– Коля, давай поговорим о Екатерине Сергеевне Максимовой. Если бы все-таки был Запад, Италия, которая их обожала «Катья, Володья»...
– Нет, их вообще все, по-моему, обожали. Мне кажется, что эту пару обожал весь мир.
– Но Италия особенно. Майю Михайловну – Америка, просто с ума сходила...
– Франция еще Майю Михайловну.
– Франция, конечно.
– Майю Михайловну, кстати – вот на удивление, меня всегда удивляло, – очень не любила Англия. Англия ее не воспринимала.
– Но при этом в Ковент-Гардене был ее юбилей. Один из вечеров.
– Но это же не Ковент-Гарден сделал, это же сделали просто богатые русские меценаты, сняли Ковент-Гарден. Он же тоже сдается в аренду. Сняли в аренду, пригласили русскую публику. Там в основном сидела публика – наши эмигранты. И праздновали.
Но дело в том, что я говорю про любителей балета и про... Там же знаешь как, там же до сих пор есть фан-клубы. Я, когда года два назад скончалась такая дама, она была поклонник... Ну, как бы ко мне относилась безумно приятно, но она была поклонницей Стручковой. И когда ее провожали. я просто оказался в Лондоне, я пришел на ее проводы. Ты знаешь, там был весь этот старый околобалетный мир. Там были группы улановские, стручковские, вот тех еще людей. Они влюбились, и они потом служат своим кумирам.
Я очень часто приезжаю в Лондон, встречаюсь с людьми, которые ко мне относятся безумно вежливо. Они меня всегда приглашают в ресторан, их очень много. Это всегда очень трогательно. Они поздравляют со всеми праздниками. У них совсем другая культура околотеатральная. Но вот у Майи Михайловны, на удивление, она там не имела такого почитания, которого была достойна. Я всегда этому удивлялся.
– Понятно, да. Но все-таки скажи мне, Екатерина Сергеевна могла уйти из жизни без какой-то внутренней трагедии глубокой? Или это судьба, некий рок, что ли?
– Ну, Екатерина Сергеевна, ты знаешь, мне кажется просто, так как мы с ней очень дружили и очень я любил ее, и до сих пор прихожу на Новодевичье кладбище, это единственная смерть, которую я по сей день не могу принять, потому что это было так внезапно и так несправедливо... Она последнее время, у меня было ощущение, что она не хотела больше...
– ...жить.
– Да. У нее были очень сильные боли. У нее же был во время серьезной карьеры перелом спины. И так получилось, что у нее прогрессировала эта боль. Она не стихала. Она постоянно всевозможными таблетками, средствами глушила эту боль. Ей было очень тяжело ходить...
Но я ее очень уговаривал на операцию. Она мне дала свои документы, я послал в одну клинику германскую, самую такую прогрессивную по спине. Я нашел людей, которые согласились оплатить ей все. Но Екатерина Сергеевна сказала: Коль, я больше не хочу, я больше ни наркозов, ни этой всей вещи не хочу. И к сожалению, очень быстро ее не стало. У нее не выдержало сердце.
Это было очень сложно. Ты знаешь, очень часто я с ней сидел вечерами, я уже заканчивал когда, она мне говорила: посиди со мной. Она ведет репетицию, я просто с ней рядом сидел, потому что мы дружны были. И она знала, что я ее обожаю и то я ей какой-то пирожок принесу с чаем. К сожалению, мне кажется, что она не очень хотела уже это терпеть.
– Только боль или все-таки одиночество внутреннее? Когда не хочется идти домой.
– Ну, ты знаешь, она никогда, если честно, не жаловалась и не рассказывала. Просто у нее много было бытовых еще проблем. В том плане, что мама, которая была уже очень взрослая, у нее не было зрения, и она была таким властным человеком, она не хотела пускать посторонних людей в дом, потому что она не видела, она боялась. И Екатерина Сергеевна мне все время говорила, что Коля, представляешь, я хочу кого-то нанять, она мне не разрешает и мне приходится все делать самой после работы.
А у нее много было учениц, ей было уже очень тяжело и морально, и конечно, очень болела спина, очень болела. Она тяжело ходила. И ей не хотелось быть лежачей. К сожалению, это такая, видимо, расплата за такой успех, за такое обожание.
И кстати, если можно о других обо всех артистах сказать, что у них были какие-то периоды в жизни, когда на сцену выходить уже было не надо. У Кати не было ни одного дня, несмотря на то, что она закончила очень поздно, она была, конечно, в этом плане чудом, у нее не было ни одного дня старости на сцене. Она была на сцене до последнего дня. Просто вот пока она танцевала бесподобно. И не видно было возраста.
– Я даже помню тот «Дон Кихот», когда вдруг она делала это роскошное и когда несется Китри среди мужиков, как это у вас называется, тореадоры всякие.
И вдруг я вижу, она остановилась на какую-то секунду – и у нее в глазах безумный страх. Мне показалось, что она в какой-то момент стала бояться сцены. Не было такого?
– Ну, вот я не видел. Я, к сожалению, уже по возрасту не застал таких больших балетов в ее исполнении. В основном она танцевала Анюту. Я ходил постоянно. Потому что мои одноклассники были теми мальчиками, которые изображали ее братьев, и так получилось, что я вот с первого дня до последнего, пока она танцевала в Москве, всегда приходил на Анюту.
Она была бесподобна, и что меня в ней еще поражало, так как я смотрел все спектакли, – она никогда ничего не заменяла и не отменяла. Вот если поставлено так, она делала. Нет, она была уникальный человек вообще.
Из разговора с Андреем Карауловым