Глава 22.
Время действия - 1861 год.
- Бельё в избе сохнуть не желает, как же сено на улице просушить! – ворчала Василиса, развешивая на верёвке у печи только что выстиранные рубахи Семёна да Павлушкины штанишки. – Эх, сколь травы зазря пропадает!
- Елисей на чердаке пытался раскладывать, да где там! Всё одно чернеет и гниёт.
- Мы однова сырое зерно на печи сушили. Так то зерно. А сену-то места сколь надо!
- А и посушили бы, что толку? На улице бы живо отсырело заново. Гнилой год выдался!
- Зима тяжелая была, и лето не легче... – вздохнула Васёнка.
Холода в тот год не хотели уходить очень долго. Как будто бы временами отпускало, и в воздухе разливался медовый запах трав, а потом снова набегали тучи, поднимался ветер, начинал уныло моросить дождь.
В марте, наконец, небо очистилось, солнце согрело озябшие деревья, и те, повинуясь естественному ходу жизни, выпустили на белый свет первые листочки. Буйно зацвели сады, однако не радовали они хозяев. Стояла в них мёртвая тишина. Спали пчёлки, не проснулись после зимы ни сердитые осы, ни толстозадые шмели. Мух и тех было мало.
- Одна надежда на ветер, - качали головами люди. – Некому опылять цвет.
Но вот проснулись пчелы, загудели. Сначала несмело, словно пробуя новое лето на вкус, а потом всё громче и увереннее.
Плыли по горам и равнинам Крыма сводящие с ума ароматы, радовали глаз свисающие с ветвей акаций гирлянды розовых, белоснежных, малиновых соцветий. Пронзительно кричали под обрывистым бережком за кузней стрижи. По ночам будоражили душу соловьи, а днем вторили им пересмешники-скворцы.
- Эх, жизнь-то, жизнь кругом! – радовались андреевцы. – Ушли все печали вместе с холодом.
Однако рванул ледяной северо-восточный ветер, обуглил едва распустившиеся бутоны роз, сорвал в садах с ветвей остатки цвета и едва народившиеся плоды персиков и абрикосов, натащил свинцово-серые тучи, разродившиеся потоками дождя. Попёрли ввысь травы – сочные, ярко-зеленые, буйные. Коровы, мокрые под проливными дождями, неспешно бродили по лугу, выбирая самые лакомые стебли. Молока было много – жирного, вкусного, и женщины сбивали масло, укладывали в туески солёным, перетапливали, убирали горшочки на зиму. ПересыпАли в бочонках творог солью, благо было её много.
- Сколь травы-то, а взять нельзя, - горились поселяне. – Не будет сена этот год, не будет!
- Сочная, хрусткая, как капустка! – сказала как-то Дарья, обламывая на выгоне вымахавшие в рост человека стебли.
- Вот бы заквасить её, как капусту! – засмеялся кто-то из подруг.
- А что? Соль скотине нужна? Нужна! Может, и впрямь возьмёмся? – воодушевилась Марья большая.
- Это какие же бочки нужны, чтобы столько травы наквасить?! – удивилась Дарёнка.
- Бочки? – задумалась Марья. – А мы в земле ямы выкопаем!
Идею мужья подхватили. Получится или нет – видно будет, а попробовать не мешает. Вырыли большие ямы, обмазали изнутри глиной, обожгли, как могли, прикрыв от дождя легким навесом. А потом стали косить травы. Поначалу женщины пытались рубить стебли лопатами в деревянных лоханях, да уж очень много труда нужно было и слишком мало выходило за день.
Тогда Фадей, покумекав с друзьями в кузне, соорудил траворезку. Большой ворот крутила пара крепких лошадок, неспешно ходя по кругу вокруг шеста, на вершине которого было установлено колесо с зубцами. Вращение от колеса передавалось по канатам другому зубчатому колесу, установленному под навесом, а то двигало ряд острых лезвий. Ножи поднимались и опускались на деревянную колоду. Мужчинам оставалось подавать под траворезку зелень и отгребать нарубленную массу.
Потом траву сыпали слоем в ямы, плотно утрамбовывали и посыпали солью. Наполненные углубления накрывали парусиной, сверху слоем песка и придавливали большими камнями.
- Может и выйдет что путное, - рассуждали андреевцы. - А не получится – так и убытка никому не будет.
- Ох, Фадей, коли бы не твоя голова, ничего бы мы не сделали. Разве порубишь столько травы лопатами! – сказала Полюшка, когда поселяне устроились в доме Тихона, чтобы отметить окончание работы.
- Сам такое придумал или видал где?
- Видеть не видал, а от добрых людей слыхал. Был у нас на корабле весельчак один, так вот он, до того, как в матросы забрили его, у барина на кухне служил. А барин тот всяку новинку иностранную в дом тащил. Любил барин каклеты, а как мясо на их рубят – не любил. Шибко, мол, громко ножами стучат поварята. Вот он и выписал из Европы новомодную штуку – измельчитель мяса. А поварята и рады. Матрос тот как-то рассказывал нам, как устроена штука была, а я запомнил. Только наша поболе барской получилась.
- Как же он с такого тёплого места в матросы попал?
- Сказывал, что управляющий его под это дело подвёл. У них, вишь, с дочкой управляющего любовь вышла.
- Вон оно как... За любовь, выходит, пострадал... – загрустила Марья маленькая.
- А я вот что думаю, - мечтательно улыбнулся кузнец. – Не знаю, что получится с квашеной травой, а вот кое-что другое у нас точно получится! Лошадок-то и к иной работе приспособить можно.
- Это к какой же? – удивилась Груня.
- Молотилку сделаем на конной тяге!
- Так вроде и так лошадьми обмолачиваем хлебушек!
- Э, нет! То другое. Приспособим этот ворот, сделаем молотилку. А там, глядишь, и мельницу свою соорудим.
- Мельницу! – ахнула Аннушка. – На лошадях!
- Ага, на их самых! Только бы дожди перестали, когда зерно созревать начнет.
Дожди и впрямь прекратились в конце июня. Только порадоваться поселянам не удалось. Солнце, словно наверстывая упущенное, жарило со страшной силой. Растрескалась земля, высохли, пожелтели как солома травы, обмелели озера.
- Вот так год выдался! Всё-таки не зря тогда зеркало разбилось... – говорила Василиса Аннушке, помогая обмазывать глиной полопавшуюся штукатурку на доме. – После той бури вскорости пошли холода. И озимь наша померзла, и сады побило. Потом дожди мочили, а теперь жара пошла. Сушь-то какая...
- Прямо казни египетские*! – поддакивала Аннушка. – И жабы были, и комары какие огромные. Теперь чего ждать – непонятно.
--------
* - постигшие египтян бедствия, описанные в Библии
--------
- Эх, жёнки, жёнки! – с укором сказал подошедший с двумя ведрами воды Тимофей. – Здесь, в Крыму, всякое случается. Нешто не говорил вам генерал про ветры ледяные? Нешто не слыхали вы про сушь да жару? Ведь говорил! Потому и забоялись другие девки ехать сюда. А жабы да комары расплодились оттого, что сырости много было посля дождей. Понапридумывали всякого...
Васёнка стыдливо опустила глаза. А ведь и впрямь говорил генерал! Как она могла забыть об этом...
- Ну вот, ужо нам по-бабьи посетовать нельзя! – Аннушка шутливо упёрла руки в бока, сдвинула брови. – Знаем, всё знаем. Только сущность у нас така – надо нам пожаловаться, поплакаться на жизню!
Тимофей засмеялся:
- Ладно, плакайтесь на такую мелочь. Лишь бы большого горя не знали. На-ка вот, водицы возьми, хозяйка, небось бочка-то пуста уже! – он поставил ведра на лавку под навесом и пошёл к морю. – А бывает ещё, что расплодятся вдруг божьи коровки – куда ни глянь, кругом красно, а то вот ещё ... – обернулся старый матрос, вспомнив местные напасти.
- А ведь и правду Тимоша сказал, - Аннушка с любовью смотрела вслед уходящему мужу. – Мы раньше видели Крым добрым и ласковым, а теперь он другим боком поворачивается. Что же, такой он, дом-то наш новый. Таким и будем любить.
- Только топлива на зиму побольше заготовим! – засмеялась Василиса.
Однако испытания на этом не заканчивались. На Илью-пророка разразилась страшная гроза.
- Вот как святой Илья гремит! – успокаивала Аннушка маленькую дочку. – Ездит он по небу на колеснице, а колеса стучат-грохочут! Искры из-под копыт у лошадей сыпятся, а Илюша знай себе по сторонам поглядывает.
