Я помню, когда и как в нашем доме появилась эта тарелка. Это был март, самое позднее, апрель 1983 года, у нас было новоселье. Что это был за праздник! Мы въехали в трехкомнатную квартиру – «чешский проект», «распашонка», кухня у входа, две лоджии – столько пространства после двухкомнатной хрущевки! Несколько месяцев родители ремонтировали квартиру, и к этому были подключены все блаты, которые были у мамы, партийного работника средней руки, и папы, областного судьи. У мамы блатов было гораздо больше, папа всего подобного избегал категорически: тогда слово «коррупция» было еще не в ходу, но что такое взятка, судьи знали лучше многих других, поэтому папа избегал даже предложений купить что-то по блату. Плитку маме доставал директор завода стройматериалов, мы дружили семьями, в глубине души он был творческим человеком: платформы его завода на демонстрациях 1 Мая всегда были самыми заметными, однажды он провез на грузовике Ленина у шалаша в Разливе. Мама – зав. отделом пропаганды и агитации, и тоже человек креативный – такие вещи очень ценила. Укладывали плитку – мама очень гордилась, что в кухне, ванной и туалете она с пола до потолка, прям дорого-богато в ее представлении – работницы из стройтреста, которых – лучших, лучших! – к нам отправляла тетя Люба, уж не помню, кем она в том стройтресте работала, но отправить кого-то куда-то на халтуру было в ее власти.
И вот в этой прекрасной новой квартире мы праздновали новоселье. Подъезд у нас собрался изумительный: практически на каждом этаже знакомые. Мы на шестом, а знакомые, с которыми мы дружили годами и ездили из одного конца города в другой, и на третьем, и на четвертом, и на пятом, и на седьмом (там поселилась моя судьба, но я тогда об этом еще не знала), и на девятом. Мой муж, когда я ему об этом рассказываю, говорит иронично-подозрительно: «А как так вышло, что эти директора заводов, научных институтов, сотрудники службы народного контроля и партийные работники оказались в одном подъезде?». В детстве мне это казалось счастливым совпадением, сейчас, само собой, так не кажется, но это в любом случае было прекрасно! И мы бесконечно ходили друг к другу в гости – теперь не надо было ехать из одного конца города в другой. А праздники в нашем доме всегда любили. Чтобы много людей, много еды, выпивки, танцы и песни. И я всегда была со взрослыми за столом. Чаще всего единственная из детей: у других то выросли, то их с собой не приводили, а я – вот, сижу, слушаю, пою и танцую со всеми. «Ах, как Инесса хорошо танцует!», и это еще до осознанной любви к балету.
Эту тарелку на то весеннее 1983 года новоселье нам подарили Юрченки – Зоя Ивановна и Артур Васильевич. Артур Васильевич был директором гомельского стеклозавода, Зоя Ивановна работала в проектном институте, но для меня никогда не имело значения, кем люди работают, имело значение только какие они люди. Сейчас, кстати, тоже – хорошо это или плохо, но я не испытываю пиетета к должностям и статусам, ценю только личные качества, а настоящий пиетет испытываю к настоящему таланту. Так вот Зоя Ивановна и Артур Васильевич – замечательные. Помню, как Артур Васильевич, по своим стекольным делам побывавший в Англии, рассказывал про «тамошние» нравы и обычаи, и как мы хохотали. Помню, как ездили с ними летом за город на нашей машине (у Артура Васильевича была служебная «Волга», но ему не приходило в голову, что в выходные по личным делам на ней можно ездить), ночевали в палатках. Папа с Артуром Васильевичем говорили, что идут на рыбалку, но иногда забывали взять с собой удочки – «Ара, удочку забыл!» – кричала им вслед Зоя Ивановна, они не всегда слышали, но возвращались всегда веселые и лихие. На улов мама с Зоей Ивановной никогда не рассчитывали, и брали с собой банки с тушенкой. Осенью, когда сезон наших выездов на Днепр заканчивался, мы припрятывали в кустах треногу для костра и котелок – вот вернемся весной, а они тут, нас дожидаются. Может быть, и сейчас дожидаются. Когда Артур Васильевич спрашивал меня, кем я хочу быть, я с девяти лет отвечала четко: «Писателем». Мама говорила, что это неприличное, потому как свидетельствует о завышенной самооценке, желание, а Артур Васильевич говорил, что поверит, что я могу стать писателем, когда я хорошо и интересно напишу... ну хотя бы про гвоздь. Годы спустя я написала – специально для него, чтобы он знал: могу. И я счастлива, что успела сделать это еще при его жизни – он прочитал. Для меня это и сегодня важно.
Так вот на новоселье Зоя Ивановна и Артур Васильевич пришли с этой тарелкой, заполненной весенней зеленью – петрушка, укроп и много кинзы. Она, я до сих пор помню, была какой-то очень зеленой и невероятно пахучей. Артур Васильевич вообще любил южные пахучие травы и острый перец. В этой любви, особенно к перцу, его поддерживала, кажется, только моя мама, да и то не всегда.
Новоселье, как все праздники в нашем доме, выдалось шумным. А когда дело дошло до танцев ближе к полуночи, кто-то спросил: «А что скажут соседи снизу?». «А мы здесь!» – воскликнула Зоя Ивановна, пять минут назад певшая с моим папой романсы, размахивая подолом прекрасного платья (все ее платья были прекрасны).
Из людей, которых я помню с того новоселья, сегодня остались только мы с Зоей Ивановной, и я знаю, что она это прочитает. И хочу сказать: даже когда я навсегда покину мамину квартиру, в которой сейчас пишу, эта тарелка с выщербленным за столько лет краем уедет со мной в Минск, и я снова буду складывать на нее зелень и вспоминать, как было хорошо, когда все еще были.