Вечер втягивал свои щупальца и стыдливо жался к теням. Лизнув край земли, солнце поперхнулось пылью, побагровело и покатилось за линию холмов. Воздух, пропитанный духотой и сомнениями, замер в тревоге.
Замер и человек за столом. Ему на мгновение показалось, что из-за крепко запертой двери донеслись голоса. Звонкие, мрачные, решительные. Спорящие о чём-то. Приближающиеся.
Человек потянулся к кувшину и до половины наполнил грязную глиняную кружку. Ухватил ёмкость короткими, покрытыми тёмным волосом пальцами, прикрыл глаза. Пальцы дрогнули и сжались крепче. Кружка описала дугу. Содержимое выплеснулось во влажную прорезь рта, потекло по ухоженной, маслянисто поблескивающей бороде. Человек попытался встать, пошатнулся и грузно осел на месте.
Голоса взвились — теперь явственно, живо — и опали, словно подрубленные. Потом за дверью зашуршало. Раздался высокий звук, будто кто-то постучал барабанными палочками. Дверь дёрнулась, пошла трещинами… И разлетелась на сотню крупных щепок.
Человек за столом расширил и без того мощные ноздри. Продолжая смотреть на кувшин, он шумно выдохнул и наполнил кружку ещё раз, не поднимая головы. Он и так знал, кто стоит в проёме.
Кожа на лице мальчишки выглядела неестественно гладкой и смуглой, как если бы её отшлифовали и покрыли тёмным лаком. На этом фоне с недобрым азартом, радостно и зловеще поблескивали живые, внимательные глаза. Взгляд хищной юности, жадной до жизни и бескомпромиссной до абсолюта.
Кружка снова поднялась ко рту, но теперь человек отпил аккуратно и неспеша. Крякнул, поставил сосуд обратно и подался вперёд.
— Ну?
Мальчишка сделал пару шагов вперёд, отряхивая ладони от древесной трухи. Из-за его спины в комнату стали просачиваться остальные: девчонка с фарфоровой мордочкой, обрамлённой васильковым каре; тощий бледный тип в смирительной рубашке и с густо подведёнными глазами; хрипло сопящий пёс, чья плотная кудрявая шерсть перемежалась проплешинами умело наложенных швов. Человек за столом вздёрнул верхнюю губу и повторил:
— Ну?!
Задыхаясь в пыли, солнце метнуло последнюю связку раскалённых стрел в спины вошедшим. Тёмные на фоне заката силуэты облило багрянцем. Высокомерная ухмылка человека оплыла, как огарок, забытый подле очага. Взгляд из-под тяжёлых век дёрнулся: угол, другой угол, задняя дверь… Мальчишка тоже повертел головой и скривился.
— Не успеешь. Да ты и не хочешь. Если б хотел, ушёл бы раньше.
— Умный, — хрипло рокотнул человек, отодвигая кружку, выпрямляясь и оглаживая бороду. — Умный-умный, а дурак. Ну, чего припёрлись? Чего надо, денег?
Последнее слово прозвучало снисходительным плевком, и лишь чуткое ухо засекло бы тонкие, визгливые нотки паники. Поведя заострённым носом, мальчишка округлил глаза.
— Деньги? А зачем они, допустим, мне? Я ещё твою прошлую взятку не проел. Даже не трогал; очень, очень надёжно припрятал до лучших дней.
Человек дёрнулся, уловив нечто зловещее в голосе мальчишки. А тот, отерев руки о куртку, расслабленно уточнил:
— Никто же не полезет потрошить две свежие могилы, внезапно выросшие в чистом поле…
На резко сбледнувшем лице кайма бороды проступила особенно чётко. Человек подпрыгнул на сиденье, ухватил жаркий воздух ртом и закашлялся.
— Х-х-ты… Кх-х-вы… Что? А? Угрожаете мне, тх-хвари?! После всего, да?
— А что «всего»? Что ты для нас сделал? Или точнее — с нами?
Голос у васильковой оказался тусклым, глуховатым и странно резонирующим, будто звучал из фаянсовой супницы. Она практически не шевелила губами, при этом смотрела в сторону, на израненного пса и типа в рубашке.
Человек за столом сдвинул брови и скривился.
— Что я сделал? Да я сотворил каждого из вас, вот этими самыми руками! — он сжал кулаки и грохнул ими по обе стороны кружки. — Придумал, изобрёл и произвёл на свет! Я дал вам жизнь, ублюдки, и как вы ей воспользовались?
Крепкий волосатый палец распрямился в сторону пса. Тот оскалился и прижал уши, не прекращая утробно хрипеть.
— Этот блохастый коврик издох у меня на заднем дворе. Судя по ранам, где-то оборзел и попёр на волкодава. Явно выхватил, драпанул… И, похоже, поздно. Сначала я хотел сбросить тушку в компостную яму, но потом распознал породу. Ну грех было не воспользоваться таким материалом!
Бледный тип вжал голову в плечи и повёл подбородком, когда палец уткнулся в него. По щеке покатилась чёрная от туши слеза, замерла на полпути, оставив заметную дорожку.