Маринушка испуганно смотрела на мать, а в огромных синих глазах стояли слёзки. От каждого раската девчушка вздрагивала , прижималась к материнской груди, но не плакала.
- Вот и молодец, доченька, умничка! – ворковала Анна. – Вот сейчас дождик пойдет, умоет землицу.
Однако дождь не шёл. Не было воды в желтоватых тучах – только пыль и песок. Тучи терлись друг о друга, наэлектризовывались, разряжались сухими искрами. И сам воздух был пропитан электричеством, о котором поселяне никогда не слышали, но чувствовали каждой клеточкой своего тела. Это ощущение тревожило, не давало покоя, заставляло без конца оглядывать окрестности, проверять скотину, запертую от беды в хлевах.
- Полундра! Степь горит! – вдруг раздался крик Елисея. – Кабы хлеба не пожгло!
И помчали поселяне к полю на лошадях, не оседлывая их, на телеге, наспех запрягши её и побросав в кузов лопаты, бегом, с тяпками в руках. Бежали и видели, как огненная лавина несётся по степи, пожирая иссушенные зноем высокие стебли. Как вспыхивают травы, словно порох, как подбирается пламя всё ближе и ближе к краю поля. Видели, и не могли ничего поделать, потому что огонь был быстрее.
Вот уже он добрался до пшеничного поля и, алчно урча, взялся пожирать колосья с мелким, не успевшим набрать вес зерном. Стихия уничтожала хлеб, их хлеб, кровью и потом заработанный.
Примчавшиеся первыми матросы, сорвав с себя рубахи, обжигаясь, сбивали пламя, а там и Тихон с лопатами подоспел, а потом уже и жёнки с мотыгами. Воевали с огнем, словно вся жизнь их сейчас от этого зависела – отстоят они поле или нет.
Отстояли. Смогли. Не всё, правда. Успело сгореть крайняя полоса, на которой росла пшеница хромого Ивана и Параши. Той самой, с огромными, разбитыми на барском скотном дворе руками. Да прихватило краешек того, что Матвею с Настенькой принадлежало.
Совладали со стихией да повалились рядом, без сил. С тоской смотрела Параша на обугленное поле:
- Что же мы есть-то будем, а Ванюша? Где хлеба-то возьмём?
- Не боись, голодными не останетесь. Мы-то на что? – устало ответил ей Пётр.
- У вас самих-то урожай не богат, а ведь детей кормить, да сеять на следующую весну чем-то надо будет, куда уж с нами делиться! - Параша горько расплакалась, размазывая по грязному лицу слёзы и копоть.
- Ну, детей пока не семеро по лавкам сидят! – Сёмка решительно поднялся. – А на посев дам сколько надо. У нас полон подвал прошлогоднего урожая. Не продали по осени, и к счастью. И всем надо бы им сеяться. Тощее в этот год зерно. На муку пустим да на каши.
- Что ты! Что ты! – всполошилась Груня. – Мы, выходить, своё прошлым годом продали, денежку взяли, а у тебя теперь разживаться будем? Разве что цену назначишь!
- Верно, браток! – загалдели остальные. – Отдадим, сколь скажешь!
- Что деньги? – усмехнулся Сёмка. – Кабы тогда не вы, не было бы меня уже на этом свете. Треклятая пуля забрала бы меня давно. И мыкали бы горе жена моя да сын. Чем я оплачу вам жизнь свою? Нет, братцы, про деньги и речь не заводите. Не чините обиды мне!
Поднялся с земли Иван, молча обнял Сёмку.
- Спасибо, братцы! – хотел было поклониться миру, да Семён не дал ему.
- Чай, не холоп ты перед барами поклоны бить.
- А на этот год я своим хлебом с погорельцами поделюсь! – подал голос Тихон. – У меня ни жены, ни детишков нет. А одному много ли надо!
- Погоди про этот год говорить. Нам бы не упустить другие посевы. Теперь глаз да глаз нужен будет, - поднялся и Фёдор. – Вахту надо нести по ночам.
- Окромя вахты хорошо бы опахать нам поля, ребятушки. Вечером обмозгуем, - сказал Тимофей. – А теперя по домам пора. Аннушка, небось, с ног сбилась с ребятёшками одна.
- И то верно! – поселяне начали собираться домой. – Поди, ревут, грома и ветра боятся!
