда себя считал.
Стайк некоторое время стоит, слегка покачиваясь, потом снова поднимает бутылку.
- Повторить?
- Бис, бис, браво! – кричу я, хотя как бы понимаю, что всё это какая-то глупость, но остановиться уже не могу и снова кричу - просим, просим!
Стайк снова поднимает бутылку, повторяя цепь изящных движений, самогон некоторое время льётся, но потом струя иссякает, и только несколько капелек падают в открытый рот. Стайк замирает в этой позе.
- Недолёт, - говорю не то утвердительно, не то вопросительно…
Стайк как бы чувствуя что-то, жестом останавливает, и спустя мгновение издаёт прерывистые весьма специфические звуки.
Замер, некоторое время молчит, осознавая случившееся.
- Хотел «пук», а получил «как», - философски оценивает он ситуацию.
- Перелёт! - смотрю на Стайка, - Прямо в штаны, а там не отстегнуть…
- Да, - говорит Стайк, пытаясь осмотреть себя ниже пояса.
Отстёгивает передний клапан флотских штанов, обнажая трусы.
- Ссать в них удобно, а срать не очень – подытожил он исследования.
- Надо их передом на зад одевать, - говорю.
Я хочу ещё что-то сказать, но закашливаюсь, сажусь на землю, а затем и вовсе заваливаюсь набок. Пытаюсь засмеяться, но в животе что-то происходит, его как будто скручивают.
А Стайк опять дрищет, прямо в штаны. Сквозь боль пытаюсь всё же рассмеяться, но вместо смеха меня рвёт, переворачиваюсь на живот и…
Обосранный матросик и облёванный студент вначале были отправлены в медвытрезвитель, поскольку воняло от них, но, когда начался очередной приступ…. Ни у того, ни у другого уже ничего внутри не осталось, ни пищи, ни самогонки, ни воды, ни желчи, но организм яростно пытался извергнуть из себя что-то ещё, как будто отторгал даже саму плоть свою …
Нас откачивали почти шесть часов.
Шланг в рот, и дальше прямо в желудок, к шлангу воронка, в воронку воду, вода льётся внутрь, потом изрыгается наружу, потом небольшой перерыв на отдых и снова: вода, рвота… и так много раз, потом… Потом уколы, капельницы.
«Откачка» заняла два дня в больнице, врач попался нормальный и в справке Стайку написал «пищевое отравление», что, впрочем, было правдой, а то, что этой пищей был самогон, можно и не сообщать. И зачем командованию эти медицинские тонкости? А может Стайк его убедил: «Одно слово может изменить всю жизнь человека, одно единственное слово, конечно, это не та знаменитая запятая и перед вами не преступники, но «жить или умереть», кто может взять ответственность»? Врач молча слушал пламенную речь Стайка.
- Вы ещё Иисуса Христа вспомните, - сказал он.
Стайк как наткнулся на что-то, как будто дыхание сбилось…
- Ну да… Иисус. Христос учил… - Стайк обернулся ко мне, но я не знал, чему учил Иисус Христос и пожал плечами, Стайк перевёл взгляд на врача, - а что Иисус Христос?
- Да ничего, - улыбнулся врач, – вот ваши бумаги.
А мне больничный лист выдали, поскольку я здесь в командировке, то есть как бы на работе.
До Печенги добрались через три дня. Солнечная тундра, сопки, а дальше море, которое никогда не замерзает.
"Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живёт в вас? Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог: ибо храм Божий свят; а этот храм - вы"