— А наш величайший трагик всех времён влачил жалкое существование. Махал руками, приставал к прохожим, порывался читать им стихи… Какой-то «критик» не пожалел для придурка ножа: вот даже осуждать не возьмусь. Зато теперь гляньте, какой смирный! И как расцвёл талант!
Палец переместился к васильковой, и та вытянулась в струнку. Фарфоровая мордочка не дрогнула, зато видно стало, как под замызганным платьем вибрируют узкие плечи.
— Моя звезда. Моя прима. Моя принцесса. Кто же, интересно, посмел надругаться над подобной красотой? Личико, конечно, пришлось восстанавливать, да. Насильник порезвился над ним так же, как над остальным телом — ну, перед тем, как отволочь его на свалку. А я подобрал! И починил!
Последние слова проревели в жаркой тишине. Человек опять закашлялся, сцапал кружку, задёргал кадыком, поливая пересохшее горло. Отряхнул промокшую бороду и прошипел, косясь на остроносого мальчишку:
— А потом пришёл ты. И всё испортил.
Тот, не смутившись, задорно подмигнул в ответ:
— Да, я такой. Прихожу, валяю дурака, околпачиваю, смешу до слёз… — взгляд неожиданно стал острым, режущим. — А ещё у меня очень длинный нос, если ты не успел заметить. И я ужасно люблю совать его не в свои дела. Хочешь, добавлю к твоим трогательным байкам пару деталей?
Кружка взмыла в воздух — то ли для броска, то ли человек за столом просто забылся. А мальчишка принялся загибать пальцы на крепком, жилистом кулаке.
— Это ведь твои волкодавы порвали чужого пса и приволокли, как добычу. Это твой подпевала, любитель нетрадиционной медицины, пырнул беззащитного поэта в тёмном переулке. Это ты сам, соблазнившись невинной красотой…
— Заткнись!
Бычий рёв снова загремел меж потолочных балок и увяз в оплетающей их паутине. Мальчишка снова подмигнул, сделал ещё пару шагов вперёд и прошептал:
— Освободи моих друзей, борода. По-хорошему прошу.
— А то что? По-плохому будет? — человек наморщил нос. Его руки подрагивали, но голос обрёл твёрдость и уверенность, словно некое трудное решение оказалось по факту простым и неизбежным. — Так давай. Делай, что должен. А я посмотрю…
Он не договорил — не успел. Мальчишка пожал плечами, затем резко стянулся пружиной и прыгнул через половину комнаты. Упав на бородача, словно паук на жирную муху, он с грохотом повалил того на грязные доски. Пальцы одной смуглой руки вцепились в ворот заляпанного жиром камзола, на другой — вытянулись и заострились, пронзая спёртый горячий воздух…
Свист, хруст, чавканье. Человек выпучил глаза, вдавил лопатки в пол, сплюнул бордовое. Сквозь новый приступ кашля донеслось еле слышное:
— Дх-х… Дуракх-х… Я же гх-ховорил… Теперь все тх-хвои друзья… Все вы, тх-хвари, сдох-хнете!
За спиной мальчишки послышался такой же тихий стон — и мягкий стук. Васильковая осела в руках бледного типа, который сам прислонился к стене, чтобы не упасть. Пёс заскулил и распластался на месте, где стоял. Залитая рдяным, борода человека дёрнулась: тот смеялся, корчась от боли.
— Пчёлы… Кха-кх-ха… Пчёлы могут протянуть без своей королевы… Кх-хы… Но в итогх-хе весь улей вымрет… А ты дуракх-х… Потому что так и не понял: кукх-хлы живут, пока бьётся сердце кукловода… Кхе-кх-хе… Стоит ему замереть — и ты потеряешь своих-х друзей…
— Сердце, говоришь?
Мальчишка уселся на чужом теле поудобнее, чистой ладонью подпёр подбородок, сделал вид, что крепко задумался.
— А ведь я дурак, да. Но умный: ты сам заметил. И я не твоё создание. Я не умирал, чтобы ожить — этот дар в меня вложили умелые руки мастера и тепло его души. А дар, если им поделиться…
Опять захрустело. Глаза бородача закатились, он выгнулся дугой, плеснул тёмным фонтаном из рта — и окончательно обмяк.
Мальчишка встал. Повернулся к остальным. В его руке едва заметно пульсировало человеческое сердце.
— А дар, если им поделиться, — продолжил он, как ни в чём не бывало, — приумножится. Ну…
Он вдохнул поглубже и расстегнул куртку. Гладкая полированная кожа лопнула, обнажая слои упругих волокон. Те тоже раздались в стороны, и в груди образовалось устье: ниша размером аккурат с кровавый комок, который нырнул внутрь. Мальчишка зажмурился, качнулся на месте…
Две пары рук подхватили под локти, со спины упёрлись собачьи лапы. Деревянный человечек постоял так ещё минуту, потом сам обнял друзей за плечи.
— Надо же. Сморщенная рептилия оказалась права... А теперь валим отсюда. Только полиции нам не хватало.
Солнце окончательно свалилось за холмы. Ночь рухнула на вечер, подмяла под себя и поглотила. Дневные дела её нисколечко не интересовали.
Автор: Ёж-оборотень
Источник: http://litclubbs.ru/duel/391-derevjannoe-serdce.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
#сердце #кровь #мертвецы #человечность #владыка