Только теперь они почувствовали до конца, сколько сил им стоила эта битва с огнем. Подобрав с земли брошенные лопаты и мотыги, они медленно шли к селу.
- Коней-то, коней побросали ведь. А они, умницы, не испугались. Стоят кучкой. Ни на поле не зашли, ни в степь не умчали! – изумлялись женщины.
- Умная скотина, что ни говори, - вторили им мужья.
К вечеру, немного отдохнув, опахали они поля, чтобы уберечься от степных пожаров, да уговорились, кому когда вахту ночную нести. А женщины, не сговариваясь, принялись выкашивать сухие будылья вокруг хлевов и амбаров. Мало ли что случиться может в такую сушь!
Но, слава Богу, ничего больше страшного в то лето не случилось. Изнывали женщины от жары, да стойко терпели. Ведь всегда можно отдохнуть в тиши и покое родного дома. Можно тихонько ополоснуться в море там, за большим камнем, чтобы не показываться на глаза чужим мужьям. Можно водицы студеной из родника испить. А каково было в войну служивым!
Хлеба собрали не много. До следующего урожая дотянуть еле-еле, да без излишеств в виде плюшек с ватрушками. Разве что по праздникам пирог с тонкой корочкой сделать, и за то спасибо тебе, Господи! В деревне и того не видели. С самого Покрова в хлеб подмешивали лебеду да сосновую кору.
Заложили поселяне в закрома овса чуток, да ячменя. С огорода луку ядреного, злого от жаркого лета. Репы да моркови в меру. Картошки, правда, крупными получились. Видать, на пользу им дожди июньские пошли.
В общем, вполне довольными остались андреевцы. Не шибко богато, да ведь не всё коту масленица. Сушеных кураги да изюма с прошлого года вдоволь, так что есть, что к чаю подать.
А осенью опять пошли дожди. Мягкие, тёплые, они омыли иссохшую землю, напоили её, вернули к жизни. И опять зазеленела выгоревшая чёрная степь, пушистым ковром поднялась на полях озимь.
Дождик шуршал в опавших листьях, играл веточками можжевельника, навевал покой и сон. Разливались в воздухе ароматы моря и трав. Плыли над ожившей землёй.
Однажды постучались в крайнюю избу, где жили Морозовы Пётр и Дарья с маленьким сыном, пришлые люди. Мужчина молодой, чернявый, загорелый почти дочерна. В заношенной рубахе, видавших виды штанах, босой, а на голове соломенная шляпа с широкими полями. Женщина в расшитой по рукаву и вороту рубахе, чёрном бархатном жилете, вытертом от времени. На ногах разбитые чоботы. Спросили, нет ли работы для них, не нужно ли помощников по хозяйству.
Дарёнка удивленно и жалостливо смотрела на маленького мальчика в руках у пришлой женщины, худого, измученного.
- Да нам-то помощники ни к чему, справляемся, слава те, Господи, сами.
Взгляд мужчины разочарованно потускнел.
- Издалека пришли, что ли? – спросила Дарья, рассматривая тощую котомку за спиной у мужчины.
- Издалека... – устало ответил тот.
- Есть, может, хотите? А то садитесь за стол, щей налью.
Женщина оживилась:
- Премного благодарны, хозяйка!
Пришлые сели под навесом, и Дарья живо накрыла на стол. Принесла чугунок тёплых щей, краюху хлеба да несколько вареных картошин.
- Что же вы, у себя-то в деревне работы не нашли разве? – спросила Дарёнка.
- Да разве той работой проживёшь! – посетовал мужчина, живо орудуя ложкой. – Дождей у нас с самой весны не было. Хлеба уродилось мало, а семья большая – братья мои с женами да детишками. Всех не прокормишь. Вот и ушли мы с Ганкой счастья искать.
- И что, нигде ничего не нашли?!
- Нанимались, кому чем помочь. Кому зерно обмолотить, кому избу обмазать. Немного в кузне я работал, пока помощник кузнеца хворал. Только постоянной работы нет. Да и таких, как мы, много. Вот и бродим по свету. А в Крым идти знающие люди посоветовали. Да только и тут нам не щастит.
- В кузне, говоришь, работал? – Дарья вспомнила, как одноногий Фадей сетовал, что нужен бы ему постоянный помощник. Заказов у него становилось больше, работы приваливало, а в одиночку справляться с нею становилось всё труднее. Помогали ему друзья-соседи, да ведь у каждого свои заботы. – Сходи к нашему кузнецу Фадею, попросись к нему в подручные. Может, и пощастит. А хлеба и у нас уродило не много. Богатства большого не заработаешь, только и с голоду не помрёшь.
Фадей помощнику был рад, и вскоре поселились Остап и Ганка с маленьким тщедушным сыном на краю поселка, ближе к кузне, в землянке.
- Поживете пока здесь, - говорил Елисей, прилаживая к новому жилищу дверь. – А приживетесь, так и домик построите себе.
Остап кузнецу по душе пришёлся, помощником он был неплохим. Ганка помогала женщинам на скотном дворе, а те давали ей продуктов да теплых вещей. Оказалась новая соседка бойкой да говорливой, красиво пела малоросские песни да иной раз отплясывала какие-то зажигательные танцы. А в общем была довольно приятной и доброй женщиной. Сынок их, маленький Мыкола, округлившийся на сытных харчах, с удовольствием играл на улице с матросскими отпрысками.
Под Рождество Фёдор привёз из Симферополя письмо. На конверте было написано: «Для отставного матроса Громова Тимофея и супружницы его Анны».
- Что там, Тимоша? – разволновалась Аннушка. – Ты уж снова прочти его сам. Не разберу я буковки такие.
- Да прочту, прочту. Васёнку-то звать будешь? – улыбнулся Тимофей, отрезая ножницами краешек конверта.
- Фёдор ей уже сказал, когда к нам шёл. Да вон же они с Семёном идут!
- Из деревни? – влетела в дом Василиса. – Что там?
- Вас ждём. А вы сядьте, в ногах-то правды нет. – Тимофей развернул листок. – Поклоны-то читать?
- Пропусти на первый раз, - махнула рукой Аннушка. – Потом перечтешь. Про жизню их читай. Новости какие.
- ...Сообщаем, что мы живы и здоровы, чего и вам желаем. А у Григория меньшая девочка по осени померла. Какая-то болесть у ей была, так она и отмучилась...
- Царствие небесное... – перекрестились женщины. – Это которая уже после нашего отъезда родилась, видно.
- ... Хлеба летось не уродилось, а Адольф Аполлоныч про то и слышать не хочет. Недоимки платить нужно, сколько установлено было комиссией. А коли отдать всё, что он требует, то нам только с голоду помирать. И теперь мы кругом должны барину – и за семена, и за землю, и за то, что сено на барском лугу покосили. Поехал вчерась Антошка Глухарь в губернию, обсказать, как дела обстоят, чтобы вошли в наше положение и плату нам понизили. Ждем его обратно с большой надеждой...
- Как же, ждите! – зло проворчала Василиса.
- ... А Василисе передай, что батюшка её Матвей по осени простудился шибко, две седмицы лежал пластом, а потом преставился...- упавшим голосом продолжил Тимофей.
- Батюшка? – Васёнка побледнела, схватилась за грудь. – Господи, Боже...
- ... А Федька ихний остался с мачехой. Она его на чем свет кроет, заставляет воду носить да двор убирать, а ему не под силу. Матрёна его дармоедом за это называет, а однова побила сильно коромыслом, так он едва дышал. Видать, отбила чего внутрях. И всё одно Матрёна его работать заставляет. Должно, помрёт малец к весне...
- Ой, маменька моя! – зарыдала Василиса. – Сёмушка, родненький, как же это?
Васёнка зажала рот уголком платка и выбежала вон.
- Она ведь мечтала выкупить его у барина, да сюда привезти, - сказала Анна, глядя на Семёна.
- Сюда привезти? Почему же мне ничего не сказала? – растерялся Сёмка.
- Не решалась говорить.
- Вот глупая! – всплеснул руками Семён. – Да поеду, поеду я за братцем её! Сегодня же собираться начну. А вы, пока меня не будет, приглядите за семьёй моей! – и он кинулся следом за женой.
- Ох... Вот сказала ему, и сама испужалась. Поедет, а дорога-то неблизкая. Опасно ведь. Не случилось бы с ним чего в пути... – горестно сжала руки Аннушка.
- Я с ним поеду. Проведаю родителев твоих. И Сёмка не один будет. Собирай, Анна, гостинцы.
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 21) Вести
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации! Больше рассказов можно прочитать на канале Чаинки